Ах, война, что ты сделала... - Геннадий Синельников

Утром Василий Буценко сказал мне, что командующий и член Военного совета армии срочно убыли в штаб военного округа. Причина столь неожиданного вызова пока неизвестна.

— Ты сегодня едешь? — спросил он меня. — Возможно, что там и увидишься с начальником. Желаю успехов и удачной поездки!

В хлопотах, заботах день пролетел быстро. Уже собрался идти домой, готовиться к поездке, как вдруг неожиданно раздался телефонный звонок.

— Ну, что, готов? — вновь услышал я в трубке голос полковника Кондрашова.

— Так точно! — бодро и радостно ответил я ему.

— Зайди ко мне.

Почувствовав в его голосе какую-то тревогу и недосказанность, заволновался.

— Садись, — сказал он мне, когда я вошел в его кабинет.

Помолчал, очевидно, собираясь с мыслями, потом сказал то, что я уже знал от Буценко, что командующий с начальником политического отдела армии неожиданно убыли в Ленинград. А потом добавил то, чего я не ожидал услышать.

— Сегодня нами получена разнарядка из штаба военного округа, согласно которой большая партия военнослужащих срочной службы, офицеров и прапорщиков подлежит срочному откомандированию в распоряжение командующего Ленинградским военным округом. Разнарядка уже пошла в войска, и начальник штаба армии приказал твою фамилию включить персонально в список офицеров-политработников ротного звена. Так что с сегодняшнего дня ты исключаешься из списков личного состава армии и вечерним поездом убываешь в Политуправление военного округа. Сам понимаешь, что это совсем другая командировка и другое предназначение. Поэтому тебе необходимо в оставшееся время переоформить документы, сдать имущество, оружие, рассчитаться и убыть. Это пока все содержится в тайне, но я скажу тебе, что все события связаны с обострением международной обстановки на Среднем Востоке, а точнее — в Афганистане. Я понимаю, что, используя сложившуюся ситуацию, отсутствие командующего и начальника политического отдела, начальник штаба армии очень удачно свел с тобой счеты. Я понимаю это, но ничем помочь не могу. Приказ есть приказ, и его нужно выполнять. Если в оставшееся время командующий или член Военного совета выйдут на связь, я доложу им о принятом в отношении тебя решении. Думаю, что они отменят его, и это будет справедливо. Ну а пока… Мне очень обидно за все случившееся, но, поверь, я бессилен тебе чем-либо помочь.

Я молча вышел в коридор. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день»!

Из своего кабинета набрал рабочий телефон жены, сказал, что произошло. Вместо ответа услышал короткие гудки. Положил трубку. Сразу же раздался телефонный звонок. Звонила Люба Демьянова, наша общая знакомая, работающая вместе с женой.

— Гена, что случилось? — спросила она меня.

— Еду в командировку, — как можно бодрее ответил я.

— Поздравляю, но почему твоей жене стало плохо?

— Потому что я еду уже в другую командировку. Я еду в Афганистан!

На улице было уже темно, когда я на служебном автомобиле подъехал к дому. В квартире меня ждали друзья по подъезду. У двери стоял приготовленный женой так называемый «тревожный» чемодан. Настроение у всех было подавленное. Присели за стол, распили бутылку шампанского, я поцеловал жену, дочь, попрощался с друзьями и вышел. Все это заняло не больше часа. Я не знал, что ждет меня впереди, но в одном был уверен: раз в это дело вмешался начальник штаба армии, то ничего хорошего уже не будет. Неизвестность настораживала и пугала.

Да, все так удачно складывалось: за два года чуть не дослужился до замполита батальона. Впереди маячила майорская должность, академия. Каких-то суток не хватило до осуществления заветной мечты. Все было так реально.

«Будь проклят тот день, когда я выступил на партийном собрании, — вновь и вновь корил я себя. — Да, ловко меня „кинули“, так ловко, что и обидеться даже не на кого. А вообще, по большому счету, я сам дурак. Надо было свою голову на плечах иметь, а не слушать других, — невесело рассуждал я под монотонный стук вагонных колес. — Хотя по-другому и не могло быть — это же армия, с ее беспрекословным и обязательным подчинением вышестоящему начальству. Ну, откажись я выступить на собрании, что было бы тогда? На мне бы поставили крест другие должностные лица, например член Военного совета, а это ничуть не легче, возможно, что еще хуже! Где же я сделал ошибку?» — снова и снова анализировал я события последних недель.

Был уверен, что поступил правильно, так, как подсказывали мне мои личные убеждения и совесть. Но почему же тогда все дальше и дальше от дома, от семьи уносит меня этот неуютный ночной холодный поезд? И почему так пусто и горько на душе?

