Следующий раз - Марк Леви

Джонатан объяснил, что это полотно сняли с торгов в последний момент. По неведомым ему, Джонатану, причинам ныне картины Владимира Рацкина не находят покупателей. Художника надолго забыли. Эта несправедливость крайне удручает докладчика, считающего Рацкина одним из величайших живописцев столетия.

– Сердечное богатство часто исцеляет ревность и невнимание современников, – продолжил Джонатан. – Некоторые способны видеть только мёртвую красоту. Но сегодня время уже не властно над Владимиром Рацкиным. Искусство рождается из чувства, это и делает его вневременным, бессмертным. После всех невзгод большая часть его творений нашла себе место в небольших музеях и в крупных частных коллекциях.

– Говорят, трудясь над своей последней картиной, Рацкин отошёл от запрета, который раньше сам на себя накладывал, и изобрёл какой-то исключительный красный цвет, – сказал ещё кто-то.

Казалось, весь зал ждёт ответа Джонатана, перестав дышать. Он заложил руки за спину, смежил веки, вскинул голову.

– Как я только что сказал, упомянутая картина внезапно испарилась, так и не увиденная публикой. До сегодняшнего дня других свидетельств о ней не появилось. Я сам ищу её следы с тех пор, как посвятил себя этому ремеслу. Доказательствами её существования до сих пор остаются только письма Владимира Рацкина к собрату-живописцу Саврасову и считаные статьи в тогдашней прессе. Осторожность требует ответить на ваш вопрос так: все сведения о сюжете этой картины и о её особенностях являются легендой. Благодарю за внимание.

Под аплодисменты Джонатан поспешил в угол сцены и скрылся за занавесом. Питер, поджидавший его там, взял его за плечо и искренне поздравил.

В конце дня залы Конгресс-центра в Майами, вмещавшие четыре тысячи шестьсот человек, пустели одновременно. Людской поток растекался по многочисленным барам и ресторанам комплекса. Центр имени Джеймса Л. Найта площадью тридцать тысяч квадратных футов был связан аллеей под открытым небом с отелем «Хайятт Редженси» с шестью сотнями номеров.

После выступления Джонатана минул час. Все это время Питер не отрывал от уха мобильный телефон, а Джонатан не слезал с табурета у барной стойки. Он заказал «Кровавую Мэри» и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. В глубине зала, освещённого бронзовыми светильниками, старый пианист наигрывал Чарли Хейдена. Джонатан наблюдал за сопровождавшим его контрабасистом. Музыкант прижимал к себе инструмент и шёпотом сообщал ему каждую очередную ноту, прежде чем её взять. На дуэт мало кто обращал внимание, хотя играл он божественно. Создавалось впечатление, что эти двое проделали вместе долгий путь. Джонатан встал и положил десятидолларовую бумажку в бокал на ножке, стоявший для этой цели на «Стейнвее». В благодарность контрабасист сухо щёлкнул струной на своём монументальном инструменте. Когда Джонатан вернулся к стойке, купюры в бокале уже не было, хотя дуэт не взял ни одной фальшивой ноты.

На соседний с Джонатаном табурет села женщина. Они учтиво поздоровались. Серебристыми волосами она напомнила ему мать. Наша зрительная память запечатлевает родителей в одном возрасте, словно любовь запрещает нам помнить, как они старели.

Женщина увидела на лацкане у Джонатана значок, который он забыл отстегнуть, прочла его имя и занятие – эксперт по живописи.

– Какой период? – осведомилась она вместо того, чтобы представиться самой.

– Девятнадцатый век. – Джонатан приподнял свой бокал.

– Замечательное время. – Женщина сделала большой глоток бурбона из только что долитого барменом бокала. – Я посвятила ему большую часть своих изысканий.

Заинтересовавшись, Джонатан вгляделся в табличку, висевшую у неё на шее. Оказалось, что перед ним участница симпозиума по оккультным наукам. Джонатан выдал покачиванием головы своё удивление.

– Наверное, вы не из любителей гороскопов? – предположила соседка. Сделав новый глоток, она добавила: – Уверяю вас, я тоже!

Она повернулась на табурете и протянула ему руку. На её безымянном пальце сверкнул бриллиант.

– Старинная огранка производит более внушительное впечатление, чем истинный вес камня в каратах. Это фамильная драгоценность, я её особенно люблю. Я профессор, руковожу исследовательской лабораторией в Йельском университете.

– С чем связана ваша работа?

– С одним синдромом.

– Новая болезнь?

Она, хитро глянув на него, утвердительно кивнула:

– Синдром дежа-вю!

