Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль

Имруулькайс

{9}

Спешимся здесь, постоим над золою в печали,В этих просторах недавно еще кочевали

Братья любимой, и след их былого жильяВетры вдоль дола песчаного не разбросали.

Мелкий, как перец, осыпал помет антилопТравы прибрежного луга, пустынные дали.

В час расставания слезы катились из глаз,Словно мне дыни зеленой попробовать дали.

Спутники мне говорили: «Зачем так страдать?Ты ведь мужчина, и слезы тебе не пристали».

Но у развалин мы разве надежду найдем?Но облегченье от боли дает не слеза ли?

Помнится: Умм аль-Хувейрис ушла — я рыдал,Также и Умм ар-Рабаб я оплакал в Масале.

Дикой гвоздикою дышит чуть свет ветерок,Мускусом, помню, красавицы благоухали.

Слезы текут мне на грудь, не могу их сдержать,Перевязь всю пропитали, блестят на кинжале.

Я вспоминаю сегодня счастливейший день,Помнится, мы к Дарат Джульджуль{10} тогда подъезжали,

Там для красавиц верблюдицу я заколол,После чего их самих оседлал на привале.

Двинулись в путь — потеснил я Унейзу, залезК ней в паланкин, мы с верблюда едва не упали,

И закричала: «Что делаешь, Имруулькайс!Ношу двойную верблюд мой осилит едва ли!»

Я отвечал ей: «Покрепче поводья держи!Дай поцелую тебя, и забудем печали!»

Часто к возлюбленной я приходил в темноте,Даже к беременной я пробирался ночами,

Юную мать целовал я в то время, когдаПлакал младенец грудной у нее за плечами.

Только однажды красотка отвергла меня —Там, на песчаном холме, обожженном лучами.

Фатима, сжалься! Неужто покинешь меня?Ласковей будь! Мне твое нестерпимо молчанье.

Лучше уж сердце мое от себя оторви,Если не любишь и неотвратимо прощанье!

Мукой моею тщеславие тешишь свое,Сердце твое на замке, ты владеешь ключами.

Ранишь слезами разбитое сердце мое,Слезы острее, чем длинные стрелы в колчане.

Часто к возлюбленной я пробирался в шатер,Полз мимо воинов, вооруженных мечами.

Стража и родичи, подстерегая меня,В страхе молчали, а может быть, не замечали.

Помнится, — четками из разноцветных камнейЗвезды Стожар над моей головою мерцали.

Вполз я к любимой за полог, она перед сномПлатье сняла и стояла в одном покрывале.

И зашептала: «Что надо тебе, отвечай?Богом молю, уходи, чтобы нас не застали!»

Вышел я вон, и она поспешила за мной,Шла, волочились одежды и след заметали.

Стойбище мы миновали, ушли за холмыИ очутились в ложбине, как в темном провале.

Нежные щеки ласкал я, прижалась онаГрудью ко мне, и браслеты ее забряцали.

Тело возлюбленной легкое, кожа, как шелк,Грудь ее светлая, как серебро на зерцале.

Как описать несравненную девичью стать?Стати такой вы нигде на земле не встречали!

Словно газель, за которой бежит сосунок,Юное диво пугливо поводит очами

И озирается, словно газель, изогнувДлинную шею, увешанную жемчугами.

А завитки смоляные на гладком вискеВетви подобны густой, отягченной плодами.

Пышные косы закручены на голове,Переплетаются косы тугими жгутами.

Стан у прелестницы гибкий, упругий, как хлыст,Стройные стебли с ее не сравнятся ногами.

Нежится дева на ложе своем поутру,Мускусом благоухает оно и цветами.

Руку протянет красотка — увенчана дланьТонкими, как молодые побеги, перстами.

Лик ее светится, так озаряет во тьмеКелью монаха лампады дрожащее пламя.

Это на ложе простертое полудитяДаже в суровом аскете разбудит желанье.

Смуглая кожа, как страусово яйцо,Нежная, словно омыта в целительной бане.

Люди с годами трезвеют, а я не могуСтрасть превозмочь и поныне живу, как в тумане.

Скольких ретивых соперников я одолел,Сколько оставил советов благих без вниманья!

Тьма с головой накрывала меня по ночамЧерной волной и готовила мне испытанья.

И припадала к земле, растянувшись, как зверь,Длилась как будто с начала времен до скончанья.

Я говорил ей: «Рассейся! Рассвет недалек.Хватит с тебя и того, что царишь ты ночами!»

Тьма не уходит. Мне кажется: звезды небесК Язбуль-горе приторочены крепко лучами.

Даже Стожары взошли и недвижно стоят,К скалам привязаны, словно ладьи на причале.

Утро встречаю, когда еще птиц не слыхать,Лих мой скакун, даже ветры бы нас не догнали,

Смел он в атаке, уйдет от погони любой,Скор, как валун, устремившийся с гор при обвале.

