Я признаюсь во всём - Йоханнес Зиммель

— Конечно нет.

— Благодарю тебя, любимый. Это действительно мило. А теперь я хочу сказать тебе кое-что приятное.

— Да?

— Да. Я хочу тебе сказать, кто ты есть.

— Это совсем не обязательно, я знаю это и сам.

— Нет, ты не знаешь! Однажды это нужно тебе сказать, дорогой Джимми. Это важно для твоего литературного развития. Возможно, ты сможешь использовать это в своем следующем фильме! При условии, что тебе дадут заказ на сценарий. — Она широко улыбнулась, обнажив крупные белые зубы. Она подошла еще ближе, обняла меня и прижалась головой к моей щеке. — Так вот слушай внимательно! Ты маленький жалкий обыватель, дорогой Джимми. Один из самых жалких, у которых все извращено, лживо и гнусно.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Это еще не все. Ты один из тех, кто постоянно бросает похотливые взгляды и каждой женщине смотрят сначала на ноги, а потом сразу же представляют себе ее в одной и той же ситуации. Только потому, что твоя фантазия намного превосходит твой талант, ты всегда в поиске, всегда разочарован и беспокоен. Жалкий обыватель, как я уже сказала, очень жалкий. В любви, как и в работе, — на среднем уровне, даже ниже. — Она потерлась своей щекой о мою, а ее руки нежно скользнули по моей спине. — Маленький обыватель, с кучей проблем и комплексов!

— Полное отличие от тебя.

— Полное отличие от меня.

— Поэтому ты тогда любезно пригласила меня.

— Я любезно пригласила тебя потому, что тогда я еще надеялась, что из тебя можно что-то сделать, можно от этого получить удовольствие…

— …и что у меня, возможно, есть деньги.

— …и что у тебя, возможно, есть деньги.

— Но я тебя разочаровал.

— Да, дорогой Джимми.

— Не в финансовом смысле.

— Нет, здесь нет.

— Но во всем остальном.

— Но о всем остальном! Я думаю, что откажусь от тебя. Я не хочу сказать, что ты неталантлив. Но я не верю, что ты изменишься. Нет, ты этого не сделаешь. Ты останешься таким, какой есть. Со своей женой, которую не любишь, со своей работой, которая не приносит удовольствия, со своей неудовлетворенностью, со своим постоянным поиском, со своими мечтами, словами и фантазиями…

— Иоланта, — я улыбнулся, — можешь уже закончить.

— Почему? — спросила она. — Почему я должна закончить, дорогой Джимми?

— Потому что достаточно.

— Достаточно? Я не должна еще сказать, что ты жалкая половая тряпка, неудачник, полное ничтожество?

— Нет, — сказал я.

— Я думаю, тебе было бы полезно.

— Я думаю, нет.

— И все же — да.

— Иоланта, — улыбаясь, сказал я, — если ты еще что-нибудь скажешь, я тебя ударю.

Я улыбнулся еще раз. Потом еще раз повторил то, что сказал.

И ударил ее по лицу.

Щека, по которой я ударил, стала ярко-красной. Я ударил достаточно сильно. Иоланта все еще улыбалась. Только сигарета вылетела из пальцев и лежала на полу. Она скользнула ногой в тапочек и наступила на сигарету.

— Теперь ты можешь идти, — сказала она.

— Еще бы, — сказал я.

— И имей в виду, что тебе нужна новая секретарша!

— Еще бы, — сказал я. Я пошел к двери. Там я обернулся. — Почему все должно быть именно так? — спросил я. — Неужели нельзя было спокойно сообщить мне, что тебе все надоело и ты хочешь положить конец нашим отношениям? Это было бы проще и не так больно.

Она покачала головой, как будто была безмерно удивлена.

— Бедный идиот, — сказала она.

— Почему?

— Я не хотела положить конец нашим отношениям. Я надеялась подвести тебя к тому, чтобы ты положил конец отношениям с твоей женой.

Я закрыл за собой дверь и вышел в прихожую, где висела моя шляпа. Я еще раз взглянул на Иоланту в зеркало у входа. Она тихо стояла на середине комнаты и рассматривала свои ногти.

По тихой лестнице я вышел на улицу. Все еще шел дождь. Мои виски на ощупь казались припухшими. Каждый шаг отдавался болью в глазах. Мне еще никогда не было так тяжело. Я боялся просто не дойти до машины.

Стычка с Иолантой отняла у меня очень много сил. Больше, чем я сам сознавал. Это была не первая ссора подобного рода. Но она должна стать последней! Да, думал я, она должна стать последней! Все это утомительно. Я должен дописать сценарий до конца. Потом я должен уехать. В другой город. Возможно, я встречу другую женщину. А может, и нет. В настоящий момент мысль найти другую женщину представлялась мне не особенно привлекательной. Когда я вернусь домой, я устрою себе отдых. Возможно, я пойду на рыбалку. Совсем один. Я с удовольствием ходил рыбачить.