Эта тема всегда занимала Джонатана. Ощущение, будто нечто, что ещё только должно было наступить, уже пережито прежде, посещало его нередко.

– Я слыхал, что наш мозг обладает способностью предвидеть будущее событие.

– Наоборот, это одно из проявлений нашей памяти.

– Но если нечто ещё не прожито, как же мы можем это вспомнить?

– А кто вам сказал, что вы этого ещё не прожили?

И она заговорила о предыдущих жизнях, не смущаясь из-за почти насмешливого выражения на лице Джонатана. Потом, чуть отстранившись, она окинула его взглядом.

Какой у вас интересный взгляд! Вы курите?

– Нет.

– Так я и думала. Вы не против дыма? – Спрашивая, она уже доставала из кармана пачку сигарет.

– Нисколько, – заверил её Джонатан.

Он взял со стойки коробок, чиркнул спичкой и протянул её женщине. Она прикурила, огонь сразу потух.

– Вы преподаёте? – осведомился он.

– Мне случается наполнять аудитории. Вот вы не верите в прошлые жизни – зачем тогда проводите свою в девятнадцатом веке?

Джонатан, задетый за живое, задумался, потом подался к ней.

– У меня почти чувственные отношения с одним художником, жившим в то время.

Она разгрызла кубик льда, который сосала, и уставилась на заднюю стенку бара, заставленную бутылками.

– Как получается, что в человеке просыпается интерес к прошлым жизням? – спросил её Джонатан.

– Это происходит, когда он смотрит на часы и не получает удовлетворения от того, что на них видит.

– Как раз эту точку зрения я безуспешно пытаюсь довести до сознания моего лучшего друга. Между прочим, я не ношу часов.

Под пристальным взглядом женщины Джонатану становилось все больше не по себе.

– Прошу меня извинить, – проговорил он, – я ничуть над вами не подтруниваю.

– Мужчины нечасто просят прощения. Чем именно в области живописи вы занимаетесь?

Пепел на кончике её сигареты грозил осыпаться на стойку. Джонатан пододвинул пепельницу под жёлтый указательный палец своей собеседницы.

– Я – эксперт.

– Значит, вам приходится много разъезжать.

– Я бы даже сказал, что многовато. Женщина с серебряными волосами погладила пальцем стекло своих часов.

– Время тоже путешествует. В разных местах оно разное. Только в нашей стране целых четыре часовых пояса.

– Замучили меня эти скачки из пояса в пояс, мой желудок тоже от них мучается. Бывает, я неделями завтракаю в часы ужина.

– У нас ошибочное представление о времени. Время – это измерение, наполненное частицами энергии. Каждый вид, каждая личность, даже каждый атом пересекают это измерение по-своему. Возможно, я когда-нибудь докажу, что Вселенная содержится во времени, а не наоборот.

Джонатан так давно не сталкивался с по-настоящему увлечёнными людьми, что охотно погрузился в эту беседу. Женщина продолжала:

– Верили же мы раньше, что Земля плоская, что Солнце вращается вокруг нас, а не наоборот. Большинство людей довольствуются верой в то, что видят. Настанет день, когда мы поймём, что время тоже движется, что оно вращается, как Земля, и не перестаёт расширяться.

Джонатан не знал, что на это ответить. Чтобы сохранить самообладание, он стал рыться в карманах пиджака. Женщина с седыми волосами приблизила своё лицо к его лицу.

– Когда мы согласимся пересмотреть нами же изобретённые теории, мы поймём гораздо больше про относительную и истинную протяжённость жизни.

– И вы этому учите? – спросил Джонатан, слегка отодвигаясь.

– Видели бы вы своё лицо! Представьте, как вытаращили бы глаза мои студенты, если бы я уже сейчас обрушила на них плоды своих исследований… Мы ещё слишком боимся, мы не готовы. Так же невежественно, как наши предки, мы причисляем к паранормальному, к эзотерике все, чего не можем постигнуть, все, что тревожит наш ум. Мы – существа, тянущиеся к наукам, но страшащиеся открытий. На свои страхи мы отвечаем верованиями. Почти так же моряки в старину отказывались заплывать слишком далеко, ибо пребывали в убеждении, что вдали от твёрдой, надёжной суши мир обрывается, их подстерегает там бездонная пропасть.

– У моего ремесла тоже есть научные стороны. Время меняет живопись, многое делает невидимым взору. Вы представить себе не можете, какие чудеса открываются при реставрации полотна!

Внезапно женщина схватила его за руку, уставилась на него серьёзным взглядом, её синие глаза вдруг вспыхнули.