Тают снега - Роман Братны

— Кто это?

— Свой, — ответил он. И быстро, как бы желая предупредить ее панику, добавил: — Военный… Поручник[9] Колтубай… — комично представился он в темноте.

— О боже, как я испугалась… — сказала она.

Колтубай сделал два шага. Взял женщину за плечо. Она держала одну руку возле виска, на него даже не посмотрела. Сделала шаг и опустилась на стоящую под стеной дома скамейку.

— Так глупо… может быть, та девушка ваша сестра? Сестра! — воскликнул он, рассмотрев в полумраке женщину. Улыбнулся. — Я помог ей принести белье с реки, потому что она его все время теряла, и теперь…

— Я думала, что это привидение…

Офицер посмотрел в сторону «привидения», беспомощно повисшего на перилах, со свисающими до земли белыми рукавами, и громко рассмеялся.

— Вы здесь недавно, — сказала Хелена таким тоном, что он перестал смеяться. — Бояться можно всего. Здéсь, — добавила она серьезно. В деревне уже стояла тишина.

Нина, видимо, перенесла лампу в другую комнату, потому что теперь полоса света выхватила из мрака лицо сидящей Хелены. Офицера удивила ее какая-то недеревенская красота. Он посмотрел на нее так пристально, что она отвернулась. Хелена дышала глубоко, как после долгого бега, еще выдыхая страх.

— Мы остаемся.

— В Рудле?

— В этой деревне? Ну, частично… Вы знаете, что такое военная тайна?

— Нет… — ответила она без улыбки.

— Мы остаемся.

Она вздохнула свободней и только теперь, искоса посмотрев сначала на него, а потом на лежащие на крыльце белые рукава злополучной рубашки, засмеялась. Но через секунду снова стала серьезной. Встала со скамейки.

— Вы, наверно, устали… Издалека? Опять ваша тайна… — Эти слова она говорила серьезно, но со скрытой иронией. — Я, пожалуй, пойду…

Поручник Колтубай остался один. Он не знал, как долго так просидел, когда, точно спящий на возу, качнулся вперед и проснулся, стараясь сохранить равновесие. Встал. Странное спокойствие вытеснило усталость; он вспомнил женщину, которая сидела рядом с ним, и, сонный, поднялся на ступеньку, как человек, который возвращается к себе домой. Испугался висящей рубашки. Остановился, улыбнулся своим мыслям и, быстро повернувшись, стал искать в темноте до рогу на пост.

3

Плютоновый Гронь охрип, прежде чем ему удалось вытащить людей из хат. Неизвестно почему, люди почувствовали, что остановились в Рудле надолго. Даже поручника он с трудом разбудил к телефону; тот был на посту, а не где-нибудь под кустами на пригорке или на подрытой меже.

— Так точно. Так точно… — сонно кивал Колтубай, трогая рукой набитую соломой подушку в поисках полевой сумки и планшета. Плютоновый Гронь сначала подал планшет. Я не ошибся. Поручник, придерживая трубку плечом, одной рукой шарил по карманам в поисках карандаша, а другой раскладывал карту.

— Построить людей? — спросил плютоновый.

— Тревога, — шепнул поручник между двумя «так точно».

Проведенные карандашом на карте поручника Колтубая прямые линии поднимались извилистыми тропинками между тревожно густыми стрехами, петляли, чтобы перейти через какой-нибудь ручей в единственно доступном месте, там, где ураган, а кое-где и партизанская пила перекинула через ручей большое дерево. Они маршировали, расстегнув воротники, с поясами, повешенными на шею, чтобы холодный воздух мог проникнуть под мокрые от пота блузы. Плютоновый Гронь с неприязнью смотрел на «распоясавшихся», как он говорил, солдат. Он знал, как трудно их в таком состоянии «двинуть», когда «начнется». А начаться могло в любую минуту. Что с того, что из первых рядов этой небольшой колонны были видны их дозорные, рыскающие по поросшему кустами склону. Противник уже давно усвоил простое правило: пропускать головной дозор, чтобы внезапно, спрятавшись за стволами сосен, накрыть огнем головную колонну.

— Уже ничего не будет, — сказал поручник, остановившись. — Не подпустили бы нас так близко к деревне.

Они шли в сторону украинской деревни, уже два дня оккупированной бандеровской сотней. УПА сопротивлялась изо всех, довольно еще значительных, сил репатриации украинского населения за Буг. Согласно информации, которую получил поручник, сотня регулярно проводила в деревне мобилизацию молодежи, желая таким образом терроризировать семьи, чтобы те боялись навсегда разлучиться с сыновьями и не двигались бы с места.

— Подтяните людей, — окинул он взглядом колонну.

Плютоновый неохотно повернул назад.

