Vita Nostra. Работа над ошибками - Дяченко Марина и Сергей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что значит – «биологически»? – он заговорил тоном доброго, но утомленного ментора. – Ты, что ли, обезьянка? Ты информационный объект, Саша. Грамматически эти люди к тебе не имеют отношения.
– Тогда непонятно, – прошептала Сашка, – кого вы собираетесь убивать, если я стану плохо учиться?
– А ты осмелела, – пробормотал он и ухмыльнулся, и от этой ухмылки у Сашки онемели щеки.
* * *В аэропорту, стоя в туалете перед зеркалом, она потратила несколько минут, всматриваясь в свое лицо, мысленно сравнивая его с лицом погибшей Александры Коневой. Надо же было догадаться – так рано выскочить замуж, да еще и за Ваньку… То-то, наверное, завидовали одноклассницы…
«Рейс через полтора часа, – сказал, провожая ее, Фарит Коженников. – Тебе придется очень быстро бегать по коридорам, не опоздай».
Она спешила. Она бежала, но зеркала притягивали, хватали, лепили к стеклу, будто комочками жвачки. Сашка останавливалась у всякой отражающей поверхности и всматривалась в себя, пытаясь заново познакомиться. Протянуть мостик между собой-прежней и собой-теперь. Спохватившись, снова бежала: до вылета оставались считаные минуты.
Зеркала не желали ей помогать. Всякий раз Сашка отражалась по-новому, то бледная и больная доходяга, то вполне румяная и уверенная в себе двадцатилетняя особа. В свое время преподаватели уверяли, что после экзамена на третьем курсе она окончательно перестанет быть человеком, и Сашка ждала этой минуты, как освобождения: все человеческое, что еще оставалось в ней после первых лет учебы, мешало и ставило границы, держало, как прикованная к щиколотке гиря. Теперь она все яснее понимала, что провал на экзамене загнал ее обратно в человеческую оболочку, и это было так же невероятно, как если бы фарш в мясорубке потек в обратном направлении и превратился в цельный, жесткий кусок мяса.
Проходя мимо телефона-автомата, она замедлила шаг. Прямо-таки увидела воочию, как берет трубку и набирает знакомый с детства номер, а на том конце провода – шок и горе. И что сказать? «Мама, это я… Нет, авария была. Нет, я не вру. Это правда я, ты узнаешь мой голос?!»
Ни в коем случае. Только не сейчас. Потом Сашка обязательно что-нибудь придумает.
«Мой телефон остался прежним, – сказал Коженников. – Надо будет, позвони. Но постарайся не доводить до дисциплинарных взысканий. Договаривайся с педагогами».
По радио объявили, что посадка на борт до города Торпа заканчивается.
* * *В самолете Сашка окончательно потеряла чувство реальности.
Прежде в Торпу ей всегда приходилось добираться на поезде, тот останавливался у маленького вокзала на одну или две минуты, всегда в четыре утра. А еще раньше были поездки на поезде с мамой, Сашка любила их – пока не встретила Фарита Коженникова… Самолеты ее мама терпеть не могла, Сашке доводилось летать всего-то несколько раз в жизни. Мамина нервозность на борту передавалась дочери – обе вслушивались в шум моторов, ловя признак неисправности, и всматривались в лица стюардесс, желая понять, не прячется ли тревога или даже паника за профессионально-доброжелательными личинами. А если по пути случалась турбулентность – Сашкина мама переживала паническую атаку и всякий раз потом клялась, что никогда в жизни больше не купит билет на самолет…
Теперь Сашка летела одна, впервые в жизни и впервые без страха падения. Если Фариту Коженникову было угодно отправить ее в этот рейс – самолет приземлится благополучно хоть на Марсе, хоть на обратной стороне Луны. Все, что Сашка успела пережить накануне, все, что ждало ее впереди, было суровее и жестче любой дурацкой турбулентности.
Она смотрела вниз, на лоскуты полей и завитушки рек, и не была уверена, что пейзаж не нарисован кем-то на внутренней поверхности ее глаз. Зима, лето, мама, без следа пропавшие люди и другие, возникшие из ниоткуда, – Сашка усилием воли согнала мысли в круг, как отару разбежавшихся овец, и заставила себя думать только о том, что видно, слышно и ощущается. Запах пассажирского салона, не противный, но и не очень приятный. Свет из круглого окна, очертание крыла с логотипом авиакомпании. Удобное кресло, кисловатый яблочный сок из пакета, пластиковая соломинка на языке…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})– Уважаемые пассажиры, – послышался в динамиках голос стюардессы. – Командир корабля включил сигнал «пристегнуть ремни», это значит, через несколько минут мы войдем в зону турбулентности. Просьба всем занять свои места… мужчина, куда вы лезете?!
