Когда явились ангелы (сборник) - Кен Кизи

Однако о том, что волочет за собой двадцатичетырехфутовый жилой прицеп, он механикам из Тусона не сказал.

– Я десять лет на «доджах» езжу. Мы ж не хотим, чтобы из-за одной малости этими десятью годами все и кончилось?

Повесил трубку и обернулся ко мне. Я был следующий в очереди, его ближайший слушатель.

– Тут-то эти мастаки по Тусону и забегают, жопами дымя, а, Рыжий? – Он подался ко мне, будто мы сто лет знакомы. – Они ничего так себе ребятки. Я б даже сказал, неплохо бы найти тут механика, у которого хоть гран той соображаловки, что у этих аризонских.

Янки снова всех победили, его по такому случаю разобрала любовь к землякам, и он решил сделать вид, будто не замечает, как давно я не брился.

– Тебя как звать-то, Рыжий? Ты мне чуток моего старшого напоминаешь, если этот мох сбрить.

– Дебри, – сказал я и пожал ему руку. – Девлин Дебри.

– И что привело тебя, Дев, в первобытный Пуэрто-Санк-то? Дай угадаю. Природу щелкаешь. Я видал, как ты в опавшие букетики целился.

– Мимо, – сказал я. – Даже камера не моя. Отец дал. Мы с ним и с братцем моим приезжали сюда в том году – так отец ни одного снимка не сделал.

– Папаша, значит, тебя послал за прощелканными воспоминаниями. Небось ему понравилось сильно больше, чем мне.

– Опять промазали. Он меня послал за прыгающими бобами.

– Прыгающими бобами?

– За мексиканскими прыгающими бобами. В том году, когда приезжали, он тут познакомился с механиком, который еще разводил прыгающие бобы. Папаня купил из нынешнего урожая на сотню баксов.

– Прыгающие бобы?

– Пять галлонов. Папаня хочет раздавать по одному с каждой квартой мороженого, чтоб рекламировать новый вкус. Не прыгающих бобов вкус, а пинья-колады. Молочня у нас.

– Дебри, значит? – И он подмигнул – мол, шучу, не подумай чего. – Типа «пуща»?

Я ответил, что скорее типа Польша. Он засмеялся.

– Ну, все равно ты на моего пацана смахиваешь. Может, заглянем в бар, когда позвонишь? В отель «Соль»? Может, я тебе твоего старика напомню.

Он снова подмигнул и отчалил, дурашливо приподняв кепку и поклонившись остальным туристам, ожидавшим очереди позвонить домой.

Я отыскал его под пальмовым зонтиком у бассейна. Уверенность его уже слегка поблекла: может, рассуждал он, вместе с трансмиссией надо было заказать хорошего американского механика – оплатить мужику дорогу, а потом закатить скандал «Доджу». Я заметил, что и в Мексике попадаются неплохие механики. Ну да, согласился он, куда им деваться – эта рухлядь же должна бегать, но что они понимают в современной автоматической трансмиссии? Он стащил с носа темные очки и внезапно опять всосал меня в эту свою конфиденцию.

– Возьми, скажем, лучшего спеца по карбюраторам в стране, пусти в огород, где он не спец, – и головной боли не миновать. Столько головной боли, поверь мне…

От этой истины и алкоголя ему полегчало. Ухмылка вернулась, а второй «Сигрэмз» с «Севен-Ап» так его смазал, что скрип панического нытья почти исчез. Узрев донышко третьего, он уже пьяно покатился под горку и собрался прочесть мне лекцию о головных болях, что приключаются с человеком на тернистом жизненном пути и спровоцированы главным образом несведущими неумехами, которые сунулись туда, где им нечего делать. Столько головной боли! Чтобы сбить его с этой темы, я вставил совершенно мирный, казалось бы, вопрос: А с ним-то много? Один глаз его странно сощурился и скользнул по моему рюкзаку и бороде. Вдавив педаль подозрений в пол, он известил меня, что с ним его жена, а в чем дело-то?

Я в изумлении открыл рот. Он думает, я имею в виду, много ли с ним приключалось головной боли, имея в виду его жену или кого там, то есть ехидничаю насчет его семейства! Ну дает, подумал я и попытался его успокоить: мол, жаль, что мои жена с детьми со мной не поехали. Не выключая подозрительности, он спросил, сколько детей и сколько им лет. Я сказал. Он спросил, где они; в школе, ответил я…

– Но если я тут застряну с этими бобами, вызову семейство. Иногда надо пропустить школу, чтоб чуток получиться, верно?

– Верно! – Опять ко мне проникся. – Вот бы моя баба это понимала, когда дети маленькие были! Что ни скажи – у нее один ответ: «Когда выучатся». Ну конечно, мама, еще бы…

Я думал, он сейчас снова опечалится, но он расправил плечи и чокнулся со мной.

– Молодцы вы с братом, Рыжий, что со стариком своим поехали.

