Кот на дереве - Геннадий Прашкевич

- Это исключено, - заверил я Илью. - Встретить Эдика в Будущем - это все равно, как встретить его сейчас, скажем... на Родосе.

Илья остолбенел:

- На Родосе?

- Это неблизко, - кивнул я.

- Но именно на Родосе я встретил Эдика совсем недавно.

Теперь остолбенел я:

- Как он попал в Грецию?

- Если верить его словам, решил посмотреть мир. Если говорить понятно, еще раз решил этот мир облапошить.

- Справедлив ли ты к Эдику?

- Как можно быть справедливым к чуме, к раку? - взорвался Илья. Знаешь ли ты, что сказал Эдик своей первой жене сразу после свадьбы?

- Откуда мне это знать? - смутился я.

- Зато я знаю!

- И что же он сказал?

- Продрав утром глаза, Эдик незамедлительно предложил жене развестись.

- Она так быстро ему надоела?

- Об этом же спросила и его жена, - мрачно хмыкнул Илья. - А Эдик засмеялся: разве им не нужны деньги? Они же молодожены! Им, как молодоженам, вполне можно получить на руки еще по сто восемьдесят рублей!

- Никогда не думал, что на разводе можно заработать.

- Жена Эдика тоже так не думала. Но он убедил ее. Он указал ей на штампик в паспорте, на штампик, подтверждающий их добровольный союз. Он намекнул, что потеря такого штампика, разумеется, вместе с паспортом, обойдется каждому всего лишь в десять рублей.

- Разве новый паспорт выдадут без штампика?

- Вот-вот! - обрадовался Илья. - Верно мыслишь. Жена Эдика тоже так спросила. А он ответил, что, получая новый паспорт, совсем необязательно афишировать их прежнюю жизнь. Получив новые паспорта, сказал Эдик своей супруге, они незамедлительно отправятся во Дворец бракосочетаний.

- Наверное, ты имеешь в виду бракоразводный дворец?

- Никогда о таком не слышал! - вспыхнул Илья. - Вместе с новыми заявлениями, подсказал Эдик жене, они подадут просьбу выдать двести рублей компенсации - для приобретения обручальных колец. Кольцо, как известно, это предмет первой необходимости, это символ, способствующий укреплению семейных уз. Ты физик, причем одинокий физик, тебе этого не понять, - Илья не скрывал ни раздражения, ни сарказма. - Вот и получается, что Эдик и его жена действительно могли получить двести рублей, вычтя из них две десятки, выплаченные за потерянные паспорта.

- И жена Эдика пошла на это?

Илья показал ровные зубы:

- Он умолял ее. Новосибирск - большой город. Можно пройти по всем загсам, по всем дворцам. Народу в городе много, быстро не примелькаешься... К счастью, у юной жены хватило благоразумия. Она рассталась с Эдиком навсегда.

5

Впрочем, разлука с первой женой ничуть не смутила Эдика Пугаева. Это я узнал от того же Ильи, он любил копаться в чужих биографиях. Он не без удовольствия перечислил мне основные житейские ценности Эдика, с помощью которых он когда-то собирался покорить столицу Сибири: диплом пединститута (похоже, настоящий), справки о работе в различных школах (похоже, липовые), сберкнижка с вполне приличной суммой, собранной на шабашных работах, а также при торговле кедровыми орехами, нелегально и не в сезон доставляемыми из тайги.

В Новосибирске Эдику первое время везло. Как он сам говорил: шла пруха. Здесь, в городе, он занялся делом чистым, как он сам считал, и интеллигентным: перепродавал пользующиеся спросом книги. Черный рынок скоро оценил мертвую хватку новоявленного культуртрегера. Кстати, именно в Новосибирске Эдик впервые узнал, что один из двух знаменитых Петровых его бывший кореш. Впрочем, на судьбе Пугаева данное открытие в то время особенно не сказалось. Погорев на книжных спекуляциях (Дрюон, Пикуль и Петровы), чудом отвертевшись от грозящего наказания, потеряв в житейских битвах свою вторую жену, буфетчицу в привокзальном ресторане, Эдик совершенно разумно разлюбил крупные города, перенасыщенные, на его взгляд, работниками ОБХСС и милиции.

Пытать судьбу он не стал, вернулся в Березовку.

Шумели над Томью яблоневые сады, давно ушло в прошлое голодное детство. Но мятежный дух не оставлял Эдика. Когда подвернулась возможность отправиться