Искатель. 1971. Выпуск №1 - Борис Воробьев

Согнувшись в три погибели, в каюрню вошел Побережный. Даже не вошел, а ввалился. — Облака разгоняете, субчики? А на Васильева самолет пришел, — сообщил он. — Наших там пять мест. — Он пожевал губами. — Значит, так: мы с Кириллом сейчас поедем в Северо-Курильск, а ты, Женька, часика через три встреть нас на пирсе.

— Вот те раз! — сказал Женька. — А я собак накормил. Откуда я знал, что этот сумасшедший самолет прилетит? А как он улетать думает по такой погоде?

— Как прилетел, так и улетит. Тебя не спросит.

Мыс Васильева находился на соседнем острове. На мыс самолеты летали чаще, но туда нужно было добираться через пролив.

— А может, завтра, шеф? — сказал Женька. — Через три часа, как ты говоришь, в проливе будет хоть глаз выколи. Проскочите, чего доброго, мимо нашего Буяна — вас же в Америку унесет. К капиталистам.

— Не бойсь, не унесет. А назавтра по сводке — дальнейшее усиление ветра. Вовсе не высунешься. Поедешь, прихвати на крайность солярки. Посветить в случае чего. Там у нас есть стокилограммовые бочки.

— Спасибо! — сказал Женька. — А вы подумали обо мне, шеф? Как я эту стокилограммовую дуру погружу на нарты? У меня же пупок развяжется!

— А ты применяй рычаги, — невозмутимо сказал Побережный. — Где, так ты мастак.

Женька развеселился.

— Действительно, и как это я позабыл о рычагах? Ладно, шеф, я налажу полиспаст и приволоку на пирс цистерну. Я вам устрою варфоломеевскую ночь!

— Валяй! — сказал Побережный. — Тащи хоть черта лысого. Пошли, Кирилл.

Он задом высадил дверь и, пятясь, как китайский мандарин, вышел из каюрни.

У пирса их уже дожидался «жучок». Старшина катера, бородатый моряк с грудью, отлитой словно из танковой брони, нетерпеливо выглядывал из рубки. Разглядев подходившего Побережного, старшина покрутил головой.

— Наконец-то! Я уж думал, ты умирать там собрался, Дмитрич!

— Не торопись сам на тот свет, Петя. Там, говорят, кабаки тоже позакрывали, — ответил Побережный, грузно спрыгивая на палубу.

— Мне-то что, — сказал нетерпеливый Петя, — я дома. Это вам нужно торопиться, пока берег рабочий. Вишь, Дунькин-то Пуп как обметает? Придет норд-вест, упаси господи, обратно не добежим.

— Добежим, — успокоил старшину Побережный. — Ты только не махай, Петя. Давай лучше запускай свои лошадиные силы.

Кирилл в рубку не поместился. Туда еле-еле втиснулся Побережный, потеснив старшину.

— Ты в кубрик иди, — сказал Побережный. — Я позову, когда надо.

Кирилл пропустил слова начальника мимо ушей. У него не было ни малейшего желания забираться куда-то ниже ватерлинии, когда можно было расположиться и наверху. Он зашел за рубку и пристроился на кожухе машинного отделения.

Катер отошел от пирса, и уже через минуту Кирилл оценил все преимущества выбранного им места. Во-первых, на кожухе было тепло — горячий воздух исходил от него, как от хорошей батареи центрального отопления. Во-вторых, через решетку кожуха можно было заглядывать в машинное отделение, где возился с разными ручками и маховиками чумазый машинист. И в-третьих, с кожуха прекрасно просматривалось все, что делалось в проливе.

Пролив выглядел мрачно. Сумерки еще не наступили, но небо вдали уже сливалось с темной, отливающей глянцем водой; и скоро Кирилл перестал различать очертания оставшегося позади пирса. Клочьями пополз туман, и крики глупышей, доносившиеся из него, напоминали жалобные крики людей, просивших о помощи.

Заметно качало. На середине пролива качку сменила бестолковая водная толчея — здесь сталкивались встречные течения, и поэтому даже в тихие дни фарватер бурлил, словно по нему текла не вода, а расплавленная магма.

«Жучок» кидало из стороны в сторону, и Кирилл слышал, как в рубке чертыхался старшина.

На полпути они обогнали МРТ — малый рыболовный траулер. Утлое деревянное суденышко, похожее на колумбовские каравеллы, сидело в воде чуть ли не по самую палубу. Такелаж траулера обледенел и позванивал на ветру, как стеклянный; с высокой кормовой надстройки свисали самые настоящие сталактиты.

Несколько человек на палубе скалывали лед. Завидев приближающийся «жучок», они перестали работать и, опершись на ломы, молча провожали катер взглядами. Наверное, траулер изрядно помотало в море, и сейчас он с полными трюмами спешил к родному берегу, который вырастал на глазах, где уже загорались огни, суля долгожданный отдых.

Порыв ветра разорвал туман, открыв справа основание каменной стены, о которую с оглушительным грохотом разбивался прибой. Подножие стены было белым от пены. Ветер подхватывал ее и разносил над водой.

Потом стена кончилась, за ней открылся пологий песчаный берег, на котором, как туша обсохшего кита, чернел остов выброшенного штормом судна. Корпус судна был изъеден ржавчиной, внутри с рокотом перекатывалась галька.

И, глядя на эти безмолвные останки, Кирилл впервые подумал о жестокости и неумолимости океана.

В рубке хлопнула дверь, и на палубу спустился Побережный. Не замечая Кирилла, он направился было к кубрику.

Кирилл окликнул начальника.

— А, вот ты где, — сказал Побережный. — Чего ж в кубрик не пошел?

— Дышу, — ответил Кирилл. — Вдыхаю, так сказать, ветер странствий.

— Ну вдыхай, вдыхай…

Было видно, что разговор его нисколько не занимал, он был весь в думах о предстоящих хлопотах.

Побережный достал папиросы, но так и не закурил, сунул пачку обратно в карман и стал разглядывать приближавшийся берег с таким вниманием, будто видел его впервые.

— Петр! — крикнул он, когда катер, обогнув волнолом, очутился на спокойной, как поверхность лагуны, воде. — Ты в ковш больно-то не залезай. — Приткнись где-нибудь поближе. Лучше всего во-он за тот пал зацепись, там, кажись, нарта стоит.

— Добро! — откликнулся старшина. Он лихо развернул «жучок» и осадил его перед самым пирсом.

С проворством, которое Кирилл всегда замечал в начальнике в ответственные минуты, Побережный выпрыгнул на деревянный настил и надел на пал швартовы.

— Ты подожди здесь, — сказал он Кириллу. — Нарта точно нас ждет… И мешки наши, а людей никого нет. Небось в столовой отсиживаются. Пойду погляжу.

— Может, перетащить пока мешки? — предложил Кирилл.

— Дело, — согласился Побережный. — Спроси у Петьки брезент и клади прямо на палубу.

И он ушел, подминая снег дядистеповскими сапогами.

Быстро темнело. В холодном сумраке повсюду загорались огни. Сначала их можно было пересчитать по пальцам, но вскоре все видимое пространство впереди было тесно набито ими. Занесенные снегом дома с трудом угадывались на фоне уходящих за облака гор, и казалось, что огни висят в воздухе. Они горели одинаковым желтоватым дрожащим пламенем, и только слева, на обрывистом склоне небольшой сопки, как глаз недремлющего циклопа, мигал красный огонь входного створа.