Аферист и карьерист - Яна Вовк

– Такая серьёзная с виду дама, что никогда бы не подумал… – Шале хихикнул. – Воистину женщины устроены куда сложней, чем возможно понять. Женская душа – тема до сих пор неизученная.

– А-а, куда там! – Радневский неудачно махнул рукой, и пилочка выскочила на ковер. Поразмыслив, он сдвинул своё крупное тело на край кресла. Только качественная мебель могла промолчать, когда граф решил наклониться, не отрываясь от сиденья – пилочка лежала всё-таки на расстоянии, советовавшем встать и сделать шаг.

Шале оставил чернильницу в покое, покрасневшее графское лицо приковало к себе его взгляд.

– В её возрасте… пора бы… побеспокоиться и о душе, – тяжело проговорил граф, продолжая осторожно тянуться за пилочкой.

– В любом возрасте полагалось бы беспокоиться о душе, – хитро улыбнулся маркиз.

Бенкендорф вытянул ноги в начищенных до блеска сапогах, и тоже наблюдал, как пальцы Радневского подбирались к заветной цели.

– А вы как считаете, князь? – спросил генерал на всякий случай, хотя наперёд знал, что князь ускользнёт от прямого ответа.

– Мне не нравится слово «беспокоиться», – казалось, хозяин дома напряг все мышцы лица, чтобы не зевнуть во весь рот.

– А каким бы словом вы заменили его?

– Я бы вообще не затрагивал тему, в которой отсутствуют факты, – тёмные глаза князя увели от зрителей неприязненный взгляд.

– Это уж точно, – усмехнулся Радневский, наконец поднявший пилочку и вернувшийся в исходное положение.

Маркиз посмотрел на собственные ногти и остался доволен. Потом провёл рукой по волосам, взялся за галстук и потянулся взглядом к ближайшему зеркалу. Но зеркал здесь было маловато… Шале с удивлением заметил, что после ремонта в кабинете князя вообще осталось всего одно зеркало, и висело оно в таком месте, что маркиз не обнаруживал в нём своего отражения. Впрочем, там не отражался никто – лишь часть интерьера, да и то не самая лучшая… И Шале снисходительно подумал о том, что природа не всех одарила изысканным вкусом.

– А что, маркиз, удачной ли была ваша поездка в Лион? – вспомнил граф, далёкий от утончённых мотивов.

– Скажу, что новости, которые я привёз из Лиона, касаются не меня одного, – Шале поднялся со стула и прошёлся по комнате, благо просторное помещение позволяло избежать перешагивания чужих ног.

Маркиз не без удовольствия заметил, как насторожился Бенкендорф, и потому тянул с пояснением, сколько получалось. Совсем недавно он готов был удушить голубоглазого генерала, зачастившего к маркизе в его отсутствие, но сегодня решил обойтись мелкой местью. В конце концов, великодушие дано избранным, да и мало ли какие важные дела могли пригонять Александра Христофоровича к жене маркиза де Шале… К примеру, генерал мог навещать Луизу, беспокоясь о её супруге, задержавшемся в опасной поездке, или привезти какие-нибудь новости из дворца, руководствуясь банальной вежливостью. Мысли иного рода, конечно, лезли куда настойчивей, но маркиз почти заставил себя остановиться на последних, вполне удобных для каждой из сторон.

– Маркиз, вы нас интригуете. Что за новости? – граф Радневский и в самом деле ждал новостей.

– А такие новости, что в этом году шёлк, скорее всего, будет дорожать, – выложил Шале, снова глянув в сторону Бенкендорфа.

Генерал едва заметно улыбнулся и промолчал. Маркиз переместился к окну и замер над князем – отсюда хорошо было видно то самое зеркало, только теперь в нём отражались Радневский и Бенкендорф. Лучше всех их мог видеть со своего места сам хозяин, и, наверное, видел, когда отвлекался от газет. Шале ещё переместился, и снова не нашёл себя в зеркале, зато стал виден край стола, на котором осталась одинокая чернильница.

– Кроме шёлковых, есть и другие ткани, – граф зевнул, ничего не замечая. Из троих гостей его одного пригнала сюда скука.

– И чем же вы прикажете заменить муар, атлас, бархат, тафту? – быстро и почти весело спросил Шале. – Боюсь, с исчезновением шёлка исчезнут и дамы на балах… Так ли я размышляю, князь?

– Разумеется, – кивнул Артемьев, не слушая его и не отрываясь от газет.

– Георгий Павлович вряд ли будет вам советчиком в столь тонком деле, дорогой маркиз, – мягко сказал генерал. – Князю некогда о себе подумать, не то что о шёлке. Тот, кто служит государю и России, себе не принадлежит.

