Марселино Хлеб-и-Вино - Хосе Мария Санчес-Сильва

После длительных раздумий Марселино усовершенствовал свой план: он вознамерился подняться босиком, оставив сандалии под лестницей, и, прежде чем встать на ступеньку, пробовать каждую палкой, чтобы проверить, где они скрипят, а где нет. Самое трудное — подняться на первые пятнадцать ступенек, потому что его ещё могли бы заметить снизу, но, завернув за угол, он будет уже в безопасности и сможет спокойно продолжать исследование.

Сказано — сделано. Марселино воспользовался спокойным днём, когда почти вся братия разошлась по делам. Оставался только садовник, повар, то есть брат Кашка, который в тот день был ещё и привратником, потому что брат Ворота тоже ушёл, — и старенький брат Негодный в своей келье. Марселино запасся хорошей палкой, разулся, как задумал, и, с сандалиями в одной руке и палкой в другой, медленно и осторожно направился вверх по лестнице. Наступал он только на те ступеньки, которые не скрипели, когда он пробовал их палкой. Марселино поднимался медленно, а сердце его билось очень быстро; он знал, что поступает нехорошо, но всё-таки не мог спуститься и заняться тем, чем было ему велено. Добравшись до угла, он вздохнул с облегчением. Там, наверху, в пределах досягаемости, были чердак и чулан. Но в этот миг из сада послышался голос:

— Марселино, Марселино!

Это кричал брат Хиль. Наверное, он нашёл жабу и звал мальчика, чтоб тот взял её себе. Марселино остановился в испуге; но тут же сообразил, что у него есть время подняться до конца, посмотреть одним глазком и потом спуститься, как если бы он не сразу расслышал.

— Пошли, Мануэль, — сказал он сам себе.

Итак, он продолжил подниматься и добрался на самый верх. Он осторожно открыл дверь чулана. Как он и думал, это был настоящий рай: с сухим хворостом, пустыми ящиками, кирками, лопатами и битой посудой. Великолепное место, чтобы играть там зимой, когда на улице слишком холодно. Потом, со всей осторожностью, мальчик направился к чердачной двери. Сперва он заглянул в щель, но увидел только чёрную темноту. Он толкнул дверь, и дерево резко заскрипело. Марселино продолжил толкать и, когда дверь достаточно приоткрылась, просунул в щель голову и огляделся. Чердак был меньше чулана, оконце, и без того крохотное, было закрыто, так что свет в него почти не проникал. Понемногу глаза Марселино привыкли к темноте, и он смог различить очертания предметов.

Было там несколько сломанных стульев, столов, каких-то досок и другой ерунды, хоть и в большем порядке, чем в чулане. Справа у стены виднелись ряды полок с книгами и пачками бумаг, — всё покрытое толстенным слоем пыли. Напротив них было окно, а под ним — сваленная в кучу мебель. Когда же Марселино повернул голову, почти зажатую между дверью и косяком, и посмотрел налево, то сперва не понял, что там. Понемногу он смог разглядеть что-то вроде фигуры очень высокого мужчины; тот был полугол, стоял, раскинув руки и смотрел прямо на него. Марселино чуть не завопил от ужаса. Значит, братья не наврали! На чердаке и правда был человек, который его сейчас, скорее всего, унесёт насовсем. Марселино выдернул голову из дверного проема, поцарапав при этом ухо, и дверь захлопнул. Босиком, забыв про палку, про Мануэля и про то, что шуметь нельзя, он кубарем слетел с лестницы. Выбежав в коридор, а оттуда наружу, он свалился под деревом. Испугался он ужасно. Оказалось, это правда: на чердаке сидит жуткий человек. Марселино обул сандалии и вышел в сад, всё ещё дрожа.

Во всяком случае, об этом увиденном им человеке теперь тоже можно было размышлять в любое время. Вот только рассказать о нём кому-нибудь он никак не мог. Братья наказали бы его, и он понимал, что на сей раз они были бы правы.

Глава третья

С самого рассвета небо затянуло облаками, и наконец разразилась гроза. Марселино влез было на дерево, пытаясь достать гнездо; но как только небо почернело и первый раз прогремел гром, он слез и под дождём побежал укрыться в монастыре. Марселино не любил грозу и предпочитал, чтобы она прошла хотя бы днём, а не ночью. По ночам грозы казались ему куда страшнее. Молнии освещали комнатку, где он спал на единственной в доме кровати, — монахи, для покаяния и так далее спали на каких-то досках, положенных прямо на пол. Большие сентябрьские грозы будили Марселино по ночам, и ему приходилось совсем несладко из-за грома, молний, а прежде всего — из-за бесконечного шума дождя на крыше. Марселино совсем не нравилась зима; гулять можно было гораздо меньше, в монастыре он скучал, а, что ещё хуже, братья принимались его учить. С прошлой зимы он уже знал буквы. Отец-настоятель сказал, что в эту, грядущую зиму ему надо будет научиться читать. Марселино не был особенно учёным: молиться он, конечно, умел, и знал кое-что из катехизиса[18], но братья, по совету настоятеля, решили пока не требовать от него больше необходимого.

