Разоблаченный любовник - Дж. Уорд

Марисса заплакала, и не от мысли, что умрет, а потому, что знала обратное.

Боже, приступы паники в последние несколько месяцев становились все жестче, бесплотный страх преследовал ее, его настойчивость не знала устали. И когда она теряла самообладание, чувства были резким и ужасающим открытием.

Прикрыв лицо руками, она хрипло зарыдала, слезы бежали по щекам и скрывались за жемчужинами и бриллиантами на шее. Она была так одинока. Заперта в красивом, роскошном, иллюзорном кошмаре, где бугимены носили смокинги и костюмы, а стервятники пикировали на крыльях из шелка и сатина, стремясь выклевать ей глаза.

Глубоко вдохнув, она пыталась восстановить дыхание. Спокойно… успокойся сейчас же. Ты в порядке. Ты уже проделывала это.

Спустя минуту она взглянула на туалет. Чаша была из чистого золота, поверхность воды пошла рябью от ее слез. Внезапно она подумала о твердой плитке под ее коленями. Корсет впивался в ребра. Кожа была липкой на ощупь.

Марисса подняла голову и оглянулась вокруг. Итак, что мы имеем. Она выбрала свою любимую частную уборную, декорированную узором Ландыши Фаберже. Подобрав юбку и сев на туалет, она оказалась окружена бледно-розовыми стенами, вручную разрисованными ярко-зелеными лепестками и маленькими белыми цветочками. Пол, столик и раковина были из розового мрамора, испещренного белыми и бледно-желтыми прожилками, а подсвечники были сделаны из золота.

Как мило. Действительно идеальный фон для приступа паники. Но потом паника прошла, не так ли? Как круто.

Марисса поднялась с пола, и, выключив кран, рухнула в маленькое кресло в углу. Платье устроилось вокруг нее, словно животное, растянувшееся после битвы.

Она посмотрела на себя в зеркало. Лицо покрылось пятнами, нос покраснел. Макияж был испорчен. Прическа в ужасном беспорядке.

Смотрите, вот какова она изнутри, не удивительно, что глимера презирала ее. Каким-то образом они узрели ее истинный облик.

Боже… может, поэтому Бутч не захотел ее…

О черт, нет. Думать о Бутче — последнее, что ей сейчас нужно. Все, что ей нужно — это выпрямиться, насколько это возможно, и стремглав кинуться в свою спальню. Скрываться было, бесспорно, ужасно, но она так и сделает.

Коснувшись волос, она услышала, как открылась дверь, в гостевую комнату проникла камерная музыка, а затем затихла с хлопком двери.

Прекрасно. Она попала в ловушку. Хотя, если вошла всего одна женщина, можно не беспокоиться, что придется подслушивать.

— Я не могу поверить, что залила всю шаль, Санима.

Окей, сейчас она была не просто трусихой, но и соглядатаем.

— Да почти незаметно, — ответила Санима. — Благодари Деву, что ты ушла прежде, чем заметили остальные. Пошли в ванную, попробуем отмыть.

Марисса попыталась сконцентрироваться. Не волнуйся о них, просто поправь прическу. Ради бога, сделай что-нибудь с тушью, а то ты похожа на енота.

Она схватила губку и бесшумно намочила, в то время как женщины прошли в маленькую комнатку. Очевидно, они оставили дверь открытой — их голоса были четко слышны.

— А что, если кто-нибудь заметил?

— Шшш… давай снимем шаль… о мой Бог. — Короткий смешок. — Твоя шея.

Голос девушки перешел в восторженный шепот.

— Это Марлас. С тех пор как мы поженились в прошлом месяце, он был…

Девушки рассмеялись.

— Он часто приходит к тебе в течение дня? — прошептала в восхищении Санима.

— О, даа. Когда он заявил, что хочет соединить наши комнаты, я не могла понять зачем. Теперь знаю. Он… ненасытен. И он… он хочет не просто питаться.

Губка замера под глазом Мариссы. Лишь однажды она чувствовала мужское желание на себе. Один поцелуй, всего лишь один… и она лелеяла это воспоминание. Она умрет девственницей, и, возможно, этот поцелуй, случившийся несколько месяцев назад, будет единственным сексуальным опытом в ее жизни.

Бутч О’Нил. Бутч поцеловал ее с… Прекрати!

Она продолжила вытирать другую половину лица.

— Это так изумительно, быть новобрачной. Однако, ты не должна никому показывать эти метки. Твоя кожа испорчена.

— Вот почему я устремилась сюда. А что если кто-нибудь сказал бы мне снять шаль, потому что я пролила на нее вино? — это было сказано с ужасом, приберегаемым для осуждения драк с поножовщиной.

Хотя, зная глимеру, Марисса могла понять желание избежать ее внимания.

Отбросив губку в сторону, она попыталась восстановить прическу… и прекратила игнорировать мысли о Бутче.

Боже, ей бы понравилась скрывать от глимеры метки укусов Бутча. Она бы хотела держать эту восхитительную тайну под своими изящными платьями, ее тело познало бы его чувственные ласки. И ей понравилось бы носить его связующий запах на своей коже, подчеркивая его, как это делают многие замужние женщины, выбирая идеально подходящий парфюм.

Но этому не суждено случиться. Для начала, люди не связываются, исходя из того, что она слышала. Даже если и связывались, Бутч О’Нил прошел мимо нее в последний раз, когда она его видела, что означало, она ему больше не интересна. Вероятно потому, что он слышал о ее неполноценности. Так как он был близок с Братством, то, несомненно, знал о ней все.

— Здесь кто-нибудь есть? — резко спросила Санима.

Марисса выругалась сквозь зубы и осознала, что сделала это вслух. Не обращая внимания на волосы и лицо, она открыла дверь. Когда она вышла, обе женщины потупили взгляд, что было подходящим поступком в данном случае, ведь прическа была в полном беспорядке. — Не беспокойтесь. Я ничего не скажу — прошептала она. Потому что секс никогда не обсуждался в общественном месте. Или даже в частном.

Девушки покорно сделали реверанс в молчании, дожидаясь пока Марисса выйдет.

Как только она вышла из комнаты отдыха, то почувствовала, что все смотрели куда-то по сторонам, избегая ее, особенно те одинокие мужчины, что курили сигары в углу зала.

Перед тем как повернуться спиной к балу, она уловила взгляд Хэйверса. Он кивнул и грустно улыбнулся, будто знал, что она не могла оставаться здесь ни секунды.

Дорогой брат, подумала она. Он всегда поддерживал меня, никогда не показывал, что стыдится моего положения. Она любила его за их родителей, но больше всего она обожала его за верность ей.

Бросив последний взгляд на глимеру во всем своем великолепии, она направилась в свою комнату. После быстрого душа она переоделась в простое длинное платье и туфли на низких каблуках, затем спустилась по задней лестнице особняка.

Нетронутая и нежеланная — все, на что она могла рассчитывать. Если это судьба, написанная Девой-Летописицей для нее, да будет так. Бывали жизни во много раз хуже, и нытье о том, чего ей не хватает, принимая во внимание то, что она уже имеет, было эгоистичным и утомительным.