Этюды по детскому психоанализу - Анжела Варданян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Место жизни создано. Место жизненных взаимоотношений, благоприятных для развития межпсихического общения».[21] Теперь в «Саду радуги» необходимо сохранить единый дух «Зеленого дома», развивать его в слове.
2 этюд
Я не знала, что ты все знаешь
Ребенок, не имеющий права проявлять переживания, связанные с «секретами» родителей, которые ему обычно известны, вынужден принять это условие своего исключения из ситуации, свою изоляцию. Он вынужденно замыкается в одиночестве. Отныне он должен прятать свои чувства, делать вид: «Ничего не вижу, ничего не слышу, не говорю». Он чувствует себя покинутым, лишним. Ему становится страшно. Его страдания нередко проявляются в психосоматической симптоматике, резких ухудшениях в сфере общения, поведения, задержках общего психического развития.
Освобождение от страданий может принести истина и право ребенка быть рядом с родителями в их сложностях и делить их с ними. Он желает этого в любом возрасте.
Насколько это важно, показывает история Алины.
Мама, тонкая, хрупкая женщина, вошла с двумя детьми – девочкой лет пяти и десятимесячным мальчиком, которого она сразу опустила на пол. Малыш чувствовал себя хорошо в большом просторном зале, ползая и исследуя игрушки в разных его углах. Девочка, наоборот, никак не могла найти «свое» место. Вяло прошлась по велосипедной комнате, потом вернулась в зал и, поискав взглядом мать и обнаружив ее, подошла к бассейну с водой и, послушно выполнив ритуал надевания фартука, начала так же вяло играть с водой, не входя в контакт с другими детьми. Мать задумчиво ходила по залу. Ее взгляд шарил по поверхности, не останавливаясь ни на чем. Эти три «расчлененные» фигуры как бы углубились во что-то свое, их объединяло лишь общее местонахождение.
Задумавшись об этом, сидя на бордюре у бассейна, я не заметила, как мама подошла ко мне. Подсев рядом, она обратилась ко мне с вопросом:
– Я могу поговорить с вами о своей дочке?
Я вопросительно кивнула в сторону стоявшей у бассейна спиной к нам девочки.
– Да, эта. Она начала писать под себя по ночам, а на прошлой неделе устроила мне истерику, отказываясь ходить в детский сад. Говорит, что дети ей сказали, что я умерла и не приду за ней. Я просто в этот день немного опоздала.
Женщина говорила тихим бесцветным голосом, лицо ее было безучастно. Я заметила, что было нечто общее между мамой и дочкой, руки которой возились в воде, а тело оставалось без всякого движения. Тот же безвольный наклон спины, безысходность.
– И что? – спросила я. – Такого никогда раньше не было?
– Пару раз, когда ей было около трех лет, но потом прошло.
– Тогда вы были беременны? – уточнила я. Мать подтвердила, продолжив:
– А сейчас началось снова и почти каждый день.
На мой вопрос об изменениях в семейной ситуации тем же бесцветным голосом и с тем же отсутствующим лицом она рассказала о том, что у них с мужем конфликт. Она его выгнала из дома матери, куда они перебрались все вместе после рождения сына, и добавила, что будет разводиться с мужем, так как не может простить ему измены.
Я предложила матери пригласить к разговору дочь. Получив ее согласие, я обратилась к девочке:
– Иди к нам, твоя мама говорит мне о тебе, она очень за тебя беспокоится, а мне есть что вам обеим сказать. Если хочешь, можешь послушать, иди сюда, мы можем поговорить втроем.
Не поднимая глаз в нашу сторону, сняв фартук, девочка медленно, опустив голову, приблизилась к нам, подбираясь к месту рядом со мной.
– Садись сюда, между мной и мамой, – указала я ей. Она, следуя моему указанию, уселась осторожно на краешек бордюра между нами, не поднимая головы, аккуратно сложила руки на коленях. Послушное, безучастное выжидание, безвольная поза.
– Ты знаешь, – обратилась я к ней, – твоя мама мне сказала, что папа ушел от вас, что она на него обижена, но ты должна знать, что ты в этом не виновата. Это их, взрослые дела. Но ты, наверное, не знаешь самого главного, что важно для тебя. Твой папа, если даже они с мамой очень сильно поссорятся, остается твоим папой. У тебя всегда будет папа, где бы он ни жил, он будет так же любить тебя и твоего брата – своих детей. Ты это понимаешь?
Ответа нет, а головка опускается еще ниже, словно она пытается спрятаться поглубже в себя. Паузу прерывает мать:
– Она каждый день ходит к отцу. Я продолжаю говорить девочке:
– Я знаю, что все дети, когда у них из дому уходят папы, очень часто боятся, что что-то случится и с мамой, что она вдруг умрет.
Она прерывает меня испуганным шепотом, в котором слышится упорство и настойчивость.
