Шоковая волна - Дороти Девис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У нас водятся красные лисы, — сказал Хиггинс. — Чертовски досадно, но закон ставит охоте всяческие ограничения. К тому же явно бессмысленные. Я могу убить лису в своем поместье, но тут же должен доложить об этом. Наша цивилизация построена на лицемерии.
Я не могла не согласиться с ним, потому что идея охоты в мою честь мне понравилась, если только не по живой мишени.
Мы вернулись в дом. Умывшись в ванной комнате, примыкавшей к библиотеке, я села у камина с блокнотом в руках. Хиггинс остался в кабинете подписывать бумаги. Я слышала, как звонят телефоны и где-то стучит пишущая машинка. Над камином висел неплохой портрет президента Джексона кисти художника Сулли. Я с сожалением подумала о том, что Джексон мне не столь симпатичен, как, например, Джефферсон. Однажды, всего однажды, я проявила заинтересованность и отчаянно желала победы президенту. Это было в тот год, когда противником Трумена был Дьюи.
Вернувшись, Хиггинс, не спрашивая меня, налил себе и мне виски.
— Можете добавить содовую, но, уверяю, лучшего бурбона вы еще не пробовали, молодая леди.
— Только со льдом, пожалуйста.
Хиггинс был даже против льда, но все же, взяв щипчики, бросил и в свой стакан кусочек. Все было заботливо приготовлено к нашему возвращению: виски, вода, наколотый лед и огонь в камине. Хиггинс подал мне стакан и, как бы невзначай, бросив взгляд на мой блокнот, сказал:
— Я предпочитаю, чтобы мужчина был мужчиной, женщина — женщиной, а виски — в чистом виде без всяких примесей. Ваше здоровье! — он поднял стакан.
— А как же еле различимая разница между предрассудком и предвзятостью?
Хиггинс оглушительно расхохотался.
Теплый янтарный цвет виски, его вкус и аромат подтверждали высокое качество напитка.
— Ключевая вода, угли гикори и любовь… Хотя с некоторых пор я чрезвычайно осторожно пользуюсь этим словом. — Он вытянулся во всю свою немалую длину на кресле-качалке, так что носками своих мокасин почти доставал горящих бревен в камине. Он сменил сапоги на туфли, но остался в бриджах для верховой езды. — Где вы остановились, миссис Осборн? Могу я звать вас просто Кейт? Я помню, видел ваше имя под какой-то статейкой еще в Чикаго.
— Пожалуйста, зовите меня Кейт. Я пока остаюсь в Венеции.
— Почему?
— По-моему, она сейчас для вас важнее, чем какое-либо другое место.
— Вы очень наблюдательны. Сейчас университет — мой главный интерес. Я не шибко читающий человек. — Он обвел глазами стеллажи библиотеки, задерживаясь взглядам то на одном книжном корешке, то на другом. — Знаете, что мне больше всего нравится читать, Кейт? Речи. Раньше их называли торжественными обращениями к нации… Клэй, Калхун, Линкольн, Ивен Стив Дуглас, эдакий Эверет Дирксон своего времени.
Появилась Лори, сменившая костюм для верховой езды на юбку и свитер, предательски выдававшей складку жирка на талии. Лори налила себе виски с водой.
— Что касается университета, то не думаю, что моя помощь ему повредит. Что скажешь, Лори? Есть консенсус по этому вопросу?
— На большинстве факультетов, да.
— Ну а те, что не согласны со мной, меня не интересуют, — сказал Хиггинс. — Как и большинство школ, университет находится в стадии преобразований. Я готов сделать все для молодежи этого студгородка. В других местах — это их заботы. Но черт побери, какой ерунде учили здесь, в университетах, еще несколько лет назад. Например, в университете Шангри-ла. Насколько это актуально? У нас много аспирантов из рабочих шахтерских семей. А наша черная молодежь? Смотришь на нее и думаешь, что они из Занзибара, ан нет, они из родного южного Иллинойса и гордятся этим. Вы кого-нибудь знаете в университете, Кейт?
— В поезде из Чикаго я познакомилась с неким профессором Форбсом с физического факультета.
Хиггинс повернулся к Лори, которая уселась на софу между моим стулом и креслом хозяина.
— Форбс? — спросил у нее Хиггинс.
— Ловенталь, — ответила Лори.
Хиггинс недовольно буркнул и отпил виски.
— Я нашла его вполне разумным и осведомленным, — сказала я. Нетрудно было догадаться, что взгляды на науку у этих двоих были в корне отличны.
— Осведомленным в чем? — скептически спросил Хиггинс, но так, словно это его мало интересовало.
— Он объяснил мне, как можно превратить энергию в электрическую силу, — я не удержалась от того, чтобы не добавить: — В России, кажется, создали такой конвертер и опередили нас года на два или три.
