Записки рецидивиста - Виктор Пономарев

— Зачем так делаешь? Забери назад к японой матери.

— Молчи, щенок! — ответил матрос и засмеялся.

После танца подошли наши. Паша спросил:

— А миски грязные кто поставил на наш стол?

Я показал на матроса за соседним столом. Паша подошел к нему и сказал:

— Ты, суша! Зачем грязные миски поставил на наш стол? Сейчас же забери назад.

Наши матросы насторожились. В это время артиллерист приподнялся со стула и с разворота сильно ударил Пашу в челюсть. Паша не устоял. Что тут началось! Кошмар. Наши ребята намотали на руки флотские ремни, у которых бляхи не менее чем по полкило, и кинулись на «артиллерию». Те на наших. Завязалась не просто драка, а настоящий рукопашный бой, в который подключались все новые резервы, потому что весь ресторан был забит почти одними моряками.

Когда наседали на наших, я вскакивал на стол и бил графином по головам. Драка выплеснулась на улицу. На машинах подъехал морской патруль. Матросов стали хватать и бросать в машину, накидали полную и повезли на гауптвахту. Там выгрузили, набили полную камеру.

На другой день в камеру вошел начальник гауптвахты, капитан третьего ранга, бывший фронтовик, и приказал всем выйти и построиться на плацу в шеренги в два ряда. После этого объявил:

— Восемь человек убито, двенадцать ранено. Вас будет судить трибунал. Как вы могли? Советские люди, военные моряки, а дрались с артиллеристами, как с врагами. Мы на фронте с фашистами только так дрались, а друг за друга стояли насмерть, несмотря, к какому роду войск принадлежали наши бойцы. Вас ждут матери, невесты дома, а вы пойдете в тюрьму на долгие годы. Как вы могли? Да и командование крейсера из-за вас будет наказано.

С матросов сорвали погоны, забрали зюйдвестки. На «воронках» нас отвезли в тюрьму. Здесь меня, как малолетку, сразу отделили от матросов, сводили в баню и кинули в камеру, где сидели несовершеннолетние.

Когда я зашел в камеру в морской форме, малолетки стали кричать: «О, мариман, мариман прибыл». Стали спрашивать, откуда я, за что попал. Я им все рассказал. Они стали меня успокаивать, мол, не бойся, может, все обойдется.

В камере был парень года на два старше меня, Яша-цыган. Как-то он плясал цыганочку, мне понравилось. В свою очередь я станцевал «яблочко». Все сокамерники мои были в восторге и спрашивали, где я так научился. Я рассказал про детдом. А Яшу попросил научить меня цыганочку танцевать. Каждый день в камере отрабатывал колена.

Меня часто вызывал следователь. Ничего нового я ему рассказать не мог, еще на первом допросе я рассказал все как было.

Один раз после отбоя я между нар отрабатывал цыганочку. Надзиратель в волчок засек, сказал:

— Пономарев, перестань стучать, ложись спать.

А сам потом написал на меня рапорт, он до этого уже несколько раз предупреждал меня. Утром меня вызвал замполит, лицо у него было все в шрамах, обгоревшее. В тюрьме говорили, что во время войны он горел в танке. В кабинете замполита сидели еще два офицера. Старшему по корпусу он сказал:

— Выпиши Пономареву семь суток карцера.

Так я очутился в подвале в одиночной камере. Стены мокрые от сырости, холод собачий. Еще в детдоме я прочитал «Остров сокровищ» Стивенсона, «Железную маску» Дюма. Там тоже описывались тюрьмы и одиночные камеры, но там все казалось романтичным, таинственным. Может, мое детское воображение тогда не способно было почувствовать весь ужас одиночных подземных камер. Зато теперь в четырнадцать лет я хорошо почувствовал на своей собственной шкуре, что такое одиночный карцер. Сухая могила и та, пожалуй, покажется первоклассным отелем в сравнении с такой камерой.

Лежак, на котором я спал, на день пристегивался к стене. По подъему в камеру входят два надзирателя и пристегивают таганку (нары в камере изолятора), вечером в отбой — отстегивают. Захочешь днем — не поспишь.

Зато питание разнообразят каждый день: один день «летный», один — «нелетный». «Летный» — это четыреста граммов хлеба и кипяточек, «нелетный» — дают первое и второе, но без жира; каша синяя-пресиняя, как море в хорошую погоду. Где-то я прочитал про синюю птицу — птицу счастья. Так каша напоминала мне эту птицу, так и казалось, что вот-вот это счастье взлетит с миски.

Чтобы совсем не замерзнуть, я целыми днями отрабатывал цыганочку. Отсидел я в одиночке семь суток, потом отвели меня в баню, затем в свою камеру. Ребята встретили с криками: «Ура! Вернулся в нашу гавань!» Сразу собрали мне поесть и стали расспрашивать: «Как там, в карцере?» Я рассказал, как там, и посоветовал: «Лучше в яму не попадать».

