Отец Кристины-Альберты - Герберт Уэллс

В воскресенье после полудня и в те дни, когда прачечная не нуждалась в его услугах, мистер Примби отправлялся в длинные прогулки. В хорошую погоду он шел в Эппингский лес, или до Онгара, или даже до овеянного сельским покоем Рутингса, а когда небо хмурилось, путь его лежал в сторону Лондона. Со временем трамвайные пути были проложены до нынешней конечной остановки в Вудфорде, и появилась возможность катить с приятностью до самого сердца Лондона по Севен-Систерс-роуд и через Кемден-Таун или (требовалось только чуть больше пройти пешком) по Ли-Бридж-роуд, через Энджел и Холборн.

Огромность Лондона, многогранность человеческой деятельности в нем будили дремлющее воображение мистера Примби. Он заходил в какую-нибудь булочную-кондитерскую, съедал лепешку с маслом (или пончик с вареньем) и выпивал чашечку какао; он часами рассматривал витрины магазинов и порой что-нибудь покупал. Он любил Чаринг-Кросс-роуд с ее книжными лавками, Тоттенхем-Корт-роуд, Холборн, Клеркенуэлл и Уайтчепел-роуд, но Пиккадилли, и Бонд-стрит, и Риджент-стрит выглядели слишком дорогими и не предлагали ничего интеллектуально интересного, к тому же он чувствовал, что его мешковатые брюки-гольф и кепка чуть-чуть не гармонируют с этой вызывающей роскошью. Иногда он отправлялся в Британский музей и с пристальным вниманием рассматривал предметы, так или иначе связанные с пирамидами. Знаменательные события особой важности всегда привлекали его в Лондон. Стоило случиться сенсационному убийству, сенсационному пожару, королевской свадьбе, королевским похоронам, и мистер Примби обязательно созерцал их оттуда, где толпа была гуще всего, нередко держа аккуратный пакет с провизией — бутербродом, апельсином или чем-нибудь подобным, — которым его заботливо снабдила миссис Примби. Но вот иллюминации и фейерверков он никогда не видел, потому что миссис Примби предпочитала, чтобы он был дома, когда дневной труд завершался. Великой войной 1914–1918 годов он наслаждался глубоко и истово. Как-то раз он прошел мимо мужчины, который, как он решил потом, несомненно был немецким шпионом. Этой мыслью он упивался несколько дней. Как бы то ни было, а он его досконально рассмотрел! Он присутствовал при многих воздушных налетах, и своими глазами видел, как был сбит цеппелин над Поттер-Баром. Он был на добрых четыре года старше призывного возраста, когда началась война, а пойти в отряд местной обороны жена ему не разрешила из опасения, что он простудится.

Обязанности мистера Примби в конторе были не слишком обременительными, но кроме того он заботился о расширении клиентуры и составил несколько убедительных рекламных проспектов. Его опыт агента по недвижимости помогал ему замечать дышащие состоятельностью особняки, которые иначе могли бы не привлечь его внимания, а затем выяснять, обитаемы ли они. После чего он проверял, пользуются ли они услугами прачечной «Хрустальный пар», и, если оказывалось, что не пользуются, он отправлял туда проспект, а затем даже и личное письмо. Проявлял он определенный интерес и к самой прачечной. Иногда он проводил там порядочное время, осматривая котлы отопления, или доставочные фургоны, или новые образчики технического прогресса вроде новых сушильных машин, пока не осваивался с ними. Но если он останавливался там, где работали девушки, миссис Примби под каким-нибудь предлогом возвращала его в контору, потому что, по ее убеждению, вид стоящего рядом мужчины дурно влияет на работу девушек. Он выписывал, а иногда читал журнал, издававшийся для занимающихся прачечным делом, а также газету, адресованную владельцам красильных заведений и химчисток.

Порой его осеняли блестящие идеи. Так, именно он придумал выкрасить доставочные фургоны ярко-голубой краской и украсить их свастикой, а также вы красить той же краской фасад прачечной с той же эмблемой и поместить ее на проспектах. Но когда он захотел снабдить доставщиков кепи со свастикой и обзавестись голубыми корзинами для доставки белья, миссис Примби сказала, что по ее мнению, это будет уже чересчур. Кроме того, именно мистер Примби еще в 1913 году предложил заменить конные фургоны на «форды», что и было осуществлено в 1915 году.

А дома у них Кристина-Альберта под сенью мягко интересующегося ею отца и очень занятой и иногда колкой матери стала из девочки девушкой, а затем и женщиной.