Длинная грива струится по шее гнедой,Словно потоки дождя на скалистом увале.

О, как раскатисто ржет мой ретивый скакун,Так закипает вода в котелке на мангале.

Прочие кони берут, спотыкаясь, подъем,Мой же, как птица, летит на любом перевале.

Легкий наездник не сможет на нем усидеть,Грузный и сесть на него согласится едва ли.

Кружится детский волчок, как стремительный смерч,—Самые быстрые смерчи меня не догнали.

Волчья побежка и поступь лисы у него,Стать антилопы и мышцы, подобные стали.

С крепкого крупа вдоль бедер до самой землиХвост шелковистый струится, как пряжа густая.

Снимешь седло — отшлифован, как жернов, хребет,Как умащенная, шерстка лоснится гнедая.

Кровью пронзенной газели, как жидкою хной,Вижу, окрашена грудь аргамака крутая.

Девушкам в черных накидках подобны стадаЧерно-чепрачных газелей пустынного края.

Эти газели, как шарики порванных бус,Вмиг рассыпаются, в страхе от нас убегая.

Задних мой конь обскакал, рвется он к вожаку,Мечется стадо, как птиц всполошенная стая,

Мы без труда обгоняем степных антилоп,В бешеной скачке одну за другой настигая.

Взора нельзя от коня моего оторвать,Смотришь с любой стороны — красота колдовская!

Я на привале седла не снимаю с коня,Ночью лежу, с быстроногого глаз не спуская.

Друг мой, ты вспышку заметил? Мгновенно, как взмах,Туча ощерилась, молния блещет в оскале.

Может быть, это отшельники лампу зажгли,Вспыхнул фитиль, только масло, видать, расплескали?

Между Узейбом и Дариджем сделав привал,Вдаль мы глядели, где молнии в тучах сверкали,

Видели мы над Сатаром и Язбулем дождь,Так же над Катаном дождь затуманивал дали.

А над Кутайфою дождь зарядил поутру,Все затопило — терновник и ветки азалий,

Краешком туча задела вершину Капан,Серны с лугов под укрытие скал поскакали.

Все до единой повалены пальмы в Тейма,Только на кручах строения не пострадали.

Сабир-гора, словно шейх в полосатом плаще,Гордо стояла в густом дождевом покрывале.

Утром казалось: холмы — как ряды веретен;Их обмотав буреломом, потоки стекали.

Волны свой груз уносили в низины, в пески,Мерно качались они, как верблюды с тюками.

Птицы так весело пели, как будто с утраПили вино, а не влагу, застывшую в яме.

Трупы животных вечерний усеяли дол,Словно растенья, что вырваны вместе с корнями.

Узнал я сегодня так много печали и зла —Я вспомнил о милой, о той, что навеки ушла.

Сулейма сказала: «В разлуке суровой и длиннойТы стал стариком — голова совершенно бела.

Теперь с бахромой я сравнила бы эти седины,Что серыми клочьями мрачно свисают с чела…»

А прежде когда-то мне гор покорялись вершины,Доступные только могучей отваге орла.

Предчувствуя, что наш конец неотвратим,Предаться похоти и пьянству мы спешим.

Волкам подобны мы — но злее и упрямей,—И насекомыми бываем, и червями…

Довольно, может быть, хулы, укоров, брани?Я тоже не лишен ни опыта, ни знаний.

С корнями всей земли мои сплетались жилы,Но смерть меня везде недаром сторожила:

Похитить молодость она уже сумела,И скоро в вечной тьме мое исчезнет тело…

Я много воевал и странствовал, и я жеВерблюдов вел в степи, где двигались миражи.

А разве за врагом я не стремился вследПо верному пути успехов и побед?

Не я ль завоевал и славу и величье?Могла бы вся земля моею стать добычей.

И вот стремлюсь теперь к добыче лишь однойИ жажду одного: вернуться в край родной.

Я, словно девушку и светлую весну,Когда-то прославлял кровавую войну.

Но ужас я познал теперь ее господства —О, ведьма старая, что держит всех в плену,

Что хочет нравиться и скрыть свое уродство,И отвратительную прячет седину…

И снова дождь! Опять, стекая с крыш,Ты монотонно каплями стучишь.

И ящерица ловкая сквозь грязьЛегко скользит, куда-то торопясь.

Чехлом дождя деревья все накрыты,Как головы отрубленные чьи-то.

Струится дождь, уныл и непрерывен,И, наконец, свирепый хлынул ливень.

С востока налетел внезапный шквал,И ветер южный вдруг забушевал.

Но, гнев излив и душу отведя,Стал затихать — и нет уже дождя.

Мой ум созвучьем рифм излишне перегружен,Их рой, как саранча, назойлив и ненужен.

Ты гонишь саранчу, которой окружен,Однако кое-что возьмешь себе на ужин…

Так камни тусклых рифм выбрасывая вон,Бесценных несколько я отберу жемчужин.

{11}