Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса - Михаил Полторанин

В разговоре с первым секретарем Приморского крайкома партии Ломакиным я поинтересовался, ставил ли он перед Мо­сквой вопрос о выделении средств для срочной прокладки вто­рой колеи между Находкой и Владивостоком. Расстояние там не­большое, можно управиться быстро. Ломакин поднялся из-за сто­ла и подозвал меня к большой карте Советского Союза, висевшей на стене.

— Конечно, ставил, — сказал он. — И о деньгах на реконст­рукцию угольных шахт тоже ставил — они у нас загибаются. Но один очень известный в Союзе партийный вельможа подвел меня в своем кабинете к такой же карте и говорит: «Вот видишь, Примор­ский край свисает мешком к Китаю. Перекроют китайцы верхуш­ку мешка южнее Хабаровска, и плакали наши денежки. Средств не получишь».

Ломакин помолчал немного, потом, добавив в голосе яда, произнес:

— Вы что же там, в Москве, совсем очумели. Уже и террито­риями готовы разбрасываться!

В порыве гнева он причесал под одну гребенку с партийны­ми вельможами и меня. Тут было, конечно, не до обид.

Не меньше желчи вылил в своих высказываниях и первый секретарь ЦК компартии Киргизии Турдакун Усубалиев. Я прие­хал во Фрунзе (Бишкек) уже во время правления Андропова зани­маться проблемами местничества. Таким приглушенным терми­ном именовали тогда национализм. Киргизы с узбеками не могли поделить горные пастбища, дело доходило до перестрелок. Узбе­ки в отместку прекратили поставки цемента из Кувасая строите­лям гидростанции на реке Нарын. А еще были крупные межна­циональные разборки из-за воды для полива сельхозкультур.

Территорию Киргизии распирает клином Андижанская об­ласть Узбекистана. Проехать из Фрунзе на юг своей республики, в Ош, можно только через эту область, Иных дорог нет. И вот по распоряжению первого секретаря ЦК компартии Узбекистана Рашидова соорудили на границах шлагбаумы и выставили около них милицейские посты. Останавливали все без исключения машины с киргизскими номерами. Высаживали пассажиров. И, вручив им мешки, направляли в поле собирать узбекский хлопок. Если насо­бирали по 20 килограммов каждый — езжайте дальше. А кто от­казывался или не выполнял норму — поворачивайте назад.

— Я пытался поговорить с Шарафом Рашидовым, — делил­ся со мной Усубалиев. — Но он ультимативно предложил пере­дать его республике наши пастбища. Разве мы ханы какие делать друг другу такие подарки. В Узбекистане полно денег для подмаз­ки москвичей, плюс к этому Шараф кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС. А кто я со своим Кыргызстаном?

По стране как раз шли «андроповские облавы»: в кинотеат­рах вдруг прерывали сеансы и милиционеры с собаками прове­ряли у зрителей документы. Так пытались отлавливать тех, кто прогуливает в рабочее время. Хватали людей на рынках и в ма­газинах.

— Не тем занимается Андропов,— коснулся Усубалиев и этой темы. — Мелкая, вредная суета. По единству Союза уже тре­щины намечаются — вот за что надо браться всерьез. Я доклады­вал в ЦК КПСС о нарастании межнациональных кризисов в Сред­ней Азии, а мне отвечают: разбирайтесь между собой сами. Если здесь сами начнут друг с другом разбираться, еще с оружием в руках — что будет? О чем думает руководство партии?

О чем думали в руководстве партии, можно было судить хотя бы по высказываниям одного из влиятельных членов Политбю­ро ЦК КПСС, первого секретаря ЦК Компартии Казахстана Кунаева. В том же году, мы, группа публицистов центральных газет, прилете­ли в Алма-Ату, и нас привезли на встречу с Кунаевым. На одной сте­не кабинета секретаря большой портрет хозяина из рисовой соло­мы («Подарок хлеборобов Кзыл-Орды»), на другой еще один порт­рет, вытканный из шерсти («Подарок чимкентских ткачих»). Чай с сушками на столе, недолгий рассказ об успехах республики. По­том Кунаев стал перечислять города Казахстана куда бы он поре­комендовал съездить. Можно в Караганду, там черная металлургия и шахты. Можно в Павлодар, где тракторный завод и производство ферросплавов. Можно в Актюбинск, в Усть-Каменогорск ...

— А можно поехать в Орунбори, — сказал после некоторой паузы Кунаев. — По-русски его называют Оренбург.

— Но это же Россия, — напомнил кто-то из журналистов.

— Нет, это Казахстан! — проговорил хозяин кабинета, при­щурившись. — Россия прикарманила Оренбургскую область. Но мы считали и будем считать ее казахской.

До этого мне уже говорили, что любимое произведение Ку­наева — националистическая книга Олжаса Сулейменова «Аз и я», где утверждается, будто цивилизацию в Европу принесли ка­захи на копытах своих лошадей.

