Трофейщик-2. На мушке у «ангелов» - Алексей Рыбин

— Дело? Да, дело. Кеша, дай взаймы десять баксов. Очень надо. Я вот кеды новые купил, потратился… — Джонни ухмыльнулся. — Кушать теперь нечего. Дашь?

Кеша полез в карман, молча вытащил «токин» — сабвейный жетон и протянул его Джонни. Рука его дернулась — он хотел кинуть жетон, но сдержался, однако Джонни заметил это движение. Он мрачно хихикнул, кряхтя, поднялся на ноги и мерзкой своей шатающейся походкой побрел к Кеше, взял у него токин и пристально посмотрел «спонсору» в глаза.

— Спасибо, друг, выручил. Спас. Век не забуду. — Он начал кривляться. — Благодетель! Теперь до Таймс-сквера доеду — там заночую. Спасибо, родной. — Он полез обниматься.

— Пошел ты. — Кеша отпихнул почти невесомое, бездушное тело, воняющее потом и почему-то рыбой, повернулся и пошел прочь.

— Сука, — тихо прошептал Джонни, вертя в пальцах токин. — Вот сука!

«Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел», — вертелось в голове у Алексея, удобно развалившегося на сабвейном сиденье. Ноги, правда, он поджал, когда высоченный худющий негр-оборванец медленно прошел по вагону, тряся перед собой пластмассовым стаканчиком с надписью «Кока-кола». В стаканчике брякали монетки.

Он сидел и ждал. Ждал, когда наконец к нему придет то состояние, в котором он видел себя еще находясь в самолете. Состояние завоевателя. Борца. Разведчика. Кого угодно, но только чтобы не было все вокруг так буднично, эти пейзажи за темным окном — индустриально-питерские, — какие-то трубы, теплоцентрали, кирпичные домишки, черные, утесами выступающие из-за хмурых городских деревьев и неухоженных разросшихся кустов рабочих окраин.

Из множества ситуаций, которые он намоделировал в самолете, ну хоть одна должна же сложиться или хотя бы что-то похожее на нее, но не тут-то было. Казалось, он и не пересекал границу, отделяющую один мир от другого, знакомую реальность от принципиально иной, новой и неведомой. Первое легкое изумление масштабами этого города, непривычной архитектурой прошло после прогулки по неширокой русскоговорящей улице, а сейчас, в привычно громыхающем на стыках рельсов слабоосвещенном вагоне, и вовсе забылось.

Он же ехал сюда за приключениями, а они должны были начаться сразу — как в научно-фантастических романах, с первых шагов по чужой планете, не говоря уже о первой встрече с инопланетянами. А его первый контакт оказался на редкость банальным, словно и не было многочасового перелета над океаном, — Кеша Гриценко почти не изменился, разве что потолстел чуть-чуть. И болтал все так же, как бывало при их нечастых, но веселых и шумных встречах в Москве. Правда, отправил он Алексея чисто по-московски, спровадил с глаз долой, но ведь мало ли что, могут быть дела у человека, а тут русский турист как снег на голову. Вот оно что, поймал наконец Алексей, ухватил, словно маленькую, невидимую глазом занозу, мысль, державшую его в напряжении, не дающую полностью расслабиться. И для русских матерщинников, встретившихся ему в аэропорту, и для Кеши, и для этого вот негра-оборванца в метро Алексей не был явлением из ряда вон выходящим, не был Гостем, Чужим. По большому счету им было на него наплевать, они даже не замечали его. Вернее, замечали, но не больше, чем всех остальных.

Ну да, вспомнил он, страна иностранцев… Кому какое дело, кто я такой, что со мной было вчера… Негр, усевшись напротив, пристально смотрел Алексею в глаза. Стаканчик от кока-колы он поставил рядом с собой на сиденье, кисти рук, широкие, словно темные от грязи саперные лопатки, положил на колени и вдруг стал медленно наклоняться вперед, к Алексею, сверкнув неожиданно яркой, белой полоской улыбки.

Алексей мгновенно напрягся — «вот, началось». Не зная, чего ожидать от клонившегося к нему оборванца, он решил для начала улыбнуться в ответ и растянул рот, но улыбки не получилось. Он увидел за спиной негра свое отражение в темном стекле окна — отвратительная гримаса смяла его красивое, в общем, с правильными чертами лицо. Алексею стала противна эта комедия, и он, глубоко вздохнув, громко спросил:

— Чего тебе?

Вопрос был задан по-русски. Неизвестно, понял ли его американец африканского происхождения, как рекомендовал называть черных Кеша, но тело его застыло и больше не валилось вперед. Продолжая широко улыбаться, черный медленно опустил руки и стащил один за другим оба разбитых древних ботинка. Затем, заржав уже в голос, потянул за носки и освободил от них корявые, похожие на древесные корни ноги. Откинувшись назад, негр зашевелил пальцами и, отсмеявшись, тихо запел какую-то дикую песнь без четкой мелодии и, насколько Алексей мог разобрать, без слов. Во всяком случае звуки, издаваемые им, никак не походили на язык Фолкнера и Хемингуэя. «Псих», — с облегчением вспомнил Алексей Кешины уроки. Вот и первое приключение.

