Психика Сталина: Психоаналитическое исследование - Даниель Ранкур-Лаферриер

Личность и политика:

некоторая предварительная психоаналитическая работа

Работа Роберта К. Такера «Сталин как революционер» (292) является наиболее полной научной психобиографией Сталина. Эта книга представляет собой первую часть запланированной трилогии (см. также: 289; 290; 292; 294; 296–298; 300)[6]. Психологические категории, используемые Такером, заимствованы не столько из общепринятого фрейдовского анализа, сколько от ревизионистов Эрика Эриксона и Карен Хорни (в частности, из ее работы «Neurosis and human growth», 1950). Также можно почувствовать влияние психоаналитических политических теорий Харольда Лассуэлла, но в то же время Такер (294) отвергает Лассуэлла в пользу Хорни.Такер утверждает, что личность Сталина является решающим фактором в понимании хода советской истории вплоть до 1953 года — года смерти Сталина: «Вопрос психоисторического исследования влиятельного политического лидера — это не просто изучение личности субъекта по возможности систематическим методом проникновения в его сущность. Это, кроме того, поиск таких связей и взаимодействий личности с социальной средой и политической ситуацией, которые дают возможность личностному фактору стать исторически важным в каждом данном случае.В рассматриваемом здесь случае объяснение результата — восхождение Сталина и последующая диктатура — следует искать в природе Сталина, в природе большевизма как политического движения, в сущности исторической ситуации советского режима в 20-х годах, а также в природе России как страны с традицией автократического правления и с расположенностью к нему народа. Но только путем выяснения сложной взаимосвязи всего этого можно определить, почему в этот момент личность оказалась, как с запозданием, но правильно предвидел Ленин, решающим пустяком (292, XVI).Под личностью Такер подразумевает не просто минимум чисто физической энергии, настойчивости, организаторских способностей, личного интереса и политической проницательности, чем должен обладать каждый активный политик. Скорее, он имеет в виду уникальное сочетание личностных характеристик в одном особом политике, в данном случае сложную паутину поведенческих реакций и эмоций в жизни Иосифа Виссарионовича Джугашвили, известного под именем Иосиф Сталин.Такер доказывает (289), что если бы личность Сталина не была решающим фактором, то было бы крайне трудно объяснить некоторые хорошо известные факты советской истории. Например, большинство специалистов по советскому периоду истории сходятся в том, что Большая Чистка в 1936–1938 годах, во время которой было арестовано, по различным оценкам, от пяти до девяти миллионов человек, нанесла чрезвычайный вред экономике и военной мощи Советского Союза. Это поставило Советский Союз vis-a-vis со смертельной опасностью со стороны несомненно враждебной нацистской Германии. Большая Чистка не могла быть «потребностью системы», как сказали бы социологи. Но никто не сомневается, что Большая Чистка была инициирована и поддержана Сталиным. Следовательно, она должна быть отражением, по крайней мере отчасти, личных потребностей Сталина, и некоторые из них, по утверждению Такера, были психопатологическими.Другим примером может служить то, как изменилась жизнь в Советском Союзе после смерти Сталина. Если бы террор был неотъемлемой чертой советского общества или советской системы правления, нельзя было бы объяснить значительное снижение уровня террора после того, как умер Сталин: «Советские граждане настойчиво называют ослабление террора, возможно, наиболее существенным общим впечатлением от изменений, которые они почувствовали в послесталинской России…» (289, 571; ср.: 222, 115–116).Вышесказанное не означает, что другие факторы, помимо личности Сталина, не повлияли на политические события в Советском Союзе во время сталинской эры. Сталин не смог бы выдвинуться без социального хаоса, который возник в результате первой мировой войны, революции 1917 года и гражданской войны. Ему был необходим бюрократический аппарат, подчиненный его воле, и он смог постепенно его выстроить. Он нуждался в эффективной полицейской силе, взаимодействующей с населением, способным привлекаться к различным формам устрашения и доносов (массовая психология советского народа в сталинское время должна еще быть изучена). Сталину требовались — и он в итоге получил — эти и другие внешние составляющие, необходимые для реализации внутренних потребностей его диктаторской натуры. Когда он умер, его личность перестала быть действующим фактором, и террор прекратился. Внешние составляющие еще сохранялись, но личность Сталина отсутствовала. Такер в этом случае оправданно соглашается с тем, что Гирш называет «соблазном разгадки тайн исторической эпохи, исходя из духовного мира одного индивида»(153, 424). Период с 1929 по 1953 год не зря зовется «сталинской эрой».Вероятно, сталинский террор в Советском Союзе возможен до сих пор. Так думает Надежда Мандельштам (205, 568). Александр Зиновьев так не думает (26). Может быть, в этой стране до сих пор присутствуют условия, благоприятствующие росту такой диктаторской личности, как Сталин, в противовес другим странам, например Соединенным Штатам и большинству стран Западной Европы. Но какие бы ни были ответы на эти академические вопросы, ясно, что в течение первых десятилетий советской истории некоторые свойства личности Сталина действительно сочетались с внешними условиями таким образом, что дали ему возможность стать диктатором.