Разговоры мужчин среднего возраста - Квартет И

ЛЕША. И тут я встаю и приглашаю ее на танец...

КАМИЛЬ. А музыка продолжает играть...

ЛЕША. Конечно, иначе под что мы будем танцевать? (Слава садится за рояль, «перехватывая» у Леши мелодию) - и мы танцуем, танцуем... и тут уже муж все понимает, и, главное, не злится, а просто по человечески понимает, что у нас же любовь, а он... ну, при чем он здесь?.. встает, расплачивается, и как-то так раз! - и исчезает... а мы танцуем, танцуем... и я еще как-то одновременно играю на рояле («перехватывает» у Славы мело­дию обратно). Вот.

СЛАВА. А знаешь, как бы все было на самом деле? Ты пришел с пляжа, такой в шортах и шлепанцах, в одной руке маска и трубка, в другой - двое детей, кожа на лице сгорела и слезает лоскута­ми, ты ее кремом намазал, а сверху песочек прилип. И тут лифт открылся, - а оттуда она в вечернем платье с мужиком таким... интересным, в костюме... а может быть, даже в смокинге...

ЛЕША. В моем смокинге?

СЛАВА. Ага, только на четыре размера больше, - идут на ужин. И ты так: «Ой, привет. - Привет». И все, они пошли... и вот что делать - догнать их и сказать: «Подождите, я сейчас переоде­нусь и вам на рояле поиграю?»

КАМИЛЬ. И жена еще спрашивает: «А кто это был?»

ЛЕША. Да, и мне бы, по идее, почувствовать послевкусие этой встречи, попереживать - то есть, в кино я бы долго брел по это­му лобби, потерянный...

САША. Или ехал в лифте, глядя прямо перед собой, а жена го­ворила «Эй. Ты меня слышишь?», а ты бы сделал так: «А? Да, да, конечно...»

ЛЕША. А в жизни я говорю: «Я ее видел где-то... не помню, как зовут» и тут же перевожу тему, типа «а надо же деньги поме­нять, мы же еще на квадроциклах хотели...»

КАМИЛЬ. И дети хором - «ура, ура!»

ЛЕША. И толком даже пострадать не получилось.

Пауза. Леша, все-таки, немного попереживал.

СЛАВА. Но ты не расстраивайся, ты же им тоже прилично вечер испортил.

ЛЕША. Почему?

СЛАВА. Он же ей тоже начал вопросы задавать, ну...

КАМИЛЬ. ...«А кто это был»?

ЛЕША. Может, не начал.

СЛАВА. Ну, конечно. Вот, ты задаешь эти вопросы?

ЛЕША. Задаю.

СЛАВА. И я задаю.

КАМИЛЬ. И я задаю.

САША (значительно). Значит, я таких вопросов не задаю!

СЛАВА. Вот видишь - все задают!

КАМИЛЬ. И вообще, конечно, мужчина хочет услышать от женщины правду. Но такую правду, которая его устраивает. В идеале хотелось бы услышать, что у нее до тебя никого не было, но все ж понятно, поэтому, когда она спрашивает: «А ты считаешь, я должна была ни с кем ничего до 30 лет, сидеть, тебя ждать?», ты делаешь над собой усилие и говоришь «н-н-ну... н-нет, конечно...». И это «н-н-ну... н-н-нет» означает, знаете что? «Да, дома сидеть, меня ждать, на мужиков вооб­ще не смотреть, сам понимаю, что глупость, только плевать я на это хотел, сука, проститутка, трахалась до меня со всеми!» Вот что означает.

ЛЕША. А цель этого допроса знаете, какая? - ты хочешь услы­шать, что ты лучше. И при этом еще важно услышать, что он -хуже. Одновременно! Что ты лучше, а он хуже. Потому что это не одно и то же. Легко может оказаться, что ты лучше, и он луч­ше. Потому что от этих сволочей всего можно ждать.

САША. И пусть руки держит перед собой, а то я знаю это - пальцы крестиком за спиной...

СЛАВА. В общем, вопрос, конечно, задавать нельзя... ну, «кто это был?» Только как себя заставить его не задавать?

КАМИЛЬ. А никак. Если ты любишь - ты задаешь.

ЛЕША. То есть, нет варианта «сдержался и не спросил»?

САША. Есть. Сдержался, 15 минут ни о чем не спрашивал, за­уважал себя за это время безумно, - ну, а дальше не выдержал, спросил, конечно.

СЛАВА. Потому что есть один нюанс - если ты перестал зада­вать этот вопрос, значит, ты действительно перестал этим инте­ресоваться. И все кончилось. Во всяком случае - с этими отно­шениями... Ну, что, все про мечты?

ЛЕША. Не-не, у меня одна маленькая. Тоже, кстати, про ро­яль - я на какой-нибудь вечеринке сажусь за рояль и играю, но не что-то банальное, а романс... (осекся) а и черт с ним, да, Слав? Ты же все равно все испортишь. Нет у меня никакой мечты.