– Они мне сказали, они... – говорит девочка. Я продолжаю:
– Это все равно, сказали или не сказали, важно другое, ответь мне, ты этого боишься?
Молчание становится напряженным, и я разрываю его вопросом:
– А как ты думаешь, она действительно хочет умереть? Ты же можешь спросить об этом?
Сквозь молчание девочка бросает на мать осторожный, пугливый взгляд.
– Мне кажется, что ты хочешь спросить ее, – произношу я, – более того, я уверена, что она хочет жить. Как ты думаешь, почему твоя мама хочет жить?
Ответ девочки звучит как хорошо заученный урок, но вяло, замедленно.
– Потому что у нее двое маленьких детей, – говорит девочка.
– Ты права, – соглашаюсь я, – но не только поэтому. Посмотри на свою маму. Она молодая красивая женщина. У нее впереди в жизни еще много радости и счастья. Она еще может полюбить другого мужчину или простить своего мужа, любить своих детей. Спроси сама, это не стыдно, сама узнай, хочет ли твоя мама жить?
Девочка быстро поднимает голову, глядя в глаза матери, спрашивает:
– Ты хочешь жить?
Мать, не опуская глаз, отвечает:
– Да, доченька, хочу.
Спина девочки выпрямляется, тело приобретает тонус. Я продолжаю говорить:
– А ты знаешь, что было до того, как ты родилась? Твой папа встретил маму. Они полюбили друг друга, решили стать мужем и женой и иметь детей. Папа и мама очень любили друг друга, и из семени папы в мамином животе начала расти ты, а потом ты родилась. Вам было так хорошо вместе, что папа с мамой захотели иметь еще одного ребенка, и родился твой брат.
Но у взрослых свои проблемы, у них, пап и мам, своя жизнь, и в ней есть свои сложности взрослой жизни. Они тоже обижаются и ссорятся, не так легко быть взрослым, а иногда они решают очень трудные вопросы, такие, как ваш.
Я не успеваю закончить свою мысль, как вдруг девочка резко кидается к матери и в аффекте срывающимся голосом кричит ей:
– Это все ты виновата. Зачем ты их познакомила, а теперь он женится на ней.
... Дочь стоит над сидящей матерью, которая на выдохе тем же срывающимся, как у дочери, голосом произносит:
– Я не знала, что ты все это знаешь.
Дочь, громко плача, кидается ей на шею, а мать сжимает ее в своих объятиях.
Выдержав паузу, я вновь обращаюсь к дочери:
– Я вижу, что ты уже совсем большая девочка, все понимаешь и видишь, что ты можешь обо всем говорить. Ты можешь сказать папе, что ты думаешь об этой женщине, а папа тебе то, что думает и хочет он. Но эта женщина, даже если папа ее полюбит и захочет на ней жениться, не может быть твоей мамой. Она может быть женой папы. Твоя мама жива, ты сама услышала, что она хочет жить. И она всегда будет твоей мамой.
У взрослых своя жизнь, они сами принимают свои решения. Но дети и родители могут и должны доверять друг другу и понимать друг друга. Ты, если захочешь, можешь спросить у папы обо всем, что тебе непонятно и потому страшно. Он, наверное, сумеет тебе объяснить то, чего ты, не зная, боишься.
Мама и дочка сидят обнявшись, молча, словно издали прислушиваясь ко мне. Малыш приполз на четвереньках из центра зала и мирно копошится у их ног. Им так хорошо, что они и не заметили, как я отошла. Они далеко, у себя, в своем мире. Теперь эти трое вместе – одно целое. У них есть общее будущее.
3 этюд
Одинокий глаз
Среда, заполненная обычными заботами посетителей «Сада радуги», близилась кконцу, когда мое внимание привлек резкий, нетерпеливо обрывающийся звонок в дверь. Перейдя в центр зала, я услышала доносящийся из прихожей такой же нетерпеливый громкий вопрос женщины: «А где ваш психоаналитик?» – и ответ принимающего, приглашающего войти, познакомиться, совершить ритуал называния имени и его записи на доске.
Вот так, сразу... подумала я, оставаясь на своем месте, удобном для наблюдения. В зал гуськом входила процессия: первой уверенно, грудью вперед шла крупная, яркая, молодая брюнетка. За ней такой же уверенно-размашистой походкой – розовощекий крепыш лет трех, очень похожий на нее. Следом за ними осторожно, бочком, как бы пытаясь спрятаться, мальчик лет пяти со светлой шевелюрой. Процессию завершал небольшого роста хрупкий безликий мужчина. Он словно был непричастен к этой группе, о чем говорил его отрешенный вид, вяло поникшая спина, за которой он прятал свои руки. Я пыталась угадать: кто он? Знакомый, дядя, друг, отец одного из детей? Или это семья?