Аспазия - Роберт Гамерлинг

– Ну, нет! – мрачно заявил Агоракрит, – ты должен разделить их с милезианкой, она тайно прокрадывалась к тебе!..

Яркая краска выступила на щеках Алкаменеса.

– А ты!.. – возмущенно сказал он. – Кто прокрадывался к тебе? Или ты думаешь мы этого не замечали? Сам Фидий, наш учитель, прокрадывался по ночам в твою мастерскую, чтобы докончить произведение своего любимца…

Теперь пришла очередь Фидия покраснеть. Он бросил гневный взгляд на дерзкого ученика и хотел что-то возразить, но Перикл стал между ними и примирительным тоном сказал:

– Не ссорьтесь, к Алкаменесу прокрадывалась милезианка, к Агоракриту – Фидий, каждый должен учиться там, где может и как может и не завидовать другому.

– Я не стыжусь учиться у Фидия, – сказал Алкаменес, оправившийся первым, – но всякий умный скульптор должен заимствовать у действительности все прекрасное.

Многие из присутствующих присоединились к мнению Алкаменеса и считали его счастливым, что он смог найти такую женщину, как эта милезианка, которая была к нему так снисходительна.

– Снисходительна, – сказал Алкаменес, – я не знаю, что вы хотите этим сказать, снисходительность этой женщины имеет свои границы. Спросите об этом нашего друга, Задумчивого.

Говоря так Алкаменес указал на юношу, которого Перикл с Фидием встретили на дороге и входившего в эту минуту в мастерскую.

– Однако, мы отвлекаемся от нашего предмета, – заметил Фидий; – Алкаменес и Агоракрит все еще ожидают нашего приговора, а в настоящее время мы, похоже сошлись только в том, что Агоракрит создал богиню, а Алкаменес – прекрасную женщину.

– Ну, – сказал Перикл, – я положительно стою на том, что не только наш Алкаменес, но и Агоракрит, как ни кажется его произведение более божественным, одинаково раздражили бы бессмертных, если бы они глядели на их произведения глазами Фидия, так как божественные изображения обоих одинаково имеют в себе много земного. Все вы, скульпторы, одинаковы в том отношении, что предполагая создавать образы богов, в сущности создаете идеальные человеческие образы, но, мне кажется, что в этом случае, нам следовало бы обратиться ко второму ученику прелестной милезианки, вашему Задумчивому, который также должен произнести свой приговор. Но как нам заполучить милезианку?

– Это нетрудно сделать, – откликнулся Задумчивый, – нетрудно заставить войти человека, который уже стоит у дверей.

– Так милезианка здесь, – изумился Перикл.

– Когда я возвращался с прогулки, – отвечал Задумчивый, – и проходил мимо сада Гиппоникоса, я увидел сквозь ветви прекрасную милезианку, срывающую ветвь с лаврового дерева. Я спросил ее, какому герою, мудрецу или артисту предназначается это украшение? Она отвечала, что тому из учеников Фидия, который окажется победителем в состязании.

– В таком случае, если ты хочешь сделать безграничным счастье победителя, – сказал я, – то постарайся как-нибудь утешить побежденного.

– Хорошо, – отвечала она, – я сорву для него розу.

– Розу!.. – удивился я, не думаешь ли ты, что победитель будет завидовать побежденному?

– Но тогда пусть победитель выбирает! – воскликнула она… – Вот, возьми лавр и розу и передай их.

– Разве ты не хочешь сама отдать их? – спросил я.

– Разве это возможно? – вопросила она.

– Конечно.

– Ну если так, то пришли мне победителя и побежденного сюда, к садовой калитке дома Гиппоникоса за ветвью лавра и розой.

– Хорошо, – сказал Фидий, – в таком случае, иди и приведи ее сюда.

– Как я могу это сделать, как можно заставить ее прийти в общество мужчин?

– Как хочешь, но только приведи ее. Этого желает Перикл.

Задумчивый повиновался и, через несколько минут возвратился в сопровождении женщины, в которой чудно соединялась благородная простота и роскошь форм статуи Алкаменеса.

Она была стройна и в то же время фигура ее была роскошна, походка тверда и вместе с тем грациозна. Мягкие, вьющиеся волосы были с золотистым оттенком, все лицо было невыразимо прекрасно, но лучше всего был блеск ее чудных глаз.

Ее платье из желтого, мягкого виссона, очень шло ей. Спереди оно было укреплено на груди красивым аграфом, одна половина верхней полы, перекинутая через плечо, спускалась сзади красивыми складками. Красивые руки открывались до плеч. Это был обыкновенный хитон греческих женщин, но яркий и пестрый, как у ионийских или лидийских женщин.