— Быстро! Быстро! — подгонял он. — Остынете в деревне, на холодный пепел придем, — издевался он не то над ними, не то над офицером. И вдруг сам побежал бегом. Впереди послышались крики.

Командир плютона ВОП,[10] остановивший маленький отряд Колтубая, с утра проводил рекогносцировку.

— Они еще в деревне. Не пронюхали. Половина сотни одета в польские мундиры. Наш опознавательный знак, согласованный с компанией,[11] которая ударит по деревне со стороны оврага, — фуражки, надетые козырьком назад.

— Значит, палить в польского солдата, если у него на голове форменная рогатывка?[12] — с иронией в голосе уточнил Колтубай.

— А что? Приказать, как в апреле, делать нарукавные повязки из кальсон, и через месяц вся часть останется без подштанников, — ответил вопиет, отстегивая планшет. — Мы здесь только блокируем их отступление. Нас мало, но достаточно. За нами широкая быстрая речка. Я не очень верю в то, что у них будет желание пробиться в эту сторону. У них тачанки, табор. Какие назойливые эти комары, — и отмахнулся от них картой, прежде чем положил ее на колени. Одно колено, грязное и худое, торчало из безобразно разорванных бриджей.

Плютоновый Гронь стоял, выпрямившись, в нескольких шагах от офицеров, и слушал. Но, увидев такую нищету, отвел глаза.

«Тоже мне командир, — с неодобрением подумал он о командире компании ВОП. — Я содрал бы штаны с первого попавшегося, а не позволил бы в таком виде ходить начальнику. Хорошо, что гады так вырядились. Если приличные, пригодятся», — по-хозяйски подумал он о польских мундирах, в которых в километре отсюда расхаживали враги, словно мундиры уже лежали рассортированные по размерам на складе. Из этого садка пути к бегству не было.

— Плютоновый Гронь, собрать людей! Уходим!

Колтубай разместил отряд на склоне поросшего низкорослым соснячком холма. Но в глубине души плютоновый Гронь был недоволен расположением обоих пулеметов. Хорошо замаскированные, они не «перекрывали» всей полосы обороны.

Когда Гронь смотрел в сторону далеких отлогих холмов, он заметил у их основания большую рощу горных сосен. До начала атаки на окруженную деревню оставалось двадцать минут. Он снова посмотрел в ту сторону, откуда должны были появиться они… Солнце било в глаза.

«Тоже нехорошо», — подумал Гронь о наводчике и инстинктивно поднял руку, чтобы надвинуть на глаза фуражку. Но козырька не нашел — повернутая назад полювка напомнила ему, что противник будет в польских мундирах, и ему стало не по себе.

Впрочем, они все равно перемешаются при отступлении, успокоился он, вспомнив, что остальная часть банды наверняка одета в гражданское.

— Пан поручник, — обратился он к Колтубаю, — может быть, мне спуститься ниже. Если что, можно будет туда дать один пулемет.

Офицер вяло кивнул головой. Он сидел на камне и чертил палочкой на песке.

Стараясь не выходить за кусты, Гронь направился в сторону облюбованного им места. Со все большей благодарностью он смотрел на сгущающийся при приближении сумрак рощи. Перелез через какое-то лежавшее дерево и, когда поднял глаза, внезапно остановился. Некоторое время он стоял неподвижно. Потом пошел медленно, словно боясь наступить на мину. Он все уже понял. Роща стала гуще от трупов людей, висевших на соснах. Лицо плютонового Гроня исказило отвращение. И он мгновенно бросился на выручку. Самое маленькое деревце так согнулось под тяжестью, что два повешенных упирались ногами в землю. Гронь вблизи увидел то, что было лицами, и вдруг скорчился в приступе рвоты.

Возвращался он бегом, спотыкаясь о кротовины. Он видел, как люди бросились на свои места, видимо думая, что он заметил приближающегося противника. Но он помахал рукой, чтобы успокоить их, и направился к поручнику, неподвижно сидевшему на том же самом месте.

— Пан поручник… — пробормотал он, неловко поворачиваясь в сторону рощи.

Через час оттуда послышался сильный шум. Началось. Короткие серии автоматического оружия, одиночные выстрелы, и сразу же взрывы гранат.

— Подпустили близко, гады, — прорычал Гронь, ложась возле первого расчета.

— Пан поручник, — поторапливал он Колтубая, продолжавшего сидеть на своем камне, откуда был виден за километр. Гронь устыдился своего крика: он весь дрожал от бешеного, злобного нетерпения, в ревнивом ожидании движения руки, после которого взрыв смешает потроха бандитов с землей; в нетерпеливом желании, чтобы поскорее задрожало оружие, бьющее очередями.