Французский дьявол - Андрей Родионов

— Лошади у входа в трактир, мы сейчас же уезжаем.

— В чем дело? — вскинул голову парижанин.

— Трактирщик держит почтовых голубей, — ответил наваррец, прикрыв дверь в коридор. — Только что командир заметил, как один из них взмыл в воздух и упорхнул куда-то на север. И я готов съесть мои новые сапоги, если мастеру Фоксу срочно понадобилось сообщить поставщику о нехватке пива!

Командир ждал на крыльце, нетерпеливо притоптывая ногой. Увидев нас, отрывисто скомандовал:

— В седло!

Выскочившему на крыльцо трактирщику шевалье де Кардига бросил несколько монет, тот с благодарностью кланялся, во весь голос сокрушаясь, что почтенные господа так быстро покидают его заведение.

— Мы решили заночевать в Уэймуте, — холодно пояснил командир. — Кстати говоря, какое заведение вы нам посоветуете?

На секунду трактирщик поджал губы, но тут же растянул их в насквозь фальшивой улыбке.

— Конечно «Черном принце», это совсем рядом с мясным рынком, сразу налево после улицы Жестянщиков.

Шевалье де Кардига молча кивнул и послал коня вперед, мы тронулись следом. Да, внешне нашим скакунам было далеко до красавцев, сгинувших в пучине Ла-Манш, но через полчаса скачки по разбитой дороге я с радостным изумлением обнаружил, что мой неказистый Бобби не проявляет никаких признаков усталости, бежит себе помаленьку, успевая разглядывать окрестности, и даже не вспотел. Я с уважением покосился на наваррца. Все-таки гасконцы знают толк в лошадях, этого у них не отнимешь.

Улучив момент, я крикнул:

— Что это за порода?

Наваррец ухмыльнулся:

— Мошенник, продавший мне лошадей, клялся, что это настоящие уэльские кобы.

— А на самом деле?

— А черт его знает! — отозвался он с тем великолепным равнодушием, что так привлекает нас в гасконцах.

Мили через три мы въехали в лес, командир огляделся и объявил привал. Ярдах в тридцати от дороги нашлась подходящая поляна, мы спешились, но костер разводить не стали. Начало темнеть, верхушки деревьев мерно раскачивались, холодный ветер упрямо играл с полами плащей. из-за низких туч вынырнуло солнце, поглядело на нас устало и вновь скрылось.

Мы терпеливо ждали. Не прошло и получаса, как по направлению к Тидвеллу галопом пролетел отряд из двух десятков тяжеловооруженных всадников.

Мы мрачно переглянулись, Жюль де Фюи беззвучно чертыхнулся, а Лотарингский Малыш сосредоточенно подкрутил кончики усов. Если бы не бдительность командира, нас захватили бы врасплох!

Немного выждав для верности, мы вновь выехали на дорогу, а когда лес кончился, резко свернули вправо. Перед нами простерлась безлюдная пустошь, о лучшем и мечтать нельзя. По еле заметной тропке мы двинулись шагом на северо-восток, в сторону от негостеприимного Уэймута, где нас наверняка подстерегала засада. И не так уж важно, за кого нас принял мастер Фокс, за пиратов, контрабандистов или заговорщиков. Хуже всего та оперативность, с которой кто-то отреагировал на его послание. Похоже, мы встали поперек горла очень серьезным людям.

— Командир, — сказал Лотарингский Малыш на второй день пути. — Нам надо поговорить.

— Слушаю, — отозвался шевалье де Кардига.

— По-моему, пришла пора рассказать, за каким чертом мы собираемся ехать в Лондон, раз уж лишились денег, которые должны были передать заговорщикам. У меня нерадостное чувство, будто в нашем отряде все уже знают, в чем тут дело. Все, кроме меня. И оттого я чувствую себя полным дураком.

Командир и сьер Габриэль переглянулись.

— Что ж, это справедливо, — согласился сьер де Кардига. — Дело в том, что передача золота — отвлекающий маневр. На самом деле у нашего отряда совершенно иное задание.

— И какое же?

— Мы должны выкрасть герцога Карла Орлеанского, дядю нашего короля, из Тауэра, где его держат в заточении. Ясно?

Лотарингский Малыш ошарашенно глянул на парижанина, тот молча кивнул.

— Чего же неясного, — ответил стрелок и, скривив рот, пробормотал: — Всего-то навсего ворваться в Тауэр, да дело выеденного яйца не стоит! Нас же пятеро осталось, а это такая сила, что всю Англию на уши поставить может. Отчего бы нам заодно, чтобы дважды через Ла-Манш не плавать, не выкрасть еще кого-нибудь, например архиепископа Кентерберийского?

— Или английского короля, — подсказал ему Жюль.