Глава II

Кристина-Альберта

История эта, как было ясно объяснено в первом абзаце первого раздела первой главы, представляет собой историю мистера Примби в более поздние года его жизни, когда он овдовел. Это утверждение равноценно обычной коммерческой гарантии, и мы ни под каким видом не забредем в сторону от мистера Примби. Однако в течение этого времени жизнь его дочери так тесно переплеталась с его жизнью, что возникает необходимость четко и ясно рассказать о ней довольно много, прежде чем мы сможем приступить к нашей основной истории. Но и когда приступим, и пока будем продолжать, и так до самого конца, Кристина-Альберта будет постоянно в нее вторгаться.

Вторгание было заложено в ее природе. Она никогда не была тем, что принято называть милым ребенком. Но ее папочка всегда ей очень нравился, а он питал к ней величайшую привязанность и уважение.

Такта у нее почти — или вовсе — не было, но в ней всегда таилось что-то отчужденное, надзвездное, что-то заинтриговывающее, бросающее вызов. Даже внешность ее была бестактной. Торчащий нос, обладавший тенденцией увеличиваться, тогда как нос миссис Примби был маленьким, блестящим, зажатым пенсне, а нос ее отца, изящно вырезанный, точно мужественная лодочка устремлялся к величавому каскаду усов. Она была темноволосой, а волосы обоих ее родителей были светлыми. Когда она подросла, магическая сила переходного возраста собрала черты ее лица в эффектный ансамбль, но по-настоящему хорошенькой она так и не стала. Глаза у нее были карими, блестящими и суровыми. От матери она унаследовала узкогубый рот и умеренно решительный подбородок. И еще кожу — чистую, упругую, и яркий цвет лица. Она была поющим, орущим, швыряющимся, дерущимся ребенком со склонностью не слушать увещеваний и почти инстинктивным умением увертываться от шлепков. Она порхала с места на место. Могла оказаться на чердаке или у вас под кроватью. Выход был только один: встать на четвереньки и заглянуть туда.

Она танцевала. Ни мистер Примби, ни миссис Примби никогда не танцевали, и эти постоянные дерганье и верчение ставили их в тупик и тревожили. Звуки рояля или оркестра, играющего где-то вдали, сразу пробуждали в ней потребность танцевать, или же она танцевала, сама себе напевая, она танцевала под духовные гимны, и по воскресеньям. Мистер Примби обещал награду в шесть пенсов, если она пять минут просидит спокойно, но награда так никогда и не была востребована.

В своей первой, смешанной школе в Бакхерст-Хилл, она была сначала сугубо непопулярной, потом стала сугубо популярной, а потом ее исключили. Затем она преуспела в вудфордском пансионе Тавернеров для девочек, где в ней с самого начала признали юмористку. С самого начала называть ее иначе чем Кристиной-Альбертой ни у кого не получалось. Кто бы что бы ни пробовал, все кончалось Кристиной-Альбертой. Бэбс, Бэби, Берти, Чмочка называли ее дома, а еще Алли и Тина. В школе испробовали Носатка, и Прачка, и Ножища, и Прими, и Прим. А еще Ведьма, потому что во время хоккея на траве волосы у нее превращались в спутанные космы. Но все эти прозвища быстро отлипали, и вновь открывалось исходное имя.

На уроках она быстро схватывала знания, особенно на истории, географии и рисовании, но была непочтительна с учителями и учительницами; в хоккее она играла правым нападающим с большим успехом. Щипалась она жутко. И строила такие гримасы, дергая носом, что те, кто послабее, впадали в истерику. Особенно ей это удавалось во время школьных молитв.

В отношениях между нею и матерью вплеталась враждебность. Не слишком заметная, но тем не менее… Мать, казалось, затаила на нее какую-то невыразимую обиду. Она не препятствовала миссис Примби исполнять свой материнский долг, но мешала возникнуть между ними настоящему теплому чувству. С самого раннего возраста все поцелуи доставались папочке, на него лазили, его теребили. Он называл ее «моей собственной девочкой», а иногда даже говорил, что она — Чудо. Он водил ее гулять и рассказывал ей много тайн, его занимавших. О погибшей Атлантиде, и о тибетских ламах, и об основах астрологии, сохраняющихся зашифрованными в пропорциях пирамид. Ему, говорил он, очень бы хотелось осмотреть пирамиды как следует. Порой человеку удается увидеть то, чего другие не видят. Она слушала внимательно, хотя и не всегда воспринимала, как следовало бы.

Например, он рассказывал ей о добродетелях и науках атлантидцев.

— Они ходили в длинных белых одеяниях, — говорил он. — Более похожие на тех, о ком повествует Библия, чем на обыкновенных людей.