Захлопывает рояль. Темнота.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ «О критериях в искусстве, или Дяденьки, простите засранцев!»

Я как-то смотрел спектакль... современный, и все в современных костюмах... и вдруг кто-то вышел в бурке огромной, белой и с по­сохом. И я думаю - «что за херня?». А рядом - знакомый кри­тик, и он ко мне наклоняется и говорит: «Слушай, может это какой-то символ?» Я говорю: «Какой?» - «Ну, не знаю, там... символ раннего христианства». Я говорю: «Почему?» Он гово­рит: «Просто если это не символ раннего христианства, то это полная херня».

Самое интересное - назавтра читаю его рецензию: «Тонкий спектакль, пронизанный глубоким символизмом»-И я его понял. Вот, написал бы он «херня», а это и вправду ока­залось бы символом раннего христианства - как бы его коллеги заклевали...

Звучит «Адажио» Альбинони. Камиль босой, голый по пояс, лежит, свернувшись калачиком, на авансцене в луче света. Вот он встает, заламывает руки, подпрыгивает на одной ноге, ме­чется и вообще, совершает различные телодвижения, принятые у людей, занимающихся т. н. «contemporary dance». В конце он прижимает руки к груди, а потом протягивает их к людям. Зри­тели бурно аплодируют. Камиль кланяется...

ЛЕША. Ну, как? Понравилось? Вы поняли, что мы хотели ска­зать? Поняли?.. (Удивленно). Ну, как? Это же одиночество. Че­ловек пытается пробиться сквозь стену одиночества - к людям. Или нет? Или это Прометей? Да, Прометей, взбунтовавшийся и несущий людям огонь... и предчувствующий кару за свое пре­ступление... нет?

СЛАВА. Нет. Это современный балет... про диссидентов. И это (указывает на полуголого Камиля) академик Сахаров, борю­щийся за свободу слова и права человека... Особенно вот этим движением - Камиль, покажи. (Камиль показывает). Не спута­ешь с переживаниями по поводу изобретения водородной бом­бы. (Камиль показывает). И тем более с тревогой за судьбы че­ловечества. (Камиль показывает). Спасибо, Камиль, достаточно.

Камиль убегает переодеваться.

ЛЕША. Так вот, послушайте: мы ничего не имели в виду. И так -практически все. Просто, очень красивая музыка. Под такую му­зыку обретает значение вообще всё что угодно. Дальше - дело критика объяснить, что ты хотел сказать.

СЛАВА. А мы клянемся: в нашем театре этого не будет никогда. А если вдруг будет - пристрелите нас. Потому что это будет означать, что мы кончились, и сказать нам больше нечего. (По­думал). Хотя, возможно, именно этот момент запомнится вам больше всего...

ЛЕША. И еще снег у нас никогда не пойдет во время спектак­ля. Я имею в виду - прием. Нет, сам-то прием нормальный, но, во-первых, сколько можно, во-вторых, это же, в основном, от беспомощности - в любой момент спектакля дал снег под кра­сивую музыку - и уже можно ничего не придумывать.

Сидевший молча, Саша вдруг встал с решительным видом.

САША. Так, я хочу выступить с заявлением.

СЛАВА. Саш, не надо!

САША (набычился). Это мое личное мнение. Я его хочу высказать.

ЛЕША. Сейчас подумают, что мы все так думаем, а мы не все так думаем... ну, то есть, мы все так думаем, но не хотим, чтобы все об этом знали.

САША. Я имею право. Потому что мы театр, сделали много хо­роших спектаклей, у нас куча призов, но все - за футбол. Это что значит?

СЛАВА. Что мы неплохо играем в футбол.

САША. Нет, почему за театр ничего?

ЛЕША. Кому это интересно?

САША. Мне! Короче, я хочу обратиться к театральной обще­ственности.

ЛЕША. Только не заводись.

САША. Все нормально. Я спокоен. Это моя абсолютно взве­шенная позиция. (Откашлялся). Заявление: «Театральная об­щественность, ты что, дура? Ты чего, вообще ничего, что ли, не понимаешь? Ты где-нибудь такое, как у нас, видела? А хули ты тогда? К нам столько умных людей приходит - им нравится. Только тебе не нравится. Нет, тебе тоже нравится, потому что как родственников куда-нибудь сводить, на три дня в Москву приехали, или самим удовольствие получить - так «Радио», «Выборы», «Кролики». А как премию давать - так, «нет, ну, это, конечно, смешно, но это же не театр...» А почему это мы - не театр? «Ну, как, в театре же должно быть как-то так «о-о-о...» А чего «о-о-о»? Вот, где у вас «о-о-о», а у нас нет?

СЛАВА. Саш, они сейчас подумают, что ты комплексуешь.