Что-то стекало по моим щекам, и я неожиданно заметил, что плачу. Я остановился и высморкался. Нервы. Мне стало очень жарко, и я никак не мог унять слезы. Они текли и текли.

У входа на каменных плитах палисадника сидела маленькая девочка и с любопытством смотрела на меня:

— Тебе нехорошо, дядя?

— Хорошо.

— Но ты же плачешь! — Девочка встала и настороженно посмотрела на меня. — У тебя что-то болит?

— Нет.

— Почему же ты тогда плачешь?

— Мне что-то попало в глаз.

Мой автомобиль стоял шагах в двадцати.

— Пожалуйста, пропусти меня, — сказал я малышке. — Я спешу.

Она отступила в сторону, затем побежала за мной:

— Дядя! Дядя!

Я остановился:

— Что?

— Мне жалко тебя, — сказала она. — Я подарю тебе что-нибудь! — Она вытащила из-под фартучка грязный бумажный пакетик и грязными пальчиками достала из него грязную карамельку. — На, она с начинкой!

— Спасибо, — сказал я.

— Положи ее в рот.

— Попозже.

— Нет, сейчас. Я хочу посмотреть!

Я сунул карамельку в рот. Я чувствовал ее на языке, она была липкой и гладкой. Желудок сразу свели спазмы. Я отчаянно сглотнул. Потом чудовищных размеров черная стрела вонзилась мне в глаза, ударив прямо в зрачки. Я вскрикнул и упал. Черная стрела взорвалась, и этот взрыв ослепил меня. Я почувствовал, как моя голова стукнулась о камень, и слышал, как испуганно закричала маленькая девочка. Хельвигу я так и не позвонил, подумал я. Потом я провалился в бездонную шахту колодца глубокого обморока.

4

Это был мой первый приступ.

Я часто и охотно заставлял героев моих сценариев — и в первую очередь героинь — в соответствующих случаях эффектно падать в обморок, но для меня самого это было абсолютно новое и захватывающее ощущение. Даже больше: это было самое прекрасное ощущение в моей жизни.

Мой первый обморок своим совершенством, безмятежным состоянием мира и беззаботного душевного спокойствия не мог сравниться ни с одним другим ощущением, которые я испытывал. Если есть рай, то я был в раю, и если смерть хоть немного так же чудесна, как обморок, который со мной случился, тогда мои последние часы будут полны ожидания и станут самыми счастливыми в моей жизни.

Не было никаких снов, никаких лиц, надо мной не проносились в замедленной съемке значимые события прошлого. Я не слышал никаких голосов и никакой музыки. У меня не было никаких кошмаров, никакого состояния подавленности.

У меня было состояние мира. Состояние полного блаженного мира, о котором, насколько я помню, в Библии упоминается чаще всего. Мира, который окружил меня со всех сторон и не пропускал ко мне ничего, что могло вызвать во мне ощущение тяжести или угнетения: воспоминания, осознание, бремя автоматического мыслительного процесса мозга. Вероятно, это то чувство, которое стремятся ощутить люди, нюхающие кокаин или курящие гашиш, люди, обреченные на зависимость от наркотиков; вероятно, это такое состояние, которое они оберегают и хранят как тайное сокровище. Если это так, тогда я могу понять их — всех тех, кто подделывает рецепты и становится вором, тех, кто покидает свои семьи и спускается в грязные подвалы, чтобы унизить себя, — их всех я теперь могу понять, если они тоскуют по этому состоянию умиротворенности, по этому счастливому состоянию избавления, которое оно приносит. После моего обморока я стал их братом, я чувствую так же как и они, и я с тоской вспоминаю мгновения моей величайшей слабости, как с тоской вспоминаю о счастье моего давно ушедшего и давно забытого радостного детства. Я не знаю, все ли обмороки у всех ли людей так чудесны — но мой был таким. И поэтому я ожидаю смерть почти с нетерпением, в надежде, что она хоть немного похожа на него. Тогда — непосредственно перед тем, как я очнулся, — в течение короткого сумасшедшего момента у меня было ощущение, что она меня уже настигла, что я уже нахожусь в ее владениях. Но это было заблуждение. Сразу же после этого мое сознание вернулось, и ворота рая закрылись за мной. Я всего лишь побывал там в гостях.

5

Я лежал на белой кровати в большой белой комнате. В этой комнате все было белым. Стены, мебель, шторы, двери. И даже человек, который сидел на моей кровати и наблюдал за мной, когда я открыл глаза, был белым. На нем был белый халат, и у него были белые волосы.