Обрадовался, что я все-таки оказался не хипьем каким, головастиком с рюкзаком, а приличным американским парнишкой, который заботится об отце. Он развернулся на стуле и царственно велел официанту принести нам всем уно масс[13], и муй[14], черт возьми, пронто[15].

– Их тут если чутка не погонять, – пояснил он, снова обернувшись и подмигивая, – заплатишь лишнее.

Он ухмыльнулся и повторил свой мырг, но на одну зыбкую секунду глаз рванул прочь от своего собрата.

– Лишнее! – сообщил он, повелевая глазу вернуться на место.

Когда принесли еще по одной, тик прошел, а на физиономии вновь нарисовались уверенность и плутовство. Но на миг открылась трещина. Я заглянул вглубь, узрел то видимое, что пряталось под видимостями, и, господи, народ, смертельный страх там был. Чего он боялся? Да поди пойми. Только не меня. Да и не головных болей, что поджидали его на тернистом пути, и даже не перспективы остаться без мотора посреди местной первобытной свистопляски.

Я, народ, гляжу на фотки, вспоминаю этот секундный промельк его личной бездны, и думаю я, что мужик боялся Апокалипсиса.

Его жена

Жена Трансмистера моложе супруга – не сильно, она только в среднюю школу перешла, когда он был героем футбола в старшем классе – хорош был.

Она хороша никогда не была, но об этом не думает. Она личность задумчивая и не думает ни о чем таком.

Идет босиком по каменистой кромке океана, а в руках болтаются на ремешках черные лодочки. Она не думает, что перебрала рома с колой. Не думает о своем подологе и о ступнях, пухло растекшихся по песку.

Она останавливается на берегу Рио-Санкто и смотрит, как сверкает за пляжем вода, что золотом мчится к морю. Выше по течению, в нескольких десятках ярдов, женщины стирают белье меж речных валунов и развешивают по кустам сушиться. Она смотрит, как они гнутся и потягиваются в мокрых платьях, скачут по камням, водрузив на головы огромные тюки, как маленькие следы разбегаются у женщин из-под ног, изящные и перистые, но не думает: Мы изуродованы и лепрозны и вынуждены напиваться вдрызг, чтоб только хватило храбрости пройти мимо. Пока не думает. Она в городе с утра, когда их сюда отбуксировали. И не спрашивает себя: Когда же я прохлопала свой шанс на соразмерность? Когда кралась к холодильнику, прямо как папа, и наваливала себе, сколько семилетней не полагается? Или после выпуска, когда заменила два прочных, хоть и кривых резца на эти идиотские коронки? Зачем я переметнулась к механическим прокаженным?

Лодыжки напоминают ей, сколько она прошла. Немало – вечером будет ныть спина. Она опускает глаза: ступни – точно дохлые твари, утопленники, извергнутые приливом. Она с трудом отводит взгляд и смотрит на прачек эдак якобы непринужденно, затем поворачивается и идет прочь, думая: ой, ну я-то его знаю – он сейчас либо уже связался с этим Тусоном, либо решил не связываться.

Однако, шагая по золотой кромке, вздернув подбородок, подшофе, она не думает. Они все равно видели. Они знают, что мы – Нечистые, они дозволяют нам бродить меж нормальных, потому что у них на нас иммунитет.

– А если он не закончил, загляну-ка я, пожалуй, в другую гостиницу. – (То есть в бар.) – Посмотрю, кто там.

То есть – поищу других американцев.

Его собака

Трансмистер взбирается на холм, прямо в жару по самой крутизне – он ищет человека, который, говорит Уолли Блум, в эти выходные, может, работает и вытащит тусонскую трансмиссию. Собаку пришлось взять с собой. Псину зовут Вождь – дряхлый далматинец с прострелом. В гостинице не оставишь. Как-то дурно повлияла Мексика на мочевой пузырь старого Вождя и на косой глаз Трансмистера. Контроль ослаб. В знакомом жилом прицепе Вождь вел себя прилично, как дома, но едва переехали в гостиницу, старый пес будто с цепи сорвался и задирает лапу каждые три шага. Стыдить его – выходит только хуже.

– Нервничает бедняжка, – это после того, как Вождь омочил две пиньяты, которые жена Трансмистера купила утром для внуков.

– Нечего было тащить его с собой, – сказала она. – Надо было в собачьей гостинице оставить.

– Я же говорю, – ответил Трансмистер. – Ребята его не брали, а с чужими я его не оставлю!

Ну и Вождь карабкается в гору.

Прямо в жару по самой крутизне

Карта, которую накорябал Уолли Блум, ведет Трансмистера и его животину вверх узкими мощеными улочками, где грузовики с ревом содрогаются на выбоинах… вверх кривыми мощеными проулками, где проедет разве что велосипед… вверх мощеными расселинами, еще кривее, еще у́же и до того крутыми, что не проехать никакому колесу.