Пассажир «Полярной лилии» - Жорж Сименон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Капитан был один на мостике. Позади него, за стеклом рубки, положив руки на медное колесо штурвала и не отрывая взгляда от компаса, стоял рулевой.
Камбузник в белом колпаке выскочил на палубу, вытряхнул за борт очистки, заметил молодого человека и на минуту застыл: пассажир, лежа на спине, размеренно, как автомат, то складывался, то вновь распрямлялся, сопровождая каждое движение удовлетворенным «хха!».
За его упражнениями следил еще один человек, заметив которого, Петерсен недовольно скривил губы.
Это был угольщик Петер Крулль. Он сидел у люка, ведущего в кубрик, и попыхивал папироской, приклеившейся к нижней губе.
Свободных у него выдалось только два часа. Обычно машинисты и кочегары не дают себе труда ни мыться, ни переодеваться ради такой короткой передышки.
Новичок не снял даже брезентового берета, сменил только синюю робу на старый ландверовский мундир, распахнутый на обнаженной, заросшей рыжими волосами груди.
Суровые порядки не запрещали ему находиться там, где он сидел; вернее сказать, зимой, когда пассажиров мало, на такие вещи смотрят сквозь пальцы. Его лицо еще сильней, чем накануне, поразило, пожалуй, даже смутило капитана. Петерсен испытывал чувство сродни тому, которое заставляет нас отворачиваться, когда мы читаем разум в глазах животных.
Видимо, при всей глубине падения Крулль до сих пор сохранял слишком много непринужденности, самоуверенности, даже элегантности.
Взгляд его не отрывался от Шутрингера. Закончив гимнастику и надевая пиджак, инженер заметил это. Капитану почудилось, что молодому человеку стало не по себе; как бы то ни было, ушел он крупным шагом, не оглядываясь.
Чуть позже на мостик взобрался Эвйен: в плавании он по привычке каждое утро приходил здороваться с капитаном.
— Хорошо спалось?
— Недурно. Кажется, кто-то из пассажиров заболел?
— Вот именно! — проворчал капитан сквозь зубы. — Что там у вас, господин Вринс?
На мостике появился третий помощник, почти такой же подавленный, как накануне, и скороговоркой доложил:
— Только что осматривал трюм. Вдруг слышу шорох за ящиками. Передо мной мелькнул тот пассажир…
Наступило молчание. Эвйен уставился на капитана: это еще что за новости?
— Скажите, Вринс…
Помощник вздрогнул, нет, скорее напрягся, словно в предчувствии опасности.
— В котором часу вы сегодня легли?
— Н-не знаю.
— Зато я знаю. В два часа вы еще разгуливали по палубе. Предыдущую ночь вы тоже не спали. А до этого провели ночь в дороге…
— Что вы хотите этим сказать?
— Что боюсь, как бы у вас не начались галлюцинации. Возьмите сколько нужно людей и разыщите мне этого пассажира-призрака, понятно?
Опять та же история! Все первые часы вахты Петерсен непроизвольно думал о вчерашних событиях, и ему, злому и полусонному даже после чашки черного кофе, все это казалось в ледяной предрассветной мгле каким-то кошмарным сном, в котором поочередно возникали третий помощник, угольщик из Гамбурга, загадочный Эриксен, знакомый капитану лишь по серому пальто, и прелестная юная дама.
Ясно одно: если высокопоставленный полицейский чиновник дает себе труд гнаться за «Полярной лилией» до самого Куксхафена и принимает столько предосторожностей, значит, на борту что-то происходит.
И что-то нешуточное! Недаром сам Штернберг так резко подчеркнул, что он не инспектор, а советник полиции.
Не Эриксена ли он ищет? Но, когда капитан заговорил о датчанине, Штернберг и бровью не повел.
Не задал никаких вопросов.
А может быть, Петера Крулля?
Вон он как раз уходит, приволакивая ногу, — ему пора на вахту в угольную яму.
И зачем пассажирке было вызывать Вринса в полночь, а потом гулять с ним по палубе до двух ночи?
Рядом с капитаном, всматриваясь серыми глазами в горизонт, стоял высокий породистый Эвйен.
— Полагаете, плавание будет спокойным?
— Вы завтракали?
— Еще нет.
— Не знаете, пассажирка в ресторане?
— Когда я проходил мимо, ее там не было. Она немка?
— Да, немка, Катя Шторм… Но, по документам, проживает в Париже, на улице Вавен.
— Едет в Берген?
— Вот и не угадали. В Киркинес! Шутрингер тоже. На этот раз все сходят в Киркинесе, куда обычно плывете только вы.
— Поездка, разумеется, увеселительная?
Эвйен явно заинтересован пассажиркой. Сам признался, что мельком заглянул в ресторан. Видимо, решил повременить с первым завтраком в надежде сесть за него вместе с молодой дамой.
Наконец капитан и Эвйен увидели, что она тоже направляется к мостику, над которым высились их фигуры. Нос она высунула наружу не без робости, словно вылезла из ванны и боится, как бы ее не продуло.
Она сменила туалет: сейчас на ней была серая юбка и розовый жакет, сшитые, как и вчерашнее платье, в каком-нибудь известном парижском ателье мод. Лицо свежее, волосы только что уложены.
Она подняла голову, заметила обоих мужчин, улыбнулась.
— Доброе утро, капитан.
Затем, более сдержанно, кивнула Эвйену.
— Погода будет хорошая?
— Хочу надеяться.
Сквозь полуоткрытую дверь выглянул стюард, лицо которого выражало отчаяние: завтракать никто не спешит, и утро у него уходит на бесплодное ожидание.
Эвйен произнес что-то банальное, спустился с мостика, и Петерсен увидел, как управляющий прохаживается по палубе, стараясь незаметно приблизиться к Кате Шторм, следящей за полетом чаек.
Капитан затруднился бы сказать, почему атмосфера на судне рождает в нем тревожное ощущение пустоты. Пусто было небо, безоблачное и в то же время зловеще серое. Пусто было на пароходе, где люди слонялись равнодушно, без настроения. В нем самом тоже была пустота.
Ему казалось, он чего-то ждет, только вот чего? Заметив Вринса и троих матросов, вылезавших из носового трюма, Петерсен крикнул:
— Ничего?
— Ничего.
Черт побери! В трюме штабели разных ящиков и мешков, которые нельзя перекладывать: они уложены в порядке портов назначения. Там можно с успехом скрываться много дней.
Неожиданно палуба опустела. Эвйен и Катя Шторм, видимо, завтракают. Вринс направился к себе в каюту. Только камбузник время от времени поднимается наверх и что-то выбрасывает за борт.
Так прошло два часа. Петерсен поглядывал то на горизонт, то на компас, и в голове у него складывались самые разные предположения, зачем все-таки Штернберг прибыл на «Полярную лилию».
Пробили склянки. Настал черед третьего помощника занять место на мостике, куда Вринс и поднялся, затянутый в слишком узкую, но украшенную нашивками тужурку и в фуражке с большой кокардой.
Капитан оглядел его с головы до ног, чуть опять не съязвил, но сдержался и лишь устало бросил:
— Курс норд-норд-вест.
Целый час Петерсен мылся и переодевался. Проходя мимо салона, он заметил там трех пассажиров: Белла Эвйена и Катю Шторм за одним столом, Шутрингера в другом углу — немец просматривал альбом с видами, который нашел на радиаторе.