Поезд въехал в тоннель, резко оборвав череду унылых пейзажей вечернего Бруклина. «Ист Ривер. Наконец-то», — подумал Алексей. Сейчас он уже находился под Манхэттеном, о котором мечтал, про который читал в бесчисленных книгах и видел его в массе голливудских фильмов, наводнивших в последнее время Петербург. Столица мира — это не Кеша первый сказал, он слышал это определение много раз, да и сам так считал. Правильно он решил не ехать сразу в Денвер. И пары дней ему явно не хватит, он должен полазить здесь как следует, побродить, пройтись по Гарлему — наверняка там жутко интересно, как раз для него, должно быть, местечко. Хотя про нью-йоркское метро тоже много рассказывали, а вот он едет, уже почти ночь — и ничего… И народу нет, хотя все писатели, начиная с О. Генри, уверяли, что в сабвее толчея… Может быть, и Гарлем не так страшен? Ха, да что ему может быть теперь страшно, после всего того, что было в Питере?..

Он увидел, что немногочисленные пассажиры в полном составе потянулись на выход, и сообразил, что приехал. Последним он вышел из вагона и тотчас увидел Ларису. Небольшого роста, худенькая, с коротко подстриженными светлыми волосами, она была одета в длинную юбку, тонкий серый свитер и вид имела по сравнению с обитательницами Брайтон-Бич столичный, другого определения на данный момент у Алексея не было. Эта девушка, конечно, любит хорошее белье, хорошие машины, умеет обращаться с ножом и вилкой, и с мужчинами, и с подругами, хотя подруг у нее много быть не должно. Знакомых — да. Но близко к себе такая просто так не подпустит.

Алексей шел прямо к ней, широко улыбаясь. «Трахну!» — закрутилось в голове веселое предчувствие. Подойдя вплотную, он внимательно вгляделся в ее лицо и вдруг увидел, что она совсем не так молода, как казалось издали. Под глазами лежали темные круги. Кожа на висках была тонкая, словно прозрачная, ниже, к скулам, покрытая сеточками мелких морщинок, не заметных, а скорее угадываемых. Плотно сжатые обветренные губы — сухие и, кажется, жесткие — чуть-чуть поднялись уголками, изображая улыбку. Но главное — взгляд — глубокий, темный какой-то, хотя глаза — светло-серые, большие, но за ними — мрак… «Нет, не трахну… Манекен какой-то. Как за стеклянной витриной…» — Он чисто физически ощущал невидимую тонкую стену между собой и этой красивой, в общем-то, женщиной, не стену даже, а некий кокон, надежно ее защищающий от чрезмерной близости с кем бы то ни было.

— Здравствуй. Алексей? — спросила она, улыбнувшись шире и смотря ему в глаза с явным интересом, но все-таки как-то отстраненно, точно на картинку в журнале, а не на живого, симпатичного молодого парня.

— Алексей.

— Лариса. — Она протянула узкую ладонь, не отводя глаз.

— Я знаю, — ответил он игриво и мгновение колебался — не поцеловать ли галантно протянутую руку, но решил ограничиться осторожным рукопожатием.

— Ну, пойдем, Алексей. — Она почему-то усмехнулась, взяла его под руку и потянула к лестнице, ведущей из метро на улицу.

— Прогуляться хочешь, или ты устал? — спросила Лариса, когда они вышли из неглубокого, на удивление, подземелья метро. Лариса обратилась к нему так, словно они были давно знакомы, — спокойно, чуть равнодушно, словно зная не то чтобы сам ответ, но интонации, с которым он будет произнесен.

— Конечно, прогуляемся… А куда пойдем? — Он поглядывал на спутницу, изучая ее, но все никак не мог проникнуть внутрь невидимого кокона и не понимал, чего можно ждать от странной этой новой знакомой.

— Ко мне, разумеется. Просто нам, если идти пешком, понадобится минут тридцать.

— Лариса, я же вообще-то сюда и ехал для того, чтобы гулять. Турист.

— Турист… Ну хорошо. Так ты оставаться в Штатах не собираешься? Это, кстати, Бродвей, — кивнула она головой в неопределенном направлении.

— Не собираюсь. Где?

— Да вот, мы по нему идем. Ты что, как это у вас называется, новый русский?

— Почему ты так решила?

— Ну, поездка-то сюда недешево стоит. Я вот десять лет здесь, а в Москву слетать себе позволить не могу. Не по средствам. Ну как, нравится Нью-Йорк?