"Пони бледный" - Константин Соловьёв

Точка быстро приближалась. Настолько быстро, что от того момента, когда Сталин понял, что видит другого пони, до того, когда этот пони оказался прямо перед ним, прошло едва ли больше десяти секунд.

За эти десять секунд врожденная наблюдательность Сталина позволила сделать ему лишь два вывода. Первый — пони был розовым. Не каурым, не пегим, не буланым или серым, как он сам. Розовым. Совершенно неестественный цвет для копытных. Второй — этот пони был кобылой. Второй вывод был сделан интуитивно, после того, как Сталин заметил огромные голубые глаза, закрученные длинные ресницы и завитую пышную гриву, тоже невозможного ярко-розового цвета. Как будто этого было мало, на крупе розового пони обнаружился рисунок: три разноцветных воздушных шара.

Розовый цвет обрушился на Сталина подобно лавине. Сокрушающей лавине розового льда и клубничного мороженого.

— Привет! Привет! Привет! Ух ты, как здорово! Новый пони! Хотя ты немножко и старый пони! Старый новый пони! Ново-старый пони! Йахх-ху!

Этот напор ошеломлял сильнее второй танковой группы Гудериана. Слишком много розового.

Сталин даже попятился, мимоходом отметив, что собственное тело слушается его на удивление легко. Словно из него слили всю старую застоявшуюся кровь и наполнили газированным крюшоном, а мышцы налились силой. Даже мир воспринимался не так, как он привык за последние года. Как если бы кто-то протер свежей влажной тряпочкой грязный танковый триплекс, сквозь который он привык смотреть на окружающее. Протер — и сбрызнул одеколоном пропыленное и душное боевое отделение, наполнив его запахом свежескошенной травы, меда и жимолости.

Но едва ли это новое тело серого пони могло тягаться с безумным розовым существом, которое ни мгновения не оставалось в покое. Настигнув Сталина, оно стало прыгать вокруг него, отталкиваясь от поверхности со звонким хохотом.

Она, поправил себя Сталин, пытаясь мыслить в привычной хладнокровной манере. Это она.

— Я тебя раньше не видела! Ух ты! Прикольная кьюти-марка! А ты любитель покурить, да?

— Какая марка? О чем вы? — спросил Сталин и открыл в себе еще одну интересную деталь — его новый голос был глуховат, но лишен акцента. И со словами справлялся необычайно легко, не встречая привычного сопротивления.

— Твоя! Кьюти! Марка! Я тоже курила трубку! С мыльными пузырями! Мы с Твайлайт расследовали опаснейшее дело об исчезновении вкуснейшего торта в кантерлотском поезде! Опаснейший торт! Вкуснейшее дело! Я сразу вычислила вора! Хотя глупенькая Твай и пыталась мне помочь! Но она ничего не понимает в джемдукции! То есть, в дедукции!

Сталин наконец догадался повернуть голову так, чтоб увидеть собственный круп. Теперь и он разглядел, что серая шерсть на ляжке украшена цветным рисунком, изображающим курительную трубку с колечком дыма. Не самый плохой отличительный знак, подумал Сталин, могло быть хуже. По крайней мере, если бы его круп украшал рисунок «Т-34», пришлось бы что-то объяснять этому розовому хаосу, который не проявлял ни малейшего желания оставить его в покое.

— Меня зовут Пинки Пай! А тебя?

Вопрос был прост, но требовал внимания. Как назваться? Бесошвили? Нижерадзе? Чижиковым? Или Ивановичем? Сталин вспоминал десятки своих партийных псевдонимов, пытаясь определить, какой из них больше подходит ситуации. Задача была не из простых. Ему не случалось прежде выбирать себе псевдоним, маскируясь пони. Поэтому он махнул рукой. Или копытом?…

— Сталин, — он намеренно опустил социальные артикли, чтобы прозвучало нейтрально.

Пока он не разберется в здешней ситуации, не следует именовать себя «товарищем», равно как «господином» или «герром». И вообще, сейчас ему лучше поменьше говорить и побольше слушать. Ему вспомнилась речь, которую он когда-то, много лет назад, держал перед курсантами Военной академии, которую тогда за глаза именовали «Консерваторией Шалина». Ее воспитанникам, будущим разведчикам и дипломатам, Сталин говорил:

«И помните одно простое правило, товарищи слушатели. Не ищите себе лавров товарища Рейли. Авантюризм и излишняя инициативность погубили больше агентов, чем замаскированные микрофоны. Разведчик — это аппарат связи, товарищи. Радиостанция. Которая сперва принимает, и лишь затем передает. В любой обстановке, в любой ситуации думайте прежде всего о том, как собрать информацию. Не пытайтесь что-то предпринимать до тех пор, пока количество фактов не позволит вам свободно оперировать. Разведчик — это глаза и уши. И еще это руки, но третье вам никогда не понадобится, если есть первое и второе…»

Теперь у него не было этого самого третьего. Поэтому оставалось волей-неволей сосредоточиться на первом и втором. Глаза, уши. Сбор информации. Определение ситуации. Анализ исходя из доступных фактов. Составление краткосрочного и долгосрочного прогноза. Моделирование отдельных пунктов стратегического плана в длительной перспективе.