Когда эта очаровательная женщина вошла в сопровождении Задумчивого и очутилась в мужском обществе, где находился сам могущественный Перикл, она остановилась как бы в нерешительности, но Алкаменес вышел ей навстречу, взял за руку и сказал:

– Олимпиец Перикл желает видеть прекрасную и мудрую милезианку.

– Как ни велико мое желание видеть всеми уважаемую женщину, – сказал Перикл, – прежде всего я хочу разрешить спор между Агоракритом и тобою Алкаменес. Между нами возникли разногласия о том, можно ли представить богиню в образе прекрасной эллинской женщины, и о том, приятно ли богам наше искусство ваяния? И нам хотелось бы услышать ответ прекрасной женщины.

– Какова страна – таковы и храмы, каков человек – таковы и его боги! Разве сами Олимпийцы не доказывали много раз, что для них доставляет удовольствие смотреться, как в зеркало, в души афинян? Разве не они вдохнули в людей искусство ваяния? Разве не они дали Аттике лучшую глину и самый лучший мрамор для построек и для статуй? – ответила вопросом на вопрос прекрасная милезианка.

– Действительно, – вскричал Алкаменес, – мы имеем все, кроме достойного поля деятельности! Я и мои товарищи, продолжал он, указывая на остальных учеников, – уже давно стремимся работать, резец в наших руках горит от нетерпения!

Возгласы одобрения раздались в мастерской Фидия.

– Успокойся, Алкаменес, – сказала милезианка с особенным ударением на словах, – Афины разбогатели, страшно разбогатели. Не зря же привезли сокровище Делоса!

При этих словах красавица чарующим взглядом поглядела на Перикла, который в это время говорил себе:

«Клянусь богами, волосы этой женщины самое золотое сокровище Делоса, за них не жалко отдать все делосское золото».

Затем он несколько времени задумчиво стоял, опустив голову, тогда как взгляды всех были устремлены на него. Наконец он сказал:

– Вы, друзья и покровители искусства, вполне справедливо ожидаете, что делосское сокровище не напрасно привезено сюда и если бы не множество настоятельных нужд, то я с большим удовольствием, перевез бы сокровище из Пиреи прямо в мастерскую Фидия, но выслушайте, каковым представляется положение дела для того, кто должен думать и заботиться о необходимом. Когда персы явились в нашу страну, то общая опасность соединила всех эллинов, а когда опасность миновала, я надеялся, что это единство сохранится. Следуя моему совету, афиняне пригласили в Афины представителей остальных эллинов, чтобы вместе обсудить дела Греции. Я хотел добиться того, чтобы общими средствами были снова восстановлены храмы и святилища, разрушенные и сожженные персами, за то эллины могли бы свободно и в безопасности плавать по всем морям Эллады, подходить ко всем Эллинским берегам. Мы выбрали из народа двадцать человек, которые принимали участие в битвах с персами и какой же ответ привезли эти посланники. Уклончивые отсюда, и отказы оттуда! Но больше всех посеять недоверие против Афин старалась Спарта. Таким образом, попытка афинян не удалась, нам не следовало, рассчитывать на помощь других эллинов и мы убедились, что зависть наших соперников не уменьшилась. Если бы мой план удался, то Афины и вся Эллада могли бы спокойно наслаждаться миром и занятиям искусствами, но так как наш первый долг стремиться приобрести большее значение и влияние в Элладе, то мы должны как можно больше беречь имеющиеся у нас средства, сколько бы их ни было в данную минуту.

Судите сами, можем ли мы, хоть на мгновение, упустить из виду ту роль, которую должны играть Афины и употребить имеющееся у нас сокровище на поддержание искусств, на прекрасное и приятное, а не на полезное?

Мужчины слушали Перикла молча и, как он мог заметить, но не без несогласия, поэтому он продолжал:

– Решите сами или предоставьте дать ответ Задумчивому или, спросите эту красавицу из Милета.

– Что касается нас, женщин, – улыбаясь отвечала милезианка, – то мы можем достигнуть известности единственно благодаря искусству хорошо одеваться, красиво танцевать и прекрасно играть на цитре.

– Итак, относительно женщин вопрос решен, – сказал Перикл, – но могут ли народы приобрести значение только роскошными нарядами, умением танцевать или прекрасной игрой на цитре?

– Отчего же нет? – возразила милезианка.

Эти смелые слова смутили мужчин, но красавица продолжала:

– Но только, вместо того, чтобы красиво одеваться и играть на цитре, вы можете стараться быть первыми скульпторами, художниками и поэтами.