Согласно полученному командировочному предписанию я прибыл в поселок Каменка Выборгского района Ленинградской области. Встретил там много знакомых офицеров по прежней службе в Печенге. Мы пытались узнать у приезжающих и местной военной администрации, по какому поводу нас здесь собирают, но все пожимали плечами и ничего не говорили. Стали анализировать причины, по которым каждый из нас мог оказаться здесь. Выяснилось, что кто-то не сработался со своим командиром, другой засиделся на должности и вдруг в одночасье стал бесперспективным, кто-то имел дисциплинарные проступки и неснятые взыскания. Кто-то пытался убедить себя и нас, что отправлен на повышение, а значит, что все будет хорошо. Но не верилось в эти глупые сказки о повышении. Что такое «повышение», я уже испытал на себе. Лично я понял, что все мои знакомые по различным причинам и мотивам оказались ненужными в своих воинских частях и их, так же как и меня, под благовидным предлогом «кинули» сюда. Одним словом, нас всех прогнали от себя наши командиры и начальники. Все чаще вспоминал разговор с полковником Кондрашовым, который назвал причину столь стремительного развития событий. Не верилось!

Афганистан… Про ту страну мы фактически ничего тогда еще не знали. В печати, по телевидению сообщали, что 27 апреля 1978 года там совершилась революция, и антинародные силы пытаются потопить ее в крови.

«Ну и что? Это их внутреннее дело, и кто за что воюет, пускай разбираются сами. Нас это не касается, у нас своих проблем хватает», — примерно так рассуждали тогда многие из нас.

«Афганистан? Да ну, бред какой-то!» — думали мы, краем уха услышав возможную причину нашего сбора здесь, в незнакомом воинском городке.

Но кто-то где-то уже запустил тяжелую и послушную исполнительскую машину, и завертелись, закрутились винтики-колесики огромного страшного и невидимого механизма. Десятки, сотни тысяч людей оказались вовлеченными в, казалось бы, не касающиеся их события. А ведь мы всегда были уверены, что Великая Отечественная — это последняя война для советских людей, что мощь наших Вооруженных Сил, наш непререкаемый авторитет в мире — достаточный аргумент и надежный гарант стабильности во всех регионах земного шара. Никто тогда и предположить не мог, что наше спокойствие может быть когда-нибудь нарушено.

Военнослужащие в Каменку все прибывали и прибывали: одиночками, мелкими и более крупными подразделениями, группами, из внутренних округов страны и даже из групп советских войск, находящихся за границей.

Наконец офицеров собрали в актовом зале. Перед нами выступил генерал. Он сказал, что слухи о направлении нас в Афганистан беспочвенны и даже в какой-то мере и провокационны. А собрали нас здесь всех для участия в крупномасштабных учениях под кодовым названием «Маневры-80», что все мы будем принимать участие в реальном перемещении войск, в соответствии с замыслом предполагаемых учений. После этого нас всех вернут в свои воинские части, откуда мы сюда прибыли.

— Какое «вернут», если нас уже исключили со списков частей!

На генерала со всех сторон посыпались вопросы, на которые он ничего конкретного и вразумительного ответить не мог.

— Вопросы прекратить! Соблюдать дисциплину среди личного состава вновь сформированных подразделений! Пресекать всякие панические слухи! О негативных настроениях и высказываниях немедленно докладывать по инстанции! — требовал он от собравшихся, но его слова тонули в общем гвалте десятков человек.

Красные от напряжения лица генерала и его окружения, явная неподготовленность к беседе с офицерским составом — все это лишь усилило наше предположение об отправке именно туда — в Афганистан.

После этого нас по очереди приглашали в кабинеты, где после короткой беседы задавали один и тот же вопрос: «Готовы ли вы служить там, куда вас пошлет Родина?»

— Так точно! — заученно отвечали практически все, не желая вникать в суть задаваемого вопроса, понимая, что все это бесполезно и никто ничего не скажет и не сделает, даже если ты скажешь по-другому.

Правда, были и такие, которые не хотели, не могли ехать в неизвестность по уважительной, на их взгляд, причине. Таких офицеров выслушивали, ругали их командиров за то, что не направили другого, более подходящего, обещали помочь, но никто уже с этим заявителем не разбирался. Шло спешное формирование Ограниченного контингента Советских войск для отправки в Афганистан. Он комплектовался из военнослужащих частей, в соответствии с ранее направленными туда разнарядками. Сроки были сжатые. Командиры приказ выполнили. О качестве отбора думали не все. А поэтому возвращать кого-то в часть, учитывая заявления или жалобы на уважительные причины, никто не собирался. Индивидуальные беседы проходили чисто формально. Тех, кто их проводил, не волновали людские судьбы и проблемы. Заведенный механизм раскручивался так стремительно, что тормозить его никто не собирался, да и не посмел бы. Был приказ, определены сроки!