Исповедь близнецов. Книга 3. Альбатрос - Валентина Жукова

– Может, не для всех моё досье должно быть доступным, а?

– Понял, не глупый. А звать-то тебя всё-таки Варвара? А отчество?

– Прошу любить и жаловать: Варвара Степановна.

– Отлично, достаточно для начала. Обо всём остальном сама будешь напрашиваться рассказать.

– Вот пришла-то нужда, ещё напрашиваться к вам. Сто лет не видела вас и ещё сто проживу.

– Ты не ёрничай, скоро остановка, спой-ка нам ещё что-нибудь. Сойдёшь на платформу, помашешь ручкой и до свидания.

– Спою. Только сначала я начну, а гитарист пусть догоняет, я никогда не пела под такую балалайку.

– Тихо поезд идёт; меня клонит дремать, дремать,И в коротеньком сне вспоминается мать…

– Ребята, вы слышали такую песню? – удивлённо спросил музыкант.

– Где же вам её услышать, если я её только, только в поезде сочинила, пока вы дрыхли без задних гач.

– Правда, ребята, здорово, а? Варька, продолжай, продолжай, а я непременно к тебе подберусь.

– На что доброе, на это-то всегда успеешь. Варвара, бойся, бойся его! Я его знаю, – гастролёры поддержали дружным смехом Каплю.

– А что, недурно, и вполне стоящее произведение экспромтом. Есть надежда иметь своего поэта песенника.

– Точно, и к дяде не ходить, – поддержал Петька.

– Что вы здесь собрались одни поляки, что ли?

– А, что? Не такие люди, что ли?

– Да нет, я так просто спросила. У меня невестка полячка, так шипит, так шипит, что порой ничего не разберёшь, что скажет.

– Ничего, пошипит, пошипит, да смоет, – кажется, не к месту было сказано Петькой. – Это анекдот есть такой.

– Расскажи.

– Не теперь, как приедем за столом во время банкета.

– Мужики, глядите на него, он губы раскатал уже и на банкет, хоть бери машинку и закатывай.

– А что? Мы же невесту везём!

– Ты сначала её сосватай, не то ещё так брыкнет; останешься без зубов.

Варька стояла, слушала и не знала, то ли смеяться, поддерживать общий смех, то ли отойти в сторонку со своими мыслями. Они неожиданно и беспрепятственно выскакивали, как чёрт из табакерки; никто не знал, что у неё на душе. Ведь дома у бабушки она оставила троих деточек, конечно, на временное проживание, до удобного и положительного решения проблемы.

– О чём задумалась, детина, – напевом старинной песни спросил Петька.

– Ой, барин, барин, добрый барин, уж скоро год, как я люблю, – ответив песней, Варя, отойдя ближе к окну вагона; дала волю слезам.

– Ты, что, голубушка, мы тебя насильно не отдадим замуж никому. Ты это имей в виду. Чего ты плачешь? – спросил Тимофей Капля. – Дома что-то не ладное?

Размазывая слёзы по щекам, она вспомнила того предназначенного ей суженого, которому спасла жизнь. Напрасны были вопросы к ней, отчего она плачет.

– Это касается только меня. Давайте петь. Скоро я сойду на любой остановке и назад помчусь, домой к бабушке.

– Тихо поезд идёт; так и тянет дремать,И в коротеньком сне вспоминается мать…

Из купе опять вышли пассажиры, прислушиваясь к словам песни.

А Варя набралась смелости, выдала всё своё сочинение, как говорят, одним залпом.

– Уважаемые пассажиры, наш поезд подходит к станции Кзыл-Орда. Немедленно сдайте постельную принадлежность.

– Вот те раз! Вот и сосватали новую певицу!

– Вы мне предлагаете поехать с вами!? А жить я где буду, а работать где мне? – Варька чуть-чуть не проговорилась о своих сыроежках.

– Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, – запел Тимофей, обнимая её за плечи. По телу молодой женщины разлилось тепло и благодать, как от родной матери, от которой она никогда ничего подобного не видела. Она была обласкана бабулечкой, и тоже помнила это нежное и ласковое состояние.

– Мы тебе покажем Аральское море, озеро Балхаш, на Каспийском море побываем. Ближе к абрикосам подведём. Знаешь, где и как они растут?

– Вы меня, как персиянку в Балхаше, не того…

От таких слов Тимофей отпрянул, как ужаленный змеёй.

– Значит, ты нас приняла за бандитов? – строго спросил Капля.

– Не знаю, чем чёрт не шутит, когда бог спит? – опять дав волю слезам, она снова обратилась к песне:

– Дав батько брови, а матэ очи,А счастья доли дать не змоглы…

– О, да ты, доченька, глубоко и кем-то обижена. И надолго это у тебя такое состояние предрасположено?

– Не знаю. Не могу сказать. Не знаю, чем залечить раны на душе, и чем зашить трещины на сердце?

– Время, доченька лечит.

– Это неизлечимо.

