Чудо в аббатстве - Филиппа Карр

— Ты не должна так говорить, любовь моя.

— Но ты говорил, что я должна говорить только правду. Отец, Иоан стар, он тяжело дышит, а Кезая говорит, что это значит, что у него плохая грудь. Ему нужно пить какие-то травы от матушки Солтер. А брат Яков всегда чем-то недоволен. Почему ты не стал монахом?

— Потому что мир позвал меня. Я хотел иметь дом, жену и маленькую дочку.

— Похожую на меня! — ликующе воскликнула я. Это казалось достаточно веской причиной, чтобы оставить Аббатство. — Монахи не могут иметь маленьких детей, — продолжила я. — Но у них есть Дитя.

— Ах, но его появление было чудом. Позднее я поняла, как грустно было моему отцу. Я пришла к выводу, что он страстно желал вести монастырскую жизнь уединения, учебы и размышлений. Но он хотел иметь большую семью — здоровых сыновей, красивых дочерей. И все годы он страстно желал иметь ребенка, но в его желании ему было отказано — пока на свет не появилась я.

Я всегда любила быть поблизости, когда братья Иоан и Яков приходили в наш дом. В своих старых одеждах они и отталкивали, и приводили меня в восхищение. Иногда при виде печального лица Якова и бледного лица Иоана у меня ком вставал в горле, меня трогало, когда я слышала, как они называли моего отца братом.

Однажды я играла с собаками в саду, устала, забралась к отцу на колени и, как все дети, быстро уснула.

Когда я проснулась, в саду, на скамье возле отца сидели братья Иоан и Яков и говорили с ним. Я старалась не шевелиться, лежала с закрытыми глазами и слушала. Они говорили об Аббатстве.

— Иногда я удивляюсь, — сказал брат Иоан отцу, — как изменилось Аббатство со времени чуда. Радостно говорить об этом, как ни с кем за пределами Аббатства, именно с тобой, Уильям, не так ли, Яков?

— Правда твоя, — согласился Яков.

— Печален был день, Уильям, — продолжал брат Иоан, — когда ты решил уйти от нас. Но, может быть, ты поступил мудро. Сейчас твоя жизнь… Принесла ли она тебе покой, как ты желал? Ведь у тебя хорошая жена. У тебя есть ребенок.

— Я доволен, если все останется так, как сейчас.

— Ничто не стоит на месте, Уильям.

— Да, времена меняются, — печально сказал отец. — И мне не нравится то, как они меняются.

— Король жесток в своих желаниях. Любой ценой он добивается того, чего хочет. И королева должна страдать из-за той, которая теперь делит ложе с нашим монархом, чтобы нарушить наш покой.

— А новая возлюбленная короля? Что будет с ней, Иоан? Сколько она сможет владеть его сердцем и чувствами?

Они помолчали.

Потом брат Иоан сказал:

— Можно подумать, что с приходом Дитя мы все должны стать возвышенными духовно. Это совсем не так. Я помню день… июньский день, месяцев за шесть до его появления. Жара была ужасная, я вышел в сад, надеясь на прохладный ветерок с реки. Мне было тревожно, Уильям. Мы были очень бедны. За год до этого наш урожай полностью погиб. Мы были вынуждены покупать зерно. Среди нас были больные, мы не могли содержать себя. Казалось, Аббатстве впервые за двести лет пришло в упадок и мы будем голодать. И в тот день в саду я сказал себе: «Только чудо спасет нас». Я не уверен, молился ли я о чуде. Думаю, я хотел, чтобы чудо случилось. Я не просил смиренно, как просят в молитве. Я не говорил: «Святая Матерь Божья, да будет воля твоя, чтобы аббатство Святого Бруно не погибло! Спаси нас!»Я был сердит, настроение было не для молитвы. Теперь мне кажется, что дух мой был дерзок и заносчив. Я требовал чуда. И потом, когда чудо случилось, я вспомнил тот день.

— Но что бы это ни было, твои слова были услышаны. Через несколько лет Аббатство стало богатым. Теперь вы не боитесь, что оно придет в упадок. Никогда за всю свою историю Аббатство не процветало так.

— Это правда, и все же удивительно. Мы изменились, Уильям. Мы стали суетны, правда, брат Яков? Яков кивнул.

— Вы делаете много добра в общине, — напомнил им отец. — Вы ведете праведную жизнь. Может быть, более похвально помогать собратьям, чем мыкаться в размышлении и молитве.

— Я тоже так думал, но перемены-то уж очень заметны. Дитя завладело всеми.

— Я могу это понять, — сказал отец, дотрагиваясь губами до моих волос. Я желала устроиться поудобнее, но не хотела, чтобы они знали, что я слушаю. Многое в их беседе было мне непонятно, но мне нравилось слушать, как звучат их голоса, то громче, то тише, а временами я, прищурившись, смотрела на них.

— Они соперничают друг с другом, кто лучше угодит мальчику. Брат Арнольд ревнует брата Клемента, потому что мальчик чаще находится в пекарне, чем в пивоварне, и обвиняет его в том, что тот задабривает ребенка пирожными. Обет молчания почти не соблюдается. Я слышу, как они шепчутся между собой, и уверен, что о мальчике. Они играют с ним. Такое поведение кажется странным для мужчин, посвятивших себя монашеству.

— Это необычно — монахи, воспитывающие ребенка!

— Может быть, нам поселить его у какой-нибудь женщины, чтобы она ухаживала за ним? Может быть, твоя добрая жена могла бы взять его и воспитывать здесь?

Я хотела запротестовать, но вовремя остановилась. Я не хотела, чтобы мальчик был здесь. Это был мой дом — здесь властвовала я! Если придет он, люди будут замечать больше его, а не меня.

— Но, без сомнения, он предназначен оставаться в Аббатстве, — сказал отец. — Он был послан именно туда.

— Ты говоришь правду. Но мы рассказывали тебе о наших опасениях. В Аббатстве чувствуется какое-то беспокойство, которого не было раньше. Мы приобрели мирские блага, но потеряли покой. Клемент и Арнольд, как я уже говорил, соперничают. Брата Амброуза мучают соблазны. Он сказал Якову, что не может противостоять этому. Он говорит, что дьявол постоянно рядом, что плоть держит верх над его духом… Он умерщвляет плоть, но все напрасно. Он постоянно нарушает обет молчания. Иногда я думаю, он должен уйти в мир. Он находит утешение в мальчике, который любит брата Амброуза, как никого другого.

— Он дарован вам как благословение Божие. Поймите это. Аббатство было основано триста лет тому назад человеком по имени Бруно. Он стал святым; теперь в Аббатстве есть другой Бруно, и оно опять процветает, как и в начале. Этот маленький Бруно избавил вас от тревог, и ты говоришь, что он — утешение для брата Амброуза.

— Но все же он еще очень мал и ведет себя как ребенок. Вчера брат Валериан нашел его уплетающим горячие пирожки, которые он украл с кухни. Брат Валериан был разгневан. Святое Дитя — и ворует! Потом Клемент сказал, что это он дал ребенку пирожки, и Валериан заметил, как тот заговорщически подмигнул мальчику. Ты видишь…

— Невинная шалость, — сказал отец.

— Невинная… украсть… солгать?

— Но ведь эта ложь свидетельствует о доброте Клемента.