Самое правильное решение (сборник) - Андрей Демьяненко

Но ни то, ни другое не было сделано. Прошло уже почти десять лет, а я до сих пор помню Ксюху. И сын помнит.

Я бы хотел писать такие рассказы, похожие на эту ситуацию, похожие на неожиданную находку в сугробе, приносящие радость…

Если у меня не будет получаться, то я научусь шить игрушки, и лучшие буду оставлять на улице.

Найти радость

Таня надела перчатки, поправила воротник пальто и ушла, закрыв магазин на обед.

– Вы слышали? Слышали, что она сказала, когда разговаривала по телефону? – тут же очнулась обезьянка.

– Она сказала, что мы не настоящие, по-моему, так, – произнес медвежонок. – Кому она это сказала? Зачем?

– Сама она не настоящая! – сказал Кен, мальчик в костюме.

– И главное, почему ненастоящие! – возмущалась обезьянка.

– Потому, что мы не приносим радости, по-моему, так, – прогудел медвежонок.

– Поддельные! – воскликнула обезьянка, подпрыгивая на четырех лапах.

– Сама она поддельная, – буркнул Кен. – Она будто радость приносит.

– Где ее взять, эту радость? – спросил медвежонок – По-моему, негде.

– Да уж! Одно беспокойство. Скоро Новый год, а кому мы нужны? Сейчас у людей другие игрушки, – обезьянка перепрыгнула со своей полки на искусственную елку, украшенную шариками, и строя рожицы проговорила в блестящий шарик, – кому мы нужны?

Шарик покачнулся.

– Как кому нужны? – возмутился Кен. – Я, например, очень даже нужен. Со мной можно моделировать жизненные ситуации. Скандалы всякие.

– Вот радость-то! – проговорил трансформер.

– Ну, или секс! – придумал Кен.

– Тоже сомнительно… – возразил трансформер.

– Вы просто красивые безделушки, – напыщенно проговорил Кен. – Много с вами промоделируешь в мегаполисе? А я один из жителей этого города.

– А я могу трансформироваться, – возразил трансформер, – и сражаться. Что будет с твоим мегаполисом если на него нападут инопланетяне?

– Много радости в войне! – оскалилась обезьянка.

– Радость не в разрушении, радость в созидании, – сказал конструктор. – Я состою из сотен непонятных штучек, но из штучек можно построить и трактор, и дом, и космический корабль.

– Радость в самопожертвовании, – сказала хлопушка и взорвалась.

Игрушки подпрыгнули на полках, некоторые попадали.

– И где радость? – спросил медведь, поглаживая шерсть на пузе. – По-моему никакой.

– Радость она во взаимодействии, в движении, – обезьянка потрогала елочную игрушку. – Правда, шарик?

Шарик закружился.

– Он когда просто висит – он скучный, а когда движется – веселее! – обезьянка еще раз крутанула шарик.

Он соскочил с ветки, упал и разбился.

– Угу, – засмеялся трансформер, – мне нравится такое движение.

– Мне кажется, – заговорила Барби, – она все это время примеряла наряды и прихорашивалась. —Чем дороже игрушка, тем больше она приносит радости. Я вот одна из самых дорогих.

– Правильно, – воскликнул Кен и пририсовал себе на ценнике ноль, потом второй. – Сейчас я всех сделаю приносящими радость.

И Кен пошел на всех ценниках дописывать цифры.

– А мне кажется, что такие худышки, как ты вообще не могут приносить радости, – заметил габаритный пупс. – Я хоть и стою недорого, но выгляжу внушительнее.

– В тебе пустоты больше, – фыркнула Барби. – И аксессуаров нет.

– Не спорьте, – зашуршала ветками елочка, – в этом точно нет радости.

– Как нет? – возразила Барби. – Поорешь, поскандалишь и вроде легче.

– Это от худобы тебе хочется скандалить, – улыбнулся пупс.

– Я думаю, что люди не настоящие, поддельные. По-моему так, – заключил мишка.

– Поддельные! – перепрыгнула обезьянка к себе на полку.

– Почему это? – остановился Кен, он уже всем приписал по несколько нулей. – Им тоже ноликов не хватает?

– Поддельные, потому что радости в них нет, – сказал медведь.

В двери заворочался ключ – вернулась Таня. Игрушки замерли. Таня прошла за кассу, взяла мишку, крепко-крепко обняла, и, уткнувшись лицом в его пушистую голову, заплакала.

– Он не пришел, – шептала она. – Обещал прийти и не пришел.

Слёзы стекали по румяным от мороза щекам и падали на белую шерстку. Одна из слез попала на пластмассовый глаз мишки. На мгновенье показалось, что белая пуговица с небесным зерном живая, что это именно она выдавила слезу.

– Не плачь, – попросила Таня мишку и вытерла слезинку. – Он, наверное, на работе замотался. Он обязательно придет. Скоро-скоро! Еще до Нового года.