— Сталин? Сталион! — розовая пони, назвавшаяся Пинки Пай, заливисто рассмеялась, — Ты Сталион! Иностранное имя! Издалека приехал, да?

— Издалека, — согласился Сталин, присматриваясь к собеседнику, и мысленно добавил — «Какая возбужденная особа. Прямо как Александра Коллонтай по весне в былые времена. Столько же шума из ничего…»

— Бобро пожаловать в Поннивилль! — розовая пони оглушительно свистнула в мгновенно появившуюся в ее лапе — ноге? руке? — свистульку и осыпала его конфетти. От нее пахло патокой, клубничным джемом, миндальным шоколадом и чем-то еще, кажется, лакрицей. Наверно, некоторые покупают туалетную воду на кондитерской фабрике…

— Спасибо, — сдержанно сказал Сталин, — мне будет приятно его посетить. Особенно после… такой торжественной встречи.

Глаза. Уши. В данный момент его глаза и уши оказались засыпаны разноцветным конфетти, но это не мешало ему помнить о главной задаче.

Помни, Коба, теперь ты — рация в режиме радио-молчания. У тебя нет кодов, нет выделенных частот, нет операторов. Ты работаешь в пустоту. Сам не зная, для кого. Поэтому будь терпеливым, будь осторожным, будь рассудительным. Делай свою работу.

— Пошли! — подскочила от нетерпения Пинки Пай, — Пошлипошлипошли! Я проведу тебя в Поннивилль и все покажу!

— Удобно ли? — осторожно спросил Сталин, привыкший с подозрением воспринимать всякую бескорыстную помощь.

— Конечно, удобно! Ты же мой друг! Старо-новый друг! Все пони — друзья Пинки! А помочь другу — это же замечательно!

— Все пони? — усомнился Сталин, — Даже незнакомые?

— Все-все-все! Это же дружба! Ты уже мой друг! А я — твой! Замечательно, правда?

«В ней что-то есть от наших доморощенных либералов-народников, — подумал Сталин, прикрыв глаза, утомленные вездесущим розовым цветом, — Такое же восторженное слюнтяйство на грани идиотии. Абсолютно нежизнеспособный класс. Идеализм толкает их в объятья каждого встречного, и ничем хорошим это обыкновенно не кончается».

— Замечательно, — подтвердил он вслух, — Буду рад, если ты покажешь мне Поннивилль.

— Тогда пошли, Сталион, чего стоишь? — Пинки Пай оттолкнулась от земли и взмыла вверх, как сошедшая со стартовой площадки «Фау-2», — Это далеко! И у тебя будет время послушать про наш Поннивилль! И про моих друзей!

И они двинулись в путь. Это было весьма странное путешествие.

Сталин не сразу свыкся со своим новым телом. Поначалу ему казалось, что освоиться с четырьмя ногами будет весьма сложно. Он, привыкший ходить на двух, поначалу путался, стоило лишь опустить взгляд вниз и увидеть разом все конечности. Ноги тут же начинали путаться, он сбивался на иноходь и пару раз, под пронзительный смех своей спутницы, неприятно утыкался носом в землю. Потом он понял, что в этом деле главное — дать волю телу и выкинуть из головы попытки его контролировать. Его новому телу серого жеребца можно было доверять, и оно быстро это продемонстрировало. Заключенные в нем рефлексы позволили Сталину двигаться быстрым шагом, иногда даже переходя на рысь — достаточно было не глядеть себе под ноги, чтоб не запутаться. Оказалось достаточно просто.

«Увидел бы меня сейчас товарищ Буденный, от смеха лопнул бы, — подумал Сталин, не без удовольствия ощущая, как его сноровистое и послушное тело легко преодолевает расстояние под дробный перестук копыт, — У старика всегда было странное чувство юмора, что до лошадей. „Смотрите, — закричал бы на все Политбюро, — товарищ генералиссимус галопирует ну прям как моя кляча Нюська!..“»

Пинки Пай многократно опережала его и в горизонтальной и в вертикальной скорости. Но отрыв не увеличивался — она вилась вокруг него, оказываясь со всех сторон сразу, и ни на мгновение не закрывала рта. Удачнейшая находка для разведчика, но сомнительное достоинство для сбитого с толку старика, который вдруг оказался лошадью и, хоть убей, не понимает, что делать дальше. Поэтому Сталин делал то, что привык и что умел делать — внимательно слушал, машинально вычленяя из хаотичной путаницы слов полезные звенья.