— Это все группа Ловенталя, — сказал Хиггинс, словно успокоившись. — Русские идут, русские идут! Уже сколько лет они пользуются этим жупелом, чтобы получать субсидии.
— Но теперь, когда русские нас опередили, — ответила я неосторожно, — вы чувствуете облегчение?
— Черт, конечно, нет! Я просто не верю, что они обошли нас. О каком конвертере он вам говорил?
— О конвертере прямого превращения энергии в силу. Насколько я поняла, мы для получения пара расщепляем атом, а пар дает нам электричество. Так вот, русские обошлись без пара. — Я почувствовала, что мое бездарное объяснение и то, как я подбирала слова, все же зацепили его. Это не делало мне чести, как журналисту, и могло помешать выполнению своей задачи, если Хиггинс все узнает.
Но Хиггинс отнюдь не был дураком. Он тут же сказал:
— Что ж, это устранит главный загрязнитель атмосферы. Лори, соединись с Борком. Узнай, может ли он приехать ко мне на ленч. — Он посмотрел на часы. — Я пошлю за ним вертолет.
Пока Лори звонила по телефону, Хиггинс объяснил мне, что Хью Борк это декан новой, только что созданной Школы науки и технологии.
— Они теперь так тесно связаны. Я не люблю элитные группы. Все знаменитые физики ушли, когда иссякло субсидирование. Известные имена. После Эйнштейна о ком еще вы слышали? Я хочу, чтобы вы познакомились с Борком. Это человек-находка. — Хиггинс ждал результатов телефонного разговора Лори.
Стол с телефоном стоял за диваном. Лори пересказывала Хиггинсу то, что говорил ей декан.
— Он на ленче в Бюро фермеров, должен выступить там.
— Дай мне самому договорить с ним.
Хиггинс обошел стол и поудобней уселся на его край. Он говорил с деканом по-приятельски, как в клубе, с чуть заметными отеческими нотками в голосе. Он спросил Борка, что тот собирается говорить собранию упрямых республиканцев. Хиггинс, продолжая разговор, добавил себе виски из графина и сообщил Борку о моем приезде и задании. — Я хотел бы, чтобы вы познакомились, пока она здесь. Хочу, чтобы она написала о моих мыслях и чувствах по отношению к университету. Когда ты сможешь увидеть ее, Хью? — Помолчав, он обратился ко мне. — В половине пятого вас устроит?
Я согласилась.
— Хью, ты знаешь что-нибудь о русских, превращающих энергию в электричество? Форбс рассказал ей об этом в поезде.
— Теперь мне кажется, что как бы я ни описывала эту сцену, все читалось бы как пародия. Именно таким мне казались и сам телефонный разговор и реплики Хиггинса. Без сомнения, это чувство усугублялось еще моим полным невежеством в науке, да и тем огромным контрастом между такими фигурами как Хиггинс и Форбс. Разговор по телефону продолжался, хотя Хиггинс теперь больше молчал и слушал, что говорили на другом конце провода.
Лори снова наполнила мой бокал. Мне хотелось спросить ее, как давно она работает у Хиггинса, но поскольку я не знала ни ее статуса, ни должности, то благоразумно предпочла не задавать таких вопросов. У Лори было недоброе лицо. Такое впечатление создалось у меня при первом взгляде. Но это было, пожалуй, не так, просто она умела контролировать его выражение. Любой, кто попробовал бы чем-то удивить ее, так никогда бы и не узнал, удалось ли ему это.
— Вы живете в Нью-Йорк Сити, миссис Осборн?
— Миль пять к северу.
— Когда мой муж был жив, мы часто бывали в Нью-Йорке. Вы слыхали о моем муже?
— Нет.
Я не была уверена, что она поверила мне. Помню, что Хиггинс, представляя ее, назвал лишь ее имя, и мне это показалось невежливым с его стороны.
— Фамилия Мюллер вам что-то говорит?
— Возможно, скорее что-то напоминает, — ответила я. — Да, что-то очень далекое.
— Его обвиняли в растрате государственных денег пятнадцать лет тому назад. Он повесился перед началом суда.
Я отпила глоток виски и промолчала, подумав, зачем мне эта информация. Не было ли это частью его, Стива Хиггинса, политической легенды: работодатель с сердцем большим, чем его грехи.
Лори продолжила свои объяснения:
— Я всегда сама сообщаю это таким персонам, как вы, например. Так никто не застанет меня врасплох каверзным вопросом. Меня этому научил Клинт Мак-Доуэлл, наш сотрудник по связям с общественностью. Он называет это вакцинацией.
Закончив разговор, Хиггинс снова уселся в кресло-качалку и спросил:
— Знаете, кто первым открыл способ, которым теперь похваляются русские? Томас А. Эдисон. Что вы скажете на это?