Состоялся суд. Судил нас военный трибунал. Десять матросов были осуждены к двенадцати годам лишения свободы, пятерым матросам дали по десять лет, а мне присудили пять лет колонии для малолетних преступников. Так бесславно закончилась моя морская карьера. Рухнула моя детская мечта стать капитаном на корабле, зато открылась хорошая перспектива стать настоящим бандитом. Потом так и случится — покачу я по рельсам преступной жизни.

Глава 3

КОЛОНИЯ ДЛЯ МАЛОЛЕТНИХ ПРЕСТУПНИКОВ. ПОБЕГ

Привезли меня в колонию под Абаканом. Здесь уже было человек четыреста-пятьсот осужденных. Познакомился с Володей по кличке Нос. Он на год был старше меня, а нос у него в натуре был длинный. С ним мы были прямая противоположность: я — маленький, плотный, он — высокий и худой. Мы напоминали персонажей Сервантеса: Володя — Дон Кихот, я — Санчо Панса.

Володе я рассказал про свою жизнь, он мне о своей. Сам он из Комсомольска-на-Амуре и тоже сидел за убийство. Провожал девчонку, трое ребят его подкараулили, стали бить. У Володи был нож, пару раз махнул попугать, да неудачно, одному парню зацепил сонную артерию, тот и скопытился.

На работу нас водили в промзону, там была большая кузница и несколько цехов. Мы делали костыли для крепления рельс к шпалам. Недалеко от колонии тянули железнодорожную линию Абакан — Тайшет. В колонию привозили кривые ломы. Одни заключенные малолетки их выпрямляли, другие рубили по размеру, третьи клепали.

Сарай, где работали мы с Носом, был близко к запретной зоне. У нас родилась мысль бежать из колонии: сделать подкоп и бежать. Как можно, мы захламили сарай, натаскали разных верстаков, вкатили большущий пень, поставили на середину сарая, на пень установили наковальню.

Решили делать подкоп прямо под наковальней. Сварили крышку-люк по размеру пенька. В углу сарая мы оборудовали душ. После работы закрывали сарай якобы мыться, а сами отодвигали наковальню и копали. Метра на полтора мы выкопали шурф, глубже была мерзлая земля. Копали попеременке, для этой цели сделали маленькие лопатки, скребки, из старого одеяла — мешок, к которому привязали веревку. Стали копать горизонтальную штольню. Володя залезает, копает, землю в мешок, дернет за веревку, я тащу. Устанет Володя — я лезу. Землю потом насыпали в карманы и выносили на металлолом.

Не забывал я о штанге и гантелях, которые мы сделали сами. Каждый день я качал мышцы и заставлял Володю, а то он был физически хлипковатым.

Как-то после демонстрации кинофильма к нам подошел Сашка Бахмутов по кличке Татарин и говорит:

— Примите меня в свою компанию.

— Нас хватит двоих, — ответил я.

— Зря отталкиваете.

— Слушай, Татарин, в натуре, не подослал ли кто тебя? — спросил я.

— Нет. Я хочу иметь настоящих товарищей.

— В таком случае слушай, что я тебе скажу. Берем к себе, но, не дай Бог, будешь болтать лишнего, попадешь на удавку. Понял?

— Понял.

Сашку мы привели в кузницу и ознакомили с мероприятием, которое задумали. Я спросил:

— Ты согласен свалить с нами из зоны? — Сашка кивнул в знак согласия. — Будем копать втроем.

И мы продолжили начатое дело. За два месяца прокопали метров восемь, прикинули — уже за запреткой. Но для гарантии прокопали еще метра два-три, а за это время готовили себе цивильную одежду, чтобы на свободе не отличаться от окружающих. В шутку я спросил:

— «Быка» будем брать с собой?

— А это что? — спросил Нос.

— А это цепляем еще одного желающего уйти в побег, а потом его в дороге зарежем и схаваем, ведь уходим в тайгу, и, кто знает, сколько нам придется блуждать. Вот и берем «быка», чтобы не сдохнуть с голоду.

— Витек, да ты че, — сказал Нос, — я никогда еще людей не ел и особого желания у меня нет.

— Да шучу я. Когда сидел в СИЗО, слышал, так делают воры во взрослых зонах, когда уходят в побег.

Наступил день побега. Прямо с утра мы выбили пробку в подкопе и ушли в тайгу. Рядом был железнодорожный переезд, там поезда сбавляют ход. Подошли к переезду, через какое-то время показался товарняк. Мы запрыгнули на тормоз и покатили в Красноярск.

В Красноярске Сашка говорит:

— Ребята, я поеду в Казань. Есть у меня бабушка старенькая.