В своих психоисторических трудах Такер или косвенно (напр., 292), или прямо (напр., 289; 291) основывается на идеях, изложенных в интереснейшей работе Харольда Лассуэлла «Psychopathology and politics» (1960). Центральной из них является утверждение, что политическое поведение есть, по существу, воплощение «личных» интересов. По Лассуэллу, «политическая» фигура думает, что она действует в общественных интересах, то есть логически обосновывает свои поступки. На самом же деле, она действует на основе личных, «первичных» мотивов, в первую очередь тех, которые сформировались в детстве на базе отношений к членам родной семьи. Это «перенос личных мотивов с объектов семьи на общественные объекты» (187, 75). Например, «…подавляемая ненависть к отцу может быть повернута против королей и капиталистов, которые являются социальными объектами, играющими свою роль во главе или внутри общества» (там же). Посредством «процессов символизации» «обычные частные действия» оказываются связанными с «отдаленными социальными объектами» (там же, 186).В статье, опубликованной до выхода написанной им биографии Сталина, Такер обсуждает двух наиболее видных диктаторов недавнего прошлого — Сталина и Гитлера. Он применяет к ним основной тезис Лассуэлла следующим образом: «Диктатор, так сказать, не ограничивал выражение своих психопатологических потребностей личной жизнью в то время, как «нормально» функционировал в публичном политическом качестве. Скорее, он находил главный выход этим потребностям в политической идеологии и политической деятельности. В терминах Лассуэлла его психопатологические «личные аффекты»  переносятся на «общественные объекты» (289, 566).Резерфорд соглашается: «По Лассуэллу, личные мотивы и мания заговоров Сталина переносились на общественные объекты — Коммунистическую партию, внутренние и международные отношения — и объяснялись общественными интересами, а также интересами благополучия и безопасности России» (245, 390).Сказать, что политик действует на политической арене исходя из своих личных интересов, не значит утверждать, что это все, чем он занимается. Политик может приносить вполне реальную пользу обществу, даже совершая самый эгоистический поступок, такой как назначение друга на важный политический пост. Законодатель может применять объективные критерии, решая, как голосовать за предложенный закон. Что дает политическая власть (а политика без власти ничего не значит), так это возможность политику проявить личные интересы в политической сфере. Пе все политики и не всегда используют эту возможность. Политический спектр широк. Он содержит психологические типы от умеренного Цинцинната, который бросил заниматься политикой и вернулся к плугу после того, как был диктатором, до мегаломаника Сталина, который вряд ли мог представить себе, что можно бросить политику. Как сказала Светлана Аллилуева о своем отце, «политика отодвинула в нем все другие человеческие интересы на задний план — и так было всю жизнь» (10. 315).Через полвека или близко к этому, после того как Лассуэлл впервые предложил свою теорию, она была подвергнута значительному теоретическому обсуждению и даже некоторой эмпирической проверке (см.: 245; 121, 58 и далее). Насколько я понимаю Лассуэлла, он не утверждает, что политики умственно больны, хотя иногда складывается обманчивое впечатление, что именно таков его довод.Действительно, Лассуэлл, как отмечал Такер (291, 39), исключает возможность занятия высоких должностей в тоталитарном правительстве личностями, не испытывающими к этому страстного желания. Но в любом случае «категория психопатологии» (Такер) на самом деле не была наиболее важной частью в теоретическом вкладе Лассуэлла. Я склонен согласиться с Резерфордом, подтверждающим теорию Лассуэлла следующим образом: «Дисктинция типов личности политиков должна проходить не между умственной болезнью и здоровьем, а скорее между интернализацией и экстериоризацией как основами их поведения. Мир политики — плодотворная почва для экстериоризации беспокойства и интрапсихического конфликта и как таковой притягивает личности с потребностью нахождения объектов для проекции и замещения» (245, 402).Такер утверждает, что Сталин на самом деле был умственно больной («патологическая личность» — 290, 160; «где-то на континууме психиатрических проявлений, означающих паранойю» — 289, 566). В период политики гласности Горбачева даже в Советском Союзе стало возможным выдвинуть предположение, что Сталин страдал умственным недугом («душевная болезнь» — 19). Но важно понять, что лассуэллианский (или общий психоаналитический) подход к объяснению поведения Сталина в действительности не требует решения вопроса о его умственном здоровье или болезни. Необходимо рассмотреть, как и в какой степени Сталин воплощал свои «личные» и «первичные» интересы на общественной арене. Даже применение таких клинических терминов, как «паранойя», «мегаломания», «садизм» etc., к Сталину не означает обязательно утверждения о его психопатологии. Фрейд и другие психоаналитики часто используют эти термины вне клинического контекста. Например, они могут быть применены при описании поведения ребенка во время игры или при анализе народных выражений. Психоанализ не эквивалентен психиатрии (ср.: 236, 11–13), как психобиография не эквивалентна патографии.

Глава 2