Наполеон, или Миф о «спасителе» - Жан Тюлар

Совершив государственный переворот, Бонапарт провозгласил: «Революция — это я», — и тут же опроверг себя: «Революция завершилась».

Завершить Революцию! Об этом мечтали 5 августа 1789 года, и во времена Учредительного собрания 1792-го, и тогда, когда Конвент славословил «Верховное существо», и тогда, когда голова Робеспьера скатилась в корзину. Завершить Революцию можно было тремя способами: восстановив монархию и аристократию (во главе со старой или новой династией), закрепив завоевания буржуазии и крестьянства, удовлетворив требования парижских санкюлотов. Возврат к прошлому, упрочение настоящего, подготовка будущего.

Наполеоновская авантюра — выбор, на который Бонапарт отважится только в 1799 году.

Октябрь 1799 года. Судьба Революции все еще не решена. В вандемьере и фрюктидоре роялисты едва не пришли к власти. Правда, их партия раскололась на конституционалистов и ярых монархистов, сторонников возвращения к старому режиму, сгруппировавшихся вокруг графа д'Артуа — брата Людовика XVIII. Их позиции по-прежнему прочны на западе и юге. Похоже, реставрация неизбежна, но когда она произойдет? И в какие выльется формы?

Слева — неоякобинцы. Они одержали победу на выборах VI года благодаря ремесленникам и лавочникам, своим сторонникам, составлявшим большинство городского населения. Директория аннулировала результаты голосования, однако якобинцы вновь завоевали большинство на выборах VII года. Они весьма влиятельны в Совете пятисот, несколько менее — в другой палате законодательного корпуса — в Совете старейшин. Их программа, хотя и более умеренная в сравнении с программой бабувистов, часть которых примкнула к ним по-еле поражения Гракха Бабефа, все же сближает их со вчерашними «террористами»: они требуют режима более демократического, чем тот, который узаконен действующей с 1795 года олигархической конституцией, нападают на уклоняющихся от присяги Гражданской конституции священников, наконец, призывают к укреплению законодательной власти в страхе перед наступлением Директории. Возобновившаяся в 1799 году война и сокрушительное поражение, которое потерпела в ней Франция, позволили им провести закон о заложниках, предусматривающий ответственность родителей эмигрантов за преступления, совершенные против должностных лиц, а также решение о принудительном займе, налагаемом на толстосумов. Поддерживаемые такими генералами, как Бернадот, Журдан и Ожеро, неоякобинцы тем более влиятельны, что объединяют вокруг себя всех недовольных. Однако, будучи скорее коалицией, нежели партией, они обнаруживают недостаток сплоченности. Наконец, упрочение внешнеполитического положения страны, ставшее возможным благодаря победам Брюна в Бергене и Массена в Цюрихе 26 сентября 1799 года, еще больше подрывает их позиции, делая непопулярной проповедуемую ими политику террора. Фуше, возглавивший в августе департамент полиции, без труда перекрыл кислород якобинскому обществу, именовавшемуся «обществом конституционалистов», еще совсем недавно наводившему ужас на Директорию. Тем не менее неоякобинцы по-прежнему пользуются ощутимой поддержкой армии и администрации.

Так что же, конституционная монархия или Республика без страха и упрека?

Так называемые «термидорианцы», эти ветераны революционных собраний, пришедшие к власти после падения Робеспьера, все эти Сиейесы, Камбасересы, Мерлины, Фуше, Кинеты и им подобные не хотят ни реставрации (большинство из них голосовало за казнь Людовика XVI), ни «анархии», ибо они отражают интересы нуворишей, нажившихся на распродаже национального имущества. Отдавая себе отчет в собственной непопулярности, являющейся следствием злоупотребления властью и абсолютного безразличия к народным нуждам, они удерживают бразды правления лишь благодаря не вполне законным действиям, устраняя принявших участие во флореальском антиякобинском перевороте роялистов на основании декрета о ротации двух третей состава Собрания, жертвуя при необходимости теми из них, кто в наибольшей степени скомпрометировал себя. Баррас, человек Директории со дня ее основания, — символ всех компромиссов, которыми запятнали себя термидорианцы.

Цели термидорианцев абстрактны (их вполне устраивает буржуазная республика), зато социальная опора более чем конкретна: «толстосумы», все те, кто неминуемо проиграет как в случае реставрации, так и в случае реванша «подведенных животов». Вдобавок они подразделяются на два лагеря. В Директории, осуществляющей исполнительную власть, генерал Мулен и бывший министр юстиции эпохи террора Гойе — сторонники действующей конституции. Сиейес со своей неразлучной тенью Роже Дюко, напротив, презирает не им составленную конституцию. А так как по закону внесение в нее каких-либо изменений возможно не ранее чем через девять лет, бывший аббат вынашивает мысль о скрытом военном перевороте. Не случайно он обратился с этим предложением к генералу Жуберу незадолго до его гибели при Нови 15 августа 1799 года. Для проведения задуманной акции Сиейес заручился поддержкой представителей «французской интеллигенции», потомков «просветителей», таких, как Дону, Кабанис, Деститут де Траси, Гара и деятелей типа Вольнея, сотрудничавших с ним в Национальном институте наук и искусств, основанном термидорианским Конвентом на базе упраздненных академий. Пятый директор, Баррас, проявляет нерешительность. Его подозревают в симпатиях к роялистам и даже орлеанистам. Симпатиях, которые приписывались и Сиейесу в то время, когда еще не считалось, что он работает на «иностранного принца»[4].

Помимо этих разногласий еще два обстоятельства ослабляют позиции Директории: чудовищное экономическое положение и военная катастрофа, обрушившаяся на страну в результате возобновления войны на континенте.

Положение на фронте настолько серьезно, что директора подумывают об отзыве единственного непобежденного генерала, Бонапарта, посланного в Египет под предлогом подготовки плацдарма для захвата английских колоний в Индии, а в действительности — для того, чтобы избавиться от неугодного Директории лица. 18 сентября 1799 года было даже составлено письмо, однако весть о победах Брюна и Массена сделала ненужной его отправку. Тут-то и стало известно о возвращении Бонапарта.

Это событие сразу изменило сложившуюся ситуацию. Гойе совершенно справедливо отмечает в своих мемуарах, что генерал Бонапарт, прославившийся победами в Италии и Египте, довольно быстро сплотил вокруг себя «всех обездоленных и недовольных».

Роялисты не замедлили устремить к нему свои тайные упования. Умеренные увидели в нем потенциального президента буржуазной республики. Даже якобинцы, если верить «Мемуарам» Журдана, считали, что Бонапарт способен отвести угрозу государственного переворота, замысленного Сиейесом, которого Брио выдал Совету пятисот. Идеологи обратили внимание на то, что Бонапарт был избран в Институт до своей экспедиции в Египет, а Баррас напомнил о протекции, которую оказал молодому генералу в начале его карьеры.