Путеводитель на Парнас - Константин Александрович Уткин

честь ему и хвала – обойдясь при этом без такого действенного способа как самоубийство или убийство.

К чему я это все? К тому, что для начала вы будете подражать, причем подражать тем, кто на слуху. На слуху у нас две фамилии из современников – Бродский и Высоцкий, две масштабных личности, которые, кстати, были знакомы лично.

Для эпигонства рекомендую Бродского – во-первых, он практически рэпер, во-вторых – очень просто тянуть длиннющие стихи с простейшей рифмовкой, перескакивать со строки на строку, умело изображать интеллектуальную сложность своего внутреннего мира… допускаю, что у Бродского действительно был сложный внутренний мир, но вам его пока что придется изображать, а там посмотрим.

Тем более, что Бродский – типичный представитель разговорной поэзии, то есть поэзии без магии. В самом деле – он пишет как болтает, а болтает как пишет, один процесс плавно перетекает в другой и никогда не останавливается. Именно поэтому он был не в состоянии запомнить свои стихи и гундосил их исключительно с листа или из книги – вы же слово в слово не запоминаете то, о чем говорите? Точно так же Бродский наболтал несколько здоровенных магнитофонных бобин – просто наболтал, если этот его треп питерского интеллигента разбить по строчкам и натыкать рифм, это несложно – то появится еще десять томов стихотворений.

Хотя, конечно, иногда он и сам понимал, что нужно заткнуть фонтан и попробовать поработать над текстом – тогда получалось что-нибудь более менее удобоваримое, хотя чувствовалось, с каким мучением Бродский ставит плотину на пути своего все сносящего потока.

Второй поэт, которому тоже подражали сотни тысяч и который, пожалуй, переплюнул Бродского по всем параметрам – это Владимир Высоцкий.

Рядом их ставить, бесспорно, нельзя – просто потому, что одного без премии и не знал бы никто кроме узкого круга специалистов, другого обожала (слово «любила» тут будет неуместно) вся великая страна, без преувеличения. Причем поклонение шло снизу, от народа – я лично помню эти ленты, затертые до дыр, до треска, до каких-то безумных помех.

Как люди таскались из квартиры в квартиру с тяжелеными ящиками переносных магнитофонов, разных Яуз и Маяков, втыкали шнуры и наслаждались, разбирая наш родной хриплый бас.

Голос – ладно, к голосу быстро привыкаешь, к манере исполнения тоже, но первый шок я испытал от стихов, именно от стихов. Потом уже пришло понимание, что Высоцкий актер и хорошо играющий исполнитель, в какой-то степени оппортунист, умело изображающий бунтаря, приспособленец, но при этом яркий альфа-самец, желающий быть во всем первым.

Это не отменяет его гениальности как поэта – и привел я его как антагониста методу Бродского, то есть поэзии прямой речи (повторяю, вся поэзия Иосифа – это суть бесконечный монолог).

Высоцкий поэт образа.

Для поэзии образа характерен сжатый, четкий и ясный язык, который служит обрамлением выпуклой картины. Как правило, один катрен в ней – одно предложение, это признак мощи и мастерства автора, который умеет сжать фразу до идеала и донести до читателя именно то, что он хотел сказать. Примеры приводить не буду, любая песня Высоцкого – пример.

Само собой, Владимиру Семеновичу подражали и при жизни, и после смерти. Тем более что это казалось так просто – та же самая поэзия прямой речи, те же кубики, из которых можно сложить некую забавную конструкцию, отдаленно напоминающую стихи.

Кажущаяся простота Высоцкого – так же, как многословие Бродского – все-таки зиждилась на могучем таланте, смело можно сказать, что на гениальности. А вот у подражателей ничего, кроме некоторой ловкости рук и хорошо подвешенного языка, нет.

Тем не менее – что же, теперь совсем не подражать? Нет, дорогой мой, именно подражать – потому что как птенец машет крыльями перед полетом, так и поэт будет подсознательно копировать тех, кто произвел на него мощное впечатление. Это совершенно естественная ступень развития, полезная и необходимая, на которой оттачивается талант, появляется уверенность в своих силах, происходит ознакомление с тысячами использованных образов и понимание нужности того, чем ты занимаешься. Сможешь ли ты принести в литературный процесс что-то не просто новое, а новое и гениальное? Или хотя бы новое и талантливое?

Без подражательства нам никак не обойтись. Тем более что эпигонство помогает начинающему пройти через одно испытание, которое страшнее, чем ругань самого ядовитого критика – через медные трубы.

Потому что подражая известным поэтам (оставим Бродского с Высоцким как пример двух противоположных поэтических лагерей), вы автоматически начинаете радовать массу их поклонников. И поклонники щедро одаряют вас похвалами – примерно так же щедро, как хвалили бы они своего кумира, застань его в живых.

Похвалы, они, конечно, несколько приятнее чем ругань и мордобой. Жаль только, что есть риск на всю жизнь остаться подражателем Есенина, или Высоцкого, или Цветаевой, снимать сливки с чужого таланта и петь чужим голосом.

Получается, что как ступень развития эпигонство совершенно не страшно, как самоцель – губительна для каждого поэта.

Тем более что подражание великим все-таки учит нестандартно мыслить, искать новые – для начинающего – формы, приучает к поэтическому мышлению, к поэтическому взгляду, оттачивает перо и позволяет искоренить страх белого листа.

А вот если подражания великим не будет, то начинающего ждет другая яма, куда как более опасная – использование языковых шаблонов.

Тут все просто – человечество не изобретает слова каждый день, а пользуется некоторым привычным набором повседневных выражений. Причем эти повседневные выражения должны описывать как обычное состояние человека, так и его, допустим, эстетическое удовольствие от созерцания природы. Потому что изобретать что-то новое – энергозатратное занятие, тяжелое, трудное, неблагодарное, поскольку вашим читателям нужно именно то, к чему они привыкли. Березонька – задумчивая, утро – туманное, критик – завистник, брызжет ядом в монитор и вообще сумасшедший. А туман седой.

Более того, стандартизации подвержены и более сложные лексические конструкции, я уж не говорю про диалекты и арго – человечество мыслит стандартами, так всем удобно, а поэт старается эти стандарты сломать. Или хотя бы вывести людей из загона стандартов к вершинам совершенства.

Беда в том, что большинство людей этого не хочет, продолжая радоваться туманному утру и седому туману. Собственно, на шаблонах стоит вся нынешняя культура – если ты хочешь добиться успеха, то ты должен писать так, как хочет твоя целевая аудитория. Для каждой газеты существует свой язык, свои всем знакомые шаблоны. Свои ястребы Пентагона, которые держат вместе с кремлевскими геронтократами склеротические пальцы на спусковом крючке войны.

Повторяю, что в этом нет ничего страшного, более того, у каждого