— Точно! — согласился стрелок и тут же с подозрением покосился на товарища, но парижанин смотрел абсолютно честными глазами.

— А вот еще неплохо бы… — начал он, но тут Малыш, презрительно фыркнув, отвернулся.

Голову держал высоко, весь из себя гордый, неприступный и на дурацкие шуточки и розыгрыши не реагирующий.

Вообще-то, по совести говоря, англичане ведут себя… неправильно, не по канону. Все знают, что герцога Карла Орлеанского взяли в плен четырнадцать лет назад, прямо на поле битвы при Азенкуре. Тяжелораненый принц крови еле выжил и долго еще мучился от ран, полученных в той бойне. Как истинный рыцарь, Орлеанец поклялся, что выкупится из плена последним, уже после того, как англичане освободят всех французов, захваченных во время битвы. А потому большую часть доходов от принадлежащих ему поместий герцог пустил на выкуп галлов из британской неволи. Но человек предполагает, а Богу виднее. Умирающий от яда английский король Генрих Завоеватель в далеком уже 1422 году потребовал, чтобы герцога Карла Орлеанского держали в плену до тех пор, пока малолетний Генрих VI не достигнет совершеннолетия. Вот и томится Орлеанец в неволе, хоть это и противоречит всем обычаям и законам рыцарства.

Очевидно, спутники мои размышляли о том же, поскольку сьер де Кардига пробормотал со злостью:

— А ведь по неписаному рыцарскому закону принца крови положено отпускать за сто тысяч золотых экю, желаешь ты того или нет!

— Так то по рыцарскому, — с кривой ухмылкой отозвался гасконец. — А кто сказал, что британцы рыцари? Мало носить доспехи, иметь фамильный герб и гордый девиз, это все пустое. Разве не подло было осаждать Орлеан, пока его хозяин находится у них же в плену? И ничего, не один из английских рыцарей не выступил против, все стоя аплодировали герцогу Бедфорду!

— Значит, сэкономим для Орлеанца целую кучу золота, — хохотнул уставший дуться Малыш. — С него за освобождение причитается пир, чтобы яства горой, а вино рекой!

— А хорошенькие женщины — толпой! — мечтательно подхватил Жюль.

Глаза парижанина заблестели, он наклонился к Малышу и прошептал ему на ухо что-то такое, отчего стрелок покраснел как рак и, поперхнувшись, смущенно захохотал.

Дальше они так и ехали, перебрасываясь скабрезными шуточками. Парижанин вызывал стрелка на шуточный поединок, утверждая, что, пока мы будем находиться в Лондоне, он разобьет сердца не менее чем пяти самым знатным и красивым британкам и тем самым сильно подорвет боевой дух англичан. Дамы будут так тосковать по молодому, красивому — тут он подкрутил усики — и галантному кавалеру, что все их мужья и любовники просто вынуждены будут остаться в Лондоне, дабы хоть как-то поддержать безутешных красавиц. из-за того британская армия существенно сократится в числе и вынужденно перейдет к стратегической обороне по всему фронту.

Малыш отшучивался, что «наши жены — кулеврины заряжены», и грозился показать себя в бою. Мол, не мужское это дело — за бабами ухлестывать, в постели каждый дурак кувыркаться может. И вообще, он, Жан, родом из Лотарингии, а значит — верный семьянин. А вот ты попробуй одним выстрелом сшибить сразу троих британцев, это тебе не мечом размахивать! Постепенно дискуссия увяла, кони все так же мерно переставляли ноги, чавкая по грязи копытами, и я с холодком подумал, что неотвратимо приближается момент, когда мне хочешь не хочешь, а придется делать выбор. Или выполнять долг и убить герцога, или пойти против воли наставника.

Я сквозь одежду нащупал медальон, висящий на шее, в сотый раз подумал о том, что наставник лишь передал мне приказ. Я должен выполнить не его волю, а желание тех, кто управляет орденом. Похоже, недаром покойный Генрих Завоеватель так опасался Орлеанца. Вон Карл VII, его племянник, до сих пор не желает видеть дядю живым, чувствует в нем конкурента.

Но что же делать мне? Убью герцога — и вскоре меня самого незаметно уберут. Байки о киллерах, доживающих век на груде мешков с золотом, сильно преувеличены, — кто же оставит в живых исполнителя столь громкого дела? Сбегу — придется всю жизнь прятаться в какой-нибудь норе, не рискуя показать носа. Да и помогут ли мне эти прятки? Не так уж много народа живет в Европе, чтобы меня не смогли отыскать. А если укроюсь подальше, например на Руси, то никогда больше не увижу Жанну. Что будет с ней без моей помощи и поддержки?

«А то, что и должно случиться! — ответил внутренний голос. — Ты не забыл ли? Сожгут!»