Солнечный мальчик - Сергей Саканский

Он пошел по безлюдным улицам, вслушиваясь в гул собственных шагов. За тонкими дощатыми стенами кто-то храпел и возился. Окна были темными, как ржавое железо. То был тот утренний час, когда счастливые влюбленные, полупроснувшись, слепо тянутся друг к другу, переполняясь нетерпением и силой.

На веранде сидела кошка и злобно смотрела на прайса горящими глазами, явно намереваясь испепелить его. Прайс взял ее с перил (она взялась не сразу, словно срываемый с дерева плод) и приласкал. Кошка сделалась мягкой и по-женски замурлыкала. Невидимая в темноте птица пролетела низко над землей, всколыхнув крыльями воздух. Кошка навострила уши, и тонкие коготки впились прайсу в плечо.

Он посмотрел вверх. Неподвижные, словно вырезанные из камня, пальмовые листья застыли в ожидании солнца. Мир был нарисован прозрачной акварелью. (Моне, — заметил кто-то внутри прайса, Мунк! — возразил кто-то другой). Над крышами таяло розовое марево сновидений, обнажая погибшие желания спящих. Только одна Венера теплилась на светлеющем небе, печатая под ногами прайса его уродливую тень с кошачьими ушами.

Вчерашний день, по отношению к которому прайс благополучно умер, все же чем-то напоминал о себе, смутно, словно давно просмотренный фильм. Память обрывалась приходом полиции, но последним вечерним лучом выявляла лайву, которую он любил вчера. Прайс даже пожалел о безвозвратно ушедших мгновениях, что противопоказано каждому, кто хочет быть свободным и счастливым.

Он выгреб из кармана мелочь и, взвесив ее на ладони, убедился, что сегодняшнее утро обеспечено. В левом нагрудном кармане куртки, в непосредственной близости от сердца, обнаружилась записка, нацарапанная косметическим карандашом. Вот что разобрал прайс при таинственном свете Венеры:

ЗАВТРА ТРЕТЬЕГО АВГУСТА ТЫСЯЧА

ДЕВЯТЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТОГО

ГОДА (В ЧЕТВЕРГ) ЖДИ МЕНЯ НА АЛЛЕЕ

В ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ (В ПОЛДЕНЬ) ПИШУ

И СУЮ ТЕБЕ В КАРМАН ПОСКОЛЬКУ БОЮСЬ

ТЫ ЗАБУДЕШЬ

(ЛЮБЛЮ ТЕБЯ)

Прайс перевернул бумажку. На обороте было то же, только обращенное зеркально.

Что-то мелькнуло в голове и сразу пролетело; воспоминание было неуловимым, как сон — нечто от Италии — виноградная веранда в солнечном контражуре и тонкий женский профиль… Предчувствие нового приключения переполнило прайса. Он приблизился к пальме, обнял и поцеловал ее. Кошка выскользнула из рук и невесомо опустилась на землю. Пальма не отвечала, словно неопытная девчонка…

Что-то зашумело над головой. Заспанный ай, листом прошелестев по крыше, выпал из небытия прямо к его ногам. Ай ударился копчиком об асфальт и несколько минут не мог встать, корчась от боли.

— Ты как? — спросил прайс, — сначала просыпаешься, а потом отпускаешь руки, или наоборот?

— Наоборот, — сказал ай, протирая детскими кулачками глаза.

— А я все не могу научиться, — вздохнул прайс.

Ай был инопланетянином и не скрывал этого. За пазухой он всегда носил летающую тарелку, которая днем нагревалась от его живота.

Они зашагали вниз, к морю, меж игрушечных домиков. Черная кошка вприпрыжку (совсем по-собачьи) бежала за ними. То был тот утренний час, когда природа готовится к восходу солнца, когда торжественен и безмолвен мир, когда замирает не только движение соков в древе, но и колебания атомов внутри материи, а наши, созревая, падают с крыш.

С невысокого дома на Виноградной улице свалилась грета, осыпав прайса и ая брызгами росы. Грета наткнулась зрачком на бамбуковый росток и попросила ая дунуть ей в глаз.

С крыши ресторана слетели фул и смайл. Оба они были немного шутами, поэтому, увидев наших, по-птичьи замахали руками и закудахтали, давясь от хохота, несмотря на ушибы и сломанные ребра. Редкие прохожие, в основном, местные жители, спешившие на раннюю работу, испуганно жались к стенам улиц, стараясь незаметно прошмыгнуть мимо.

Наши шумной ватагой вывалили на набережную, и вовремя — до восхода светила оставалось несколько минут.

В том месте, где должно было появится солнце, края неба и моря сплавились, лишний раз доказывая, что горизонт — такое же абстрактное понятие, что и, скажем, эллипс.