Марселино смотрел из дверей монастыря, как идёт дождь, и думал о приближающейся зиме, наступления которой он совсем не хотел. Зимой всё становилось таким унылым! Птицы в большинстве своём исчезали, животные прятались по норам. У Марселино оставался только Мур, но тот был уже стар, играть не любил и порой только фыркал на своего друга. Размышляя таким образом, Марселино вспомнил о человеке с чердака. Прошло уже несколько дней с тех пор, как он впервые его увидел. Марселино подумал, что с приходом зимы подняться туда уже не сможет, потому что монахи будут чаще находиться в доме, чем вне его, хоть они и не боятся ни грозы, ни дождя, ни мороза, и каждый день выходят по своим делам. Но возвращаться они начнут раньше, а в доме станет тише, и его смогут услышать. Марселино решил снова подняться наверх и посмотреть на человека на чердаке, прежде чем наступит зима.

Он много думал о нём и строил самые разнообразные предположения. Во-первых, слезал ли тот человек когда-нибудь с чердака или всегда там и оставался, разведя руки и опершись о стену, как на протяжении стольких лет оставался в постели брат Негодный? Может быть, человек с чердака тоже болен? С одной стороны, Марселино с ужасом вспоминал тот миг, когда увидел его; с другой, ему было очень жалко, что тот человек совсем один и почти голый там, наверху, да, может быть, ещё и болен. От всего этого ему намного сильнее хотелось подняться и посмотреть получше. Конечно, братья говорили, что тот человек может унести его насовсем. Но если бы он хотел, — думал Марселино, — то мог бы сделать это уже давно. Сколько раз он оставался почти один в монастыре, в саду или в поле. Взрослому он не смог бы сопротивляться, и ему пришлось бы волей-неволей дать себя унести.

Когда закончился дождь и прошла гроза, Марселино уже решился. У него был план, и в плане этом нашлось место как для невидимого приятеля Мануэля, так и для Мура, который щурил полуслепые глаза возле самого очага на кухне.

— Слушай, Мануэль, нам надо наверх. Я всё сделаю, как в тот раз: пойду с палкой и с сандалиями в руке. Как дойду до двери, приоткрою её чуть-чуть и буду долго смотреть, не пошевелится ли этот. Если пошевелится — убежим. Если нет, я палкой открою ставни, и мы на него поглядим. А пока я всё это делаю, присмотри за лестницей, идёт? А то ещё вернутся братья и нас поймают.

Марселино ждал подходящего момента. Каждый раз, как он думал об этом, у него перехватывало дыхание. Но понемногу он привык и только внимательно вслушивался в разговоры братьев, чтобы лучше выбрать день своего следующего приключения.

Наконец этот день настал. Гроз больше не было, и монахи, как всегда по осени, были по горло заняты разнообразными приготовлениями к надвигавшейся зиме и прилагали, по повелению отца-настоятеля, все усилия, чтобы привести в должный порядок дом и собрать всё возможное подаяние. Зимы продолжались долго, и дороги, если не везло, становились совершенно непроходимыми. Случались годы, когда монахи оставались отрезанными от мира в своём монастыре по месяцу и даже больше, из-за снега, ветра, страшного холода и тому подобных причин, — и всё это время, конечно, никто не мог принести им ничего съестного. Таким образом, пришло время борьбы с приближающейся зимой. Братия чаще бывала вне монастыря, так что наступило благоприятное время для планов Марселино. Жди он дольше, братья, чего доброго, начали бы ремонтировать монастырь, чинить крыши, утеплять окна и заделывать все остальные лазейки, куда мог бы проникнуть мороз.

Однажды, в довольно уже прохладный и хмурый день, Марселино воспользовался отсутствием большинства братьев. Как обычно, дома оставались, не считая брата Негодного, брат Хиль в саду да брат Кашка в кухне, которому велено было приглядывать и за воротами. Марселино загодя припас длинную палку, чтобы ощупывать ступеньки и, если до этого дойдёт, открыть с её помощью ставни на чердаке. Очень тихо и осторожно (но не прекращая разговор со своим приятелем Мануэлем) он поднялся по лестнице. На четвёртой или пятой ступеньке доска громко скрипнула под его босыми ногами; мальчик очень испугался, — а ведь и так сердце чуть не выпрыгивало у него из груди!