Кстати, с середины 80-х годов прошлого века наше общество стало озабоченно почесывать в затылке: откуда в стране взялось столько нарывов, из которых потек гной сепаратизма и этниче­ской нетерпимости. В союзных республиках и автономных образо­ваниях России один за другим начали формироваться националь­ные народные фронты и им подобные организации, чьи усилия направлялись на разрушение государства. Продукция агитпропа винила в этом только и только происки империалистов и подрыв­ную работу агентов влияния. Но нам, журналистам, хорошо знав­шим закоулки партийных трущоб, в общем-то было понятно, кто закладывал динамит под интернациональные основы страны. Это были сами партийные функционеры. Радикалы от интеллигенции и молодежь — только инструмент в их руках. Они вскармлива­ли националистическое подполье, науськивали на Москву, а ко­гда возня за власть в Кремле при череде замен фамилий Бреж­нев — Андропов — Черненко — Горбачев ослабила скрепы, по­тащили козыри из рукавов.

Зачем это делалось? Выскажу парадоксальное мнение — от безысходности. Бюрократы союзного центра, желая сказать, кто в доме хозяин, переусердствовали в продавливании на местах сво­их некомпетентных решений. И что пагубнее всего, грубо пережа­ли с администрированием. Заработанное всеми они складывали в общий котел, но делили уже по своему усмотрению. Те, кто был с командой Кремля на короткой ноге, или давал взятки, купались в фондах. А многие были вынуждены обивать московские кабинеты, сталкиваясь с чванством чиновников. (По той же опасной доро­ге пошла теперь путинско-медведевская администрация — о чем чуть позже). Национальные кадры воспринимали это как прояв­ление шовинизма великороссов. Мне запомнился разговор с пер­вым секретарем ЦК компартии Литвы Гришкявичюсом, когда при­езжал в Вильнюс по заданию «Правды». Секретарь прошел всю войну, устанавливал в республике после нее Советскую власть.

— В молодости я выкуривал «лесных братьев» из схронов, — сказал Гришкявичюс. — А сейчас так затянули бюрократическую удавку, что хоть самому отправляться в лес и начинать борьбу за свободу действий.

Партийные вожди автономных республик России тоже вовсю эксплуатировали чувство национальной ущемленности. Особенно в Татарстане, Башкирии и Туве. Они мечтали об этнократии — собственном мини-государстве, где все решается с позиций при­мата интересов доминирующей национальности. Опять забегу вперед. Совсем не случайно в Казани, желая заручиться поддерж­кой автономных образований, Ельцин позднее бросил популист­скую фразу: «Берите столько суверенитета, сколько проглоти­те!» Он по личному опыту секретаря обкома, да и горкома партии знал, насколько глубоко засел у всех в печенках диктат москов­ской бюрократии, и решил спекульнуть на чувстве протеста. По­лагая, естественно, что это просто слова, а действия будут совсем другими. Но он не рассчитал взрывной силы высказывания, и по­жар сепаратизма пополз по России.

Был обычай у журналистов центральных газет встречаться в пивбаре Домжура. Уютный подвал, где не переводились соленые сухарики, а иногда бывали и раки. Там можно было поговорить, не спеша, поделиться увиденным в командировках. Рассказывали обычно истории, которые вымарывала из статей сверхбдительная цензура. Истории смешные и грустные.

Перед приходом к власти Горбачева буйство партийной фан­тазии в стране набрало немалую силу. Кто-то из журналистов вер­нулся из Ленинграда и поведал, как обком возглавил в городе по­ход против кровопийцев-комаров. В Ворошиловграде газетчика из Москвы провели на пост № 1 — так, по-мавзолейному, назы­вали круглосуточный милицейский наряд у могилы жены перво­го секретаря обкома. Кто-то побывал в Краснодаре — там первый секретарь крайкома партии обязал население играть в шахматы. А в Волгограде областной вождь приказал снести бульдозерами все частные теплицы, чтобы люди покупали совхозные помидо­ры. Словом, поиск обкомами своего неповторимого почерка шел повсеместно.

При этом жизнь шла своим чередом: строились заводы, рабо­тали предприятия, снимали урожай с полей. Заведенный когда-то и обновленный «прогрессистами» механизм развития производст­ва и хозяйственных связей продолжал функционировать. Иногда четко, а часто с перебоями. Успехи ко многим коллективам приходи­ли не благодаря помощи руководства областных комитетов, а во­преки их самодурским решениям. Потому-то союзные министры не подпускали обкомовцев к своим крупным предприятиям, особен­но ВПК: «Пропагандой занимайтесь, командовать производством не позволим». Даже кадрами директоров и главных инженеров ве­дали министерства. Политбюро их поддерживало: страна должна развиваться, а не болтать. Хозяйственники сплошь и рядом были украшены синяками от незаслуженных партийных взысканий.