Прайс увидел птицу, летящую над морем на юго-восток. Часто работая крыльями, она набирала высоту, и был в ее полете какой-то непостижимый смысл, будто в небе, в этой лазурной пустоте, ждет ее некая цель. И вдруг вспыхнула птица желтым огнем и расправила крылья, паря в горячих лучах, и прайс ощутил всей кожей солнечный жар, словно сам был этой счастливой птицей. Высокие деревья наполнились внезапным светом с вершин до корней, все пришло в движение, зашевелилась листва, пальмы расправили пальцы, из-за горизонта выплеснуло солнце, перед глазами распахнулась ослепительная бездна, и в этой бездне повисли черные скалы Адалар… Здравствуй!

C утра на аллеях собирались наши, расстилая свои разноцветные одеяла в тени великолепной тропической растительности.

— Где спалось? — спросил у прайса леннон, устраиваясь на японском коврике и, не дожидаясь ответа, повернулся к грете, чтобы поцеловать ее руку.

Грета сняла свою розовую рубашку, затем, немного поколебавшись, расстегнула и сняла б… Ее округлые, тронутые оливковым загаром паоа свободно стекли на живот. Сразу, как чувствуя, появился полис и мягко попросил грету одеться.

— Волосы же прикрывают! — возмутилась она, быстрым движением головы перекинув свою гнедую гриву вперед. Полицейский повторил свою реплику, как попугай. Грета подчинилась, и он исчез, будто лопнул.

— На нашей планете, — напомнил ай, — совсем нет полиции. А вы, человеки, даже отдохнуть по-людски, не можете.

— К черту, — сказал прайс. — Разве к нам кто-нибудь подходил?

Все отрицательно замотали головами.

— Эй! — крикнул прайс сидящей невдалеке команде из Литвы. — Кто-нибудь сейчас выходил из кустов киммериска?

— Из кустов киммериска, — ответили с легким акцентом, скорее манерным, чем естественным, — сейчас никто не выходил.

Прайс давно видел в этой команде лайву. Она возбуждала в нем любопытство, потому что ее облик был связан с чем-то очень хорошим и дорогим… Но он никак не мог вспомнить, сколько ни разглядывал далекое дно своей памяти, откуда знает ее чудесное имя.

— А я думаю, — сказала грета, — что за моей спиной вообще ничего нет. Разве здесь есть какое-нибудь море, если я его не вижу?

— Тут его и быть не может, — согласился леннон, который также сидел спиной к морю.

Прайс оглянулся и увидел море среди листвы. Сегодня оно могло ему понадобится, чтобы купаться вместе с новой возлюбленной, и он не хотел, чтобы его не было. Но надо еще дожить до полудня…

Ай достал из-за пазухи летающую тарелку и подбросил ее.

— Сыграем?

Грета, поджав ноги, откинулась на спину и ловким кувырком вперед встала на ноги, тряхнув волосами. Прайс подумал, что если бы не таинственная МАРIЯ, он полюбил бы сегодня именно грету…

Ай и грета встали в десяти шагах друг от друга, и тарелка, почти сливаясь в сплошную алую полосу, заметалась от руки к руке. Веселая пошла игра!

В это время вдоль аллеи быстро прошагали двое полицейских, разгоняя воздух полами халатов. Они дружелюбно посмотрели на сидящих, и один что-то с улыбкой сказал другому.

Леннон и смайл завели долгий разговор о Моцарте. Прайс рассеянно слушал, взглядом путешествуя по гребню гор. Сосны росли на крутом склоне, и вершины перепутались с корнями. Среди сплошного лесного массива светились обнаженные скалы. По кронам прыгали белки. Косуля с неизменным виноватым выражением глаз нежно терлась о кору. Прайс протянул руку и почесал ее шелковое горло.

Грета и ай вернулись на место, и разогретая кровь кипела у них под кожей.

— Это чудесно! — сказала грета. — Нет высшего удовольствия на свете, чем какая-нибудь игра. Как удивительно, что мы можем свободно управлять своими мускулами, правда? Представь, прайс, как твоя рука хватает этот упругий предмет, как ты уверенно посылаешь его партнеру, и он срывается с твоих пальцев и летит, а ты взглядом управляешь им, чтобы он попал, куда тебе хочется… А партнер! — грета обратилась к аю. — Ты любуешься его движениями, ты чувствуешь, ты… любишь его!

Если она так страстно отдается игре, подумал прайс, так тонко чувствует физическую радость, то как же она тогда… Прайс не мог вспомнить, насколько близко он знал ее, но какое-то чувство ее ласки присутствовало в нем — или это было во сне? Прайс не хотел и не мог различить эту грань…

— Грета! — радостно воскликнул ай. — Сегодня ты будешь моей!

— Нет, — быстро ответила грета, — я больше никогда ничьей не буду.

Она потянулась, широко раскинув руки, словно снимала с веревки белье, и прайс испугался, подумав, что она снимет и свернет голубое полотно неба.