И Таня улыбнулась.

Ангел

Когда мир трещит по швам, как старо-маленькие брюки на толстой жопе, когда отовсюду приходят вести о смерти или просто плохие вести, когда отворачиваются близкие, отталкивают любимые – ты спускаешься под землю.

В метро.

На Старой Деревне.

За плечами рюкзак, нагруженный хламом, и даже не придумать, что там есть ценного, дорогого. Просто вещи. Пропади этот рюкзак, вряд ли вспомнишь, что там было.

Слезятся глаза после бессонной ночи, поёт живот, болит нога, желудок и голова…

Что за дикий набор!?

На переходе, где-то в лабиринтах подземки подходит мужик.

Он вроде опрятно одет, над длиной (приблизительно, как у тебя) седой щетиной потерянные глаза.

У мужика неровная прыгающая походка. Его пошатывает. Но скорее не как пьяного, а как вдетого, – с некоторой нервозностью…

Он подскакивает и спрашивает: «Ты ничего не боишься?!»

И ты отвечаешь: «Ничего не боюсь!»

Он сжимает кулаки.

Несколько раз.

Сжал-разжал-сжал.

Ты ждешь, когда в его руке появится нож.

Он выбрасывает руку вперёд, большой палец оттопырен.

«Сломай мне палец! – восклицает он.

Глаза его всверливаютя в твой череп.

Знакомься! Теперь это твой Ангел.

Продавец прошлого

Роману Всеволодову, Сергею Шаповалову

Именно когда пытаешься сосредоточиться, раздаётся звонок. Кирилл даже сосредоточиться не успел, только взял ручку. Звонок был в дверь. С сожалением, отложив пишущий цилиндрик и отогнав мысль «не открывать!», он не любил не открывать, Кирилл распахнул дверь. Первое, что он увидел – широчайшую улыбку. Улыбка почти скрывала лицо Валеры, тело пряталось за холстами.

Валера без приветствия бесцеремонно отодвинул друга и стал расставлять картины в коридоре. Он сновал муравьём и втаскивал с лестницы всё новые и новые холсты.

– Представляешь, – говорил он, – я думал, я их потерял.

– Как это? – не понял Кирилл.

Валера выпрямился, застыл.

– Я их сжёг. Помнишь, я рассказывал эту историю с Союзом художников.

Валера продолжил снование.

Лет десять назад Валера попытался вступить в Союз и пришёл к мэтрам со своими работами.

Как плохо мэтры играли в футбол, не знал никто, но отфутболивали они хорошо. После долгих походов от одного к другому Валера получил-таки ответ:

«Ваши работы м-м-м… как бы это помягче сказать… г-г… хлам. Не надо больше сюда приходить».

Валера вернулся домой, собрал все работы, вынес на помойку и сжёг.

А теперь заносил их, насколько понял Кирилл, к нему домой.

На долгое время Валера отказался от кистей и красок, только сейчас начал вновь писать.

Они сидели за столом на кухне, пили чай, кругом стояли холсты. Многие Кириллу нравились. Странная живопись, но в ней было что-то притягательное. Уродцы, отдалённо похожие на людей и животных, разыгрывали сценки из жизни. Но каждый из нарисованных созданий вызывал отклик. Великолепное чувствование цвета и интересная техника. И этого человека не приняли в Союз.

– Как это получилось? – спрашивал Кирилл.

– Не знаю, – улыбался Валера. – Я думал, я их сжёг. Может, это было помешательство… Я ничего не соображал. Думаю – приснилось.

– А как? Как они вернулись?

– Я сел писать. Не идёт ничего. И вдруг вспомнилось, как я писал эти холсты, – Валера широким жестом обвёл полотна. – Мне так захотелось на них посмотреть… Вернуть их. Звонок в дверь. Стоит мужик бомжеватого вида. Я уже хотел ему сто рублей дать, чтобы не разговаривать, а он: «А вы не хотели бы вернуть утерянное, то, о чём сожалеете?» Я сразу начал вспоминать, где накосячил, как это можно переиграть. А он достаёт из мешка полиэтиленового, позвякивая бутылками, картинку. Я смотрю – моя. Моя работа!

– Мистика какая-то.

– Ага. Я тоже сначала не поверил. Схватил, смотрю. Моя кисть. Подпись моя. Я говорю: «Что вы хотите за это?» Он говорит: «Тысячу». Тысяча за прошлое – это ведь не дорого… Ну да, маленькая работа. Но это же моё прошлое. Я отдал ему штуку. Он уходит и говорит: «Это тоже ваше». Я выглянул и обалдел. Там вся лестница заставлена. Ну, я сразу к тебе.

– Охренеть! Об этом роман писать нужно!

– Роман… – и Валера снова счастливо улыбнулся.

– У меня тоже сейчас потеря… – пожаловался Кирилл.

– Вдохновение потерял? – расхохотался Валера.