Ведро молока от измены - Анна Былинова

Женщины в телеге переговаривались, предполагали, какая нынче картошка уродится, ведь дождей нынче мало. Баба Шура пожаловалась на то, что огурцы у нее не хотят плодиться, и вообще она опасается, что грибов по осени не сто́ит ждать. Ей возражали. Разговор катился будничный, деревенский, неспешный, как перекатываются камешки в ручейке. Это потом по два-три человека в своих домах будут с тихим удовольствием перемывать косточки семье Кантимировых, рассуждать, почему Костик убил свою ненаглядную. Эти разговоры никто не несет в массы. Не принято.

Виталина дотронулась до меня и тихо, чтоб другие женщины не услышали, сказала:

– Соболезную тебе. Держись.

Я благодарно посмотрела на нее и улыбнулась. Она знала, что мы со Светкой дружили. Хороший человек – Виталина. Чуткий.

У почты ее высадили, и половина деревенских женщин высадились вместе с ней. Сейчас они наперебой будут выпрашивать у Виталины, чтоб выдала им деньги без очереди, Виталина будет ругаться с ними, сетовать на то, что ей надо сначала документы посмотреть, накладные всякие, деньги пересчитать, а уж потом можно будет выдавать. Женщины усядутся на крыльце, будут сидеть до победного, пока Виталина, наконец, не распахнет двери святая святых и не пригласит забирать пенсию и пособия.

***

Папина голова выглядывала из-за калитки. Еще издалека было видно, что он улыбается. Невысокий и плотный, с полностью поседевшей головой мой папа славился в деревне добродушием и еще тем, что любил со своей техникой в гараже возиться. То ниву свою разбирает, то трактору все шестеренки осматривает. Что-то все промывает, вытирает, чинит. Местные мужики любят бывать у папы. Вопреки распространенному стереотипу, что мужики в гаражах за воротник закладывают, папа всегда выходил оттуда трезвым и другим мужикам не позволял выпивать в его гараже. Так что, если какая женщина хватится своего мужа и узнает, что он у моего папы, у Петро, то вмиг успокаивается. Знает, что с Петро ее муж трезвым будет.

– А я чувствовал, доча. Снилась ты мне накануне, будто верхом на корове во двор въезжаешь, я проснулся, думаю: что за сон? А вот что сон значил, вот что он предвещал. Ну здравствуй, родная моя!

Он вышел за двор, подал мне руки и я, как маленькая, прыгнула в его объятия.

– Здравствуй, папуля!

Расцеловавшись с папой, я покатила в дом свой чемодан, спущенный с телеги Сёмой.

Пока мы с папой чаю напились, приехала мама. Снова обняла меня, села за стол и принялась неспешно рассказывать о произошедшем «чэпэ».

Во дворе Кантимировых стоят два дома напротив друг друга. Один старый, а второй новый, построенный покойным отцом Светки. Тот был мужиком дальновидным, знал, что когда-нибудь Светка жениха приведет в дом, а там и дети пойдут, потому заблаговременно начал расширяться. Выкупил соседний участок, там хибарка чья-то стояла никому не нужная, потому покупка стоила три копейки. Снёс эту хибару и поставил новый дом. Через пару лет он умер, а еще через пару Светка привела в дом Костика. С тех пор в новом доме жили Света с мужем и сыном, а в старом – Наталья Степановна Плетнева.

Тем злополучным вечером, когда произошло несчастье, Наталья Степановна смотрела телепередачу, как вдруг услышала густое и надрывное мычание своей коровы, словно та помощь своим мычанием звала.

«Светка, зараза такая, чего тянет? Корова уже к девяти должна быть подоена», – проворчала Наталья Степановна и, дождавшись рекламы, зацепила ногами тапочки и побежала к дочери в дом.

– Светка? Про корову-то забыла, что ли? Я сколько раз тебе говорила… – с порога завелась она. Однако в доме дочери не оказалось. Внук Вася смотрел мультики, а зять Костя похрапывал на диване.

Женщина вышла на улицу. На заднем дворе продолжала стенать скотина. Тогда Наталья Степановна, решив, что непутевая дочь ушла к соседям, накинула душегрейку, сменила домашние тапочки на галоши, взяла подойник и двинулась в коровник. На потолке деревянной постройки светилась лампочка – Костя установил для удобства. И потому женщина еще с калитки увидела свою дочь, почему-то присевшую на колени и уткнувшуюся головой в подойник. Рядом лежала деревянная табуретка. К стене коровника жалась бурёнка и косилась оттуда беспокойным глазом.

– Ты чего это делаешь? – озадаченно спросила Наталья. Первая мысль была, что дочь решила прямо с ведра молочка испить. Подойдя ближе и слегка потрепав дочь по плечу, женщина заворожённо уставилась на то, как тело Светки податливо повалилось набок, опрокидывая ведро. Женщина закричала, поняв, что дочь ее мертва…

Наталья Степановна сразу заявила, что Светку утопил муж, потому что в тот вечер она слышала, как молодые супруги ссорились. Даже пришлось участкового вызывать, потому что Костя так разъярился, так кричал, что убьет Витьку Шмелева, что пожилая женщина отправила внука Ваську за участковым. Правда, когда участковый пришел, нелюбимый зять уже успокоился.

Наталья предполагает, что Костя утопил ее дочь из чувства собственной неполноценности. Мол, ее дочери он никогда не был достоин.

Светка и вправду всегда была яркой, сексуальной блондинкой с пышными формами, легким характером, и мужики деревенские прям млели только от одного ее взгляда. А муж ее – Костик, – худощавый и малорослый. Молчаливый, тихий и беседу с трудом поддерживал, и шутки не умел ввернуть, как умели деревенские весельчаки. Что в нем Светка нашла? Никто не понимал. Никто, кроме меня. В Костике ее привлекла его душевная теплота, Светка говаривала мне, что с ним она чувствует себя так уютно, как у мамы в животике. И, насколько мне было известно, жили они душа в душу вот уж семь лет. Не все, значит, я знала.

– Тихий, тихий, а вон че натворил. Изверг. – Мама покачала головой. – Его участковый наш, Петя, у себя в будке держит. Петя говорит, что Костя сначала кричал, что не убивал Свету, а теперь отмалчивается. Ой, в общем, дурдом.

После обеда я решила навестить Наталью Степановну, маму моей покойной подруги. Переодевшись в темную майку и темные джинсы, я вышла на широкую нашу улицу. В тени заборов лежали утомленные жарой собаки. Завидев меня, они лениво гавкали, но, видя, что я не обращаю на них внимания, ложили свои лохматые головы обратно на землю и прикрывали глаза. С деревенскими собаками так и надо себя вести – спокойно и невозмутимо, тогда они будут принимать тебя за свою. Ну, то есть, за местную.

Окна на домах были распахнуты, в них колыхались белоснежные и голубенькие тюли. На подоконниках виднелись горшки с цветами. Тут и там за заборами слышалась беззлобная перебранка мужиков, снующих