Коренастый мужичок в клетчатой ковбойке как раз поднялся из кресла, чтобы открыть багажное отделение у себя над головой.
– Займите места! Пристегните ремни! – взвизгнула стюардесса, а пассажир отозвался обиженно и невнятно, в том духе, что незачем на него кричать.
Сашка с интересом наблюдала за их перепалкой, когда самолет тряхнуло с такой силой, что пакет из-под сока, к счастью, к тому моменту почти пустой, вылетел из Сашкиной руки и скрылся под соседним креслом. Тряхнуло еще раз. Человек в ковбойке придержал валящиеся на голову чемоданы, да так и застыл в позе атланта, чье небо вот-вот упадет. Стюардесса ловко толкнула «ковбоя» в кресло, а сама вступила в бой с багажом, пытаясь защелкнуть замок…
Самолет затрясло непрерывно, как игрушку на резинке.
Немолодая женщина, сидевшая через проход от Сашки, начала вслух молиться. Мужчина в костюме с галстуком, ее сосед, так струсил, что заорал фальцетом, матерно веля ей замолчать. Где-то в начале салона завопил младенец. Через несколько секунд молились вслух уже все – кроме орущего ребенка, стюардессы, пытавшейся справиться с багажной полкой, и Сашки, которой все, творящееся вокруг, казалось игрою света на поверхности мыльного пузыря.
А потом пузырь лопнул. Сашка почувствовала вес своего тела, пропасть под сиденьем – километры пустоты. И здесь же, под крыльями, заполненные топливные баки. Куда, в какое пекло мог вот так отправить ее Фарит Коженников, в какой филиал Торпы за «работой над ошибками»?!
И она испугалась – до дрожи, до тошноты, до железного привкуса во рту, а самолет раскачивался, стюардесса ползла по проходу на четвереньках, ребенок захлебывался криком…
– Уважаемые пассажиры, – послышался голос в динамиках, – говорит командир экипажа Ярослав Григорьев. Мы находимся в зоне турбулентности, это совершенно нормально, безопасно и сейчас закончится. Пожалуйста, оставайтесь на местах и соблюдайте спокойствие!
Голос был ровный, глубокий, самую толику раздраженный, но в нем звучали особенные «родительские» нотки, достигающие подсознания: я рядом. Прекрати истерику. Ничего не случилось. Что ты как маленький.
Младенец первым услышал скрытый в обычных словах приказ и заткнулся, будто его выключили. Стюардесса, красная как рак, взгромоздилась на свое место и пристегнулась. Люди один за другим замолчали, кто-то даже пошутил, кто-то нервно засмеялся. Самолет в последний раз покачнулся и дальше заскользил, как по гладкой дороге, как по надежнейшей твердой тверди. Люди, которым сделалось весело от хороших новостей и стыдно за свой детский страх, принялись старательно делать вид, будто ничего не произошло, и только стюардесса потирала колено и злобно поглядывала на мужичка в ковбойке…
Сашка хотела, чтобы самолет поскорее приземлился и чтобы полет продолжался вечно, эти желания переплетались в сердце и животе, Сашка чувствовала их, как голод и жажду. Наконец снова включился сигнал «пристегнуть ремни», и тот же голос в динамиках проговорил невозмутимо:
– Через несколько минут наш самолет произведет посадку в аэропорту города Торпа…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Он приземлился так мягко, будто полоса была намазана медом. Пассажиры с облегчением зааплодировали – все, кроме Сашки, она уже думала о другом. Реальность переключилась, будто кадр старинного диафильма: она снова в Торпе. Сегодня первое сентября. Если специальность на первой паре, то гарантирован прогул…
Аэропорт был размером чуть больше газетного киоска; новенькая надпись «Торпа», и другая, «апроТ», располагались друг против друга. Прежде никакого аэропорта здесь не было, да и зачем он нужен в маленьком, потерянном на карте городишке?