– Понятненько, поговорим позже. Ты с нами не попытаешь счастья быть в нашей труппе, в филармонии? Мы тебе уже говорили, об этом. Соглашайся, – попросил художественный руководитель Капля. – Ты нам вот очень нужна.

– Да зачем самородком разбрасываться, – подошла проводница. – Я бы на твоём месте не растерялась. Я их знаю, они уже давно катаются мимо меня. Люди надёжные. Я, как помню, никогда не видела стакана у них на столе, в моём вагоне.

– Конечно, я, кажется, давно уже позавидовала вам белой завистью. Очень бы хотела испытать счастье на новом поприще. Только вот стыдно было как-то напрашиваться не понятно к кому и зачем?

– Разворачивай свои мысли на новое русло. Мы тебе поможем в твоей ситуации.

– Закончились, значит, пироги и пышки, теперь станем набивать пузыри и шишки.

– По твоему понятию, у нас работа физическая, так, что ли?

– Нигде даром хлеб не дают скушать. К нему бы ещё и маслица не мешало положить. – Варя опять чуть было не сказала вслух о детях. – Без масла какой стол? Я, например, никогда, не садилась трапезничать без красной рыбы.

– У нас такой рыбы навалом в магазинах, совсем дешёвая; по семьдесят копеек килограмм.

– Это что за рыба такая в копейках ценится?

– Горбуша разве плохая рыба из магазина?

– Да ну вашу рыбу, у нас её за рыбу не считают.

– Какая у вас?

– Всякая, от малой до великой. От дешёвой до дорогой; от ельца и до красной рыбы стерляди. Елец, сорога, таймень, хариус, стерлядь, жирный сиг – много рыбы всякой. Всё не пересчитаешь. Только со стола не сходит стерлядь. Сама за ней ныряю каждое утро до появления рыбнадзора. Чуть что, как увижу – два пальца в рот и всем оповещение. Ноги в руки и аля-улю…

– Ты нам зубы не заговаривай. Мы ждём конкретный ответ. Уже перрон показался.

– Ты когда из Франции прибыла? – опять почему-то спросил Петька.

– Перед тем, как сесть на ваш поезд.

– Тогда почему ни самолётом, ни через Москву?

– У нас самолёты не приземляются. Все кедровые макушки общиплют. Тогда шиш вам, а не орешки кедровые. Вы, думаете, они на земле валяются?

– Вот интриганка, настоящая артистка, хоть бы один раз улыбнулась.

– Ну, так, что невеста с племяшами, надумала к нам присоединиться?

– Слишком долго вы её уговариваете, Какие вы казахи, если не можете невесту украсть, – с улыбкой подошла проводница к Варе. – В одеяло её, в такси, и до дому.

– Не те времена, гражданочка. Теперь власть Советская, так упрячут за похищение, что и маму за это время забудешь, как величать. Не переживайте, я уже собираюсь с вами. Боюсь вот только, где вы меня оформите на жильё. Где стаж буду зарабатывать? Какая зарплата будет у меня?

– Ты не волнуйся за себя, всё устроится, как надо, – сказал Петька. – У нас девчата и в ус не дуют ни о стаже, ни о зарплате.

– Э-э, нет, я так не хочу. Не зная броду – не лезь в воду. Утонуть можно.

– Молодец девушка, – поддержала её проводница, ранее она о ней думала совсем иначе; считала её скандалисткой, и не более того.

– Что ты такая нудная, Варька? – спросила певица с лирическим жанром.

– Ты меня с собой не равняй. Я не стрекоза, а он не муравей.

– Она правильно смотрит в будущее, – поддержала её проводница.

– Да, конечно к старости надо готовиться заранее. Я смотрю на своих землячек, которые уже рогами в землю глядят, просто страшно становится. Ни воды зимой не принести на санках, кругом в нашей Швейцарии снега выше крыши. Вода как лёд холодная, руки коробит от такого удовольствия.

– Ты, права Варвара. У меня мама ещё живая, правда, старенькая, а я вот тут с вами веселюсь.

– Не надо себя попрекать; у вас работа такая.

– Я первым делом, как возвращаюсь, немедленно иду к ней проведать. Справляюсь о её здоровье. Такая она довольная бывает. Посидим, чайку попьём, посмеёмся над чем-нибудь, и опять в разъезды. Втайне перекрестит меня своей маленькой ручкой. До ворот, возможно, проводит и помашет, утрёт нечаянно набежавшую слезинку и опять в себя уходит до следующего моего появления. А тебя кто встречает, провожает?

– Меня встречает и провожает сибирская банька. Натоплю её до колена, созову девчат, раза по три, залезу на полок, так дам себе жару, что воздух очищает лёгкие. Дышать порой нечем от жары.

– Зачем же так себя изводить? Это очень вредно.

– Тяжко станет, мы немедленно в снег, как куропатки, с головой, побарахтаемся и опять на полок.

– У вас веники дубовые?