Во всём поведении Артемьева не было ничего такого, что могло бы подтвердить его интерес к происходящему вокруг, но Бенкендорф знал, что тот следит за разговором, как и за каждым из гостей. Знал, что газеты оправдывали расположение у окна: больше света, легче читать. Вряд ли кто другой догадывался о том, что такое расположение позволяло хорошо видеть лица всех присутствующих, а самому оставаться практически силуэтом на фоне светлого прямоугольника. Если бы генерал ещё обратил внимание на зеркало, повешенное определённым образом… Но для этого ему надо было бы тоже прогуляться по комнате, как это сделал маркиз.

Артемьев убрал одну газету и взял другую. Шале заглянул в прессу через княжеское плечо, и, не увидев там ничего интересного для себя, отошёл в сторону.

– Так ведь и я забочусь о России, – искренне сообщил он, облокачиваясь о секретер и принимая картинную позу. Он, наконец, встретился со своим отражением в зеркале.

– Каким же образом вы заботитесь?

– Я занижу цены на шёлк, и благодаря мне платьев не убудет, а милым дамам не придётся портить кровь своим мужьям, – сказал маркиз, разглядывая себя в зеркале и приходя к выводу, что выглядит, как всегда, великолепно.

Редкий мужчина следил столь тщательно за модой, как он. Новые веяния в моде предполагали появление нового идеала, и Шале очень даже нравился этот идеал, позволявший… нет, требовавший быть не похожим на других при всей видимой схожести. Светские костюмы стали мало отличаться от несветских, но сколько же возможностей выделиться открывалось тому, кто имел на моду острый нюх и тугой кошелёк… и не носил этих клятых мундиров. Маркиз покосился на Бенкендорфа и Артемьева и снова вернул взгляд к своему отражению – самые дорогие ткани, отличный покрой… и элегантность во всём, не исключая запонок.

– Так-то, – подытожил он и щёлкнул пальцами.

– О маркиз! – неприязнь в голосе князя то ли плохо скрывалась, то ли ненароком демонстрировалась. – Ваши заслуги перед обществом будут непременно оценены. Вопрос лишь, во сколько.

– Прибыль, разумеется, никогда не помешает, но интересы России – прежде всего, – Шале устремил к потолку указательный палец, элегантно сверкнув бриллиантом в золотой запонке.

– Да, господа, интересы России прежде всего, но, – Радневский погладил свой живот, – видите, к чему приводит кабинетная жизнь.

– Ничего, граф, когда-нибудь вы женитесь…

Радневскому не пришлось отвечать. Бенкендорф в качестве примера привёл свой жизненный опыт и закончил лаконичное повествование тем, что похвалил нынешний выбор Фёдора Александровича.

– И в самом деле! – подхватил маркиз. – Мари… м-м… Проханова, должен признаться, просто прелестна. Кровь с молоком, и никаких притязаний.

Радневский промолчал, не будучи склонным говорить о своей личной жизни с тех пор, как Элен отказала ему и вышла замуж за другого. Он ухаживал теперь за её сестрой, породив тем самым нелепые слухи. Артемьев тоже молчал. Присутствующие знали, что покорил сердце строптивой красавицы бывший гувернёр и опекун князя.

– Я женился в тридцать семь, – добавил Бенкендорф. – И не жалею о том.

– А-а, генерал, – лукаво сощурился Шале, – наслышаны мы не только о боевой вашей славе.

– Да и вам грех жаловаться, – ответил тот, понимая, куда клонит маркиз.

– Не скромничайте, Александр Христофорович! – оживился Радневский. – Непревзойдённая Анжелика уехала на родину с разбитым сердцем. Говорили, она искала вас, так как вы пообещали жениться на ней.

Бенкендорф загадочно улыбнулся.

– Анжелика? – переспросил Шале. – Случаем, не та ли это актриса, которая была любовницей Бонапарта?

Генерал сделал вид, что не расслышал его.

– Слава Богу, – вздохнул маркиз, – что наша вера не предусматривает многожёнства. В противном случае, живя в России, где столько красивых женщин, я непременно женился бы до тех пор, пока не был бы разорён.

– Либо, напротив, невероятно разбогатели бы, получая приданое каждой невесты.

– О, какой женщине надолго хватит приданого, когда мода быстро меняется? – удивился Шале, и удивился искренне.

– У вас, маркиз, никто в подобном вопросе не выиграет спор, – уколол его князь.

Радневский не упустил случая поинтересоваться, не надумал ли Георгий Павлович и сам опять жениться? В конце концов, если обсуждать личную жизнь, так уж без исключений. Но Артемьев пошелестел газетой и равнодушно проговорил:

– «Женишься ты или не женишься – всё равно раскаешься»[4].

– Я бы на вашем месте всё-таки женился. Гораздо спокойнее жить, когда воспитанием детей занимается жена.