Разорванный круг - Владимир Федорович Попов

— Первый самолет после получения вами телеграммы пришел два часа назад, — со снисходительной важностью обратился к Брянцеву Хлебников. — В других вопросах вы проявляете спешку, подчас даже излишнюю, а тут…

Брянцев предпочел отмолчаться, понимая, что задираться в его положении не следует. Только поднял на Хлебникова подчеркнуто удивленные глаза.

Неловкую паузу прервал референт, пригласив всех в кабинет.

«Действительно ждали», — сделал вывод Брянцев, испытывая чувство неловкости, оттого что замешкался с вылетом.

С виду Самойлову чуть больше тридцати. Высокий, худощавый, приятные черты лица, располагающая улыбка, мягкий, чуть с хитринкой взгляд. Что-то было в нем от комсомольского работника, которого оторвали от привычной среды экспансивных юнцов, посадили в кабинет и заставили заниматься чуждым его натуре делом. Слишком уж не соответствовала его миролюбивая внешность этой должности, на которой, как полагал Брянцев, нужно быть сухо-деловым, даже жестким.

Самойлов пожал Брянцеву руку, коротко, но крепко и жестом гостеприимного хозяина указал на кресло. Другое кресло заполнил своим могучим телом Хлебников. Женщина уселась поодаль, но Самойлов запротестовал:

— Нет, нет, товарищ Чалышева, пожалуйста, к столу.

Брянцев никогда не сталкивался с Чалышевой, но был достаточно наслышан об этой женщине науки и потому посмотрел на нее с интересом. В НИИРИКе Чалышева считалась единственным специалистом по антистарителям, а раз единственным — следовательно, и главным. Успел подумать: «Бесцветна внешне, бесцветна, вероятно, и внутренне. — Но тут же осек себя: — Что за провинциальная манера судить о людях по внешности. У Целина, например, внешность самая заурядная, а голова…» Перевел взгляд на Хлебникова и прочитал на его лице откровенную враждебность. Вообще у Хлебникова хорошее лицо. Умное, решительное, истинно мужское. Лицо человека, привыкшего распоряжаться, вершить делами и судьбами. И любое кресло ему впору. Брянцев помнил его директором завода, затем начальником главка. Поговаривали в свое время, что прочат его в министры — деловые качества его ценили высоко, авторитет его был достаточно крепок, но… где-то что-то заело.

Начать разговор Самойлов не торопился — то ли давал возможность Брянцеву освоиться с обстановкой, то ли исподволь изучал его.

— Разрешите? — проявил нетерпение Хлебников — он рвался в бой.

— Нет, зачем же, — деликатно возразил Самойлов и обратился к Чалышевой: — Ксения Федотовна, покажите, будьте добры, товарищу Брянцеву результаты испытания образцов резины его завода.

Достав из папки кипу фотографий, Чалышева с явным расчетом на эффект протянула их Брянцеву.

Тот взглянул на первую фотографию, на вторую, третью, перекинул их снова и снова, как игрок, тщетно ищущий в своих картах хоть один козырь, и пальцы у него задрожали. Жесткая бумага фотографий предательски завибрировала, словно стрелка чувствительного прибора.

Картина была страшная, куда страшнее той, что нарисовала ему Леля. Трещина на трещине, изъедина на изъедине. Некоторые образцы распались на две, на три части. Еще раз просмотрел фотографии одну за другой, теперь уже нарочито медленно, чтобы немного собраться с мыслями.

— Позвольте? — снова попытался захватить инициативу Хлебников, но Самойлов остановил его жестом, нет, не резким, не категоричным, просто оторвал от стола и поднял ладонь.

Как ни был обескуражен Брянцев, он обратил внимание на этот жест и оценил его. Уравновешенный, без пережимов человек. И в телеграмме фактически не было ничего резкого, только подразумевалось неукоснительное выполнение — «Вылетайте первым самолетом». Так поступают люди, уверенные в действенности своих распоряжений.

— Я немного не понимаю вот чего, — овладев собой, спокойно заговорил Брянцев. — Данные исследований нашего института совершенно противоречат…

— Какого института?! — не дал договорить ему Хлебников. — Собрали рабочих, нарекли исследователями, наименовали институтом. Спекулируете высокими понятиями! Это же профанация науки!..

Он замолк, натолкнувшись на взгляд Самойлова, светлые глаза которого вдруг посерели от сдерживаемого гнева.

— Кроме того, наши опытные шины показали хорошую ходимость в условиях дорог не только класса «А», но и класса «Б», — невозмутимо продолжал Брянцев, когда Самойлов повернулся к нему, дав понять, что ждет дальнейших объяснений.

— Знаем мы эти испытания! — уже сдержаннее протянул Хлебников. — Надоест шоферу гонять по пятьсот километров в день, он сделает двести, счетчик подкрутит — и вот вам показатель.

— Это что, метод шоферов вашего института? — поддел его все тем же миролюбивым тоном Самойлов.

— Да нет, еще по заводу помню, — не споткнувшись о подножку, ответил Хлебников.

— Вашего завода? — ухватился за промашку Самойлов.

— Было такое, что греха таить…

— Так почему вы полагаете, что ваш опыт позаимствован на заводе у Брянцева?

Припертый к стене, Хлебников промолчал. Достойного ответа он не нашел, а буркнуть что-либо невнятное постеснялся.

Брянцеву стало легче на душе. Нет, заклевать его тут не дадут. Самойлов, это было ясно, не торопился стать на сторону Хлебникова, несмотря на ужасающий результат испытаний.

— Вы долго вели исследования, Алексей Алексеевич? — поинтересовался Самойлов после паузы раздумья.

— Три года. Пока не убедились окончательно и бесповоротно в том, что резина, сдобренная нашим антистарителем, гораздо надежнее, чем любая другая.

— Вы печатали где-нибудь сообщения об этих работах?

— Нет, мы охраняли тайну изобретения…

— Тоже мне изобретение — ускоренно разрушать резину, — не преминул лягнуть Хлебников.

— …к тому же давать статью в журнал, контролируемый Олегом Фабиановичем Хлебниковым, было бесполезно, поскольку наши изыскания почему-то его не устраивают.

Самойлов в упор посмотрел на Брянцева.

— Стало быть, вы убеждены в своей правоте?

— Убежден, — с некоторой заминкой подтвердил Брянцев.

— Металла в голосе не чувствуется, — поддел Хлебников.

— По-честному говоря, эти результаты меня озадачили. — Брянцев кивнул на кипу фотографий. — Но наши выводы…

— Вы явно не в ладах с наукой, — бесстрастно, жестяным голосом проронила молчавшая до сих пор Чалышева.

— Наука давно перестала быть монополией институтов, — парировал Брянцев тоном человека, которому открыты неизвестные собеседникам истины. — Она прочно обосновалась на заводах, а в последнее время и в общественных институтах. Вот как наш. Кстати, их уже немало в стране. С каким интересом рабочие тянутся к новому, к творчеству вообще. Если хотите — в этом их нравственное здоровье. Не будь его, то бишь творчества, что остается? В лучшем случае телевизор по пять часов кряду, а в худшем…

— Разрешите же наконец мне, — поднял руку Хлебников. По тому, как напряженно сжались его скулы, чувствовалось, что методика расспросов Самойлова не пришлась ему по душе.

Самойлов кивнул.

— Сколько шин, товарищ Брянцев, выпустили вы с вашим снадобьем?

— Шин? Вы хотите спросить, сколько тысяч шин? Более двадцати тысяч, — ответил Брянцев.

— Хо-роший подарочек! И сейчас выпускаете?

— Да, выпускаем.

— В нарушение ГОСТа?

— А почему бы и нет? Нарушать ГОСТ нельзя, ухудшая качество продукции. Но кто будет возражать против улучшения?

Схватив лежащие на столе фотографии, Хлебников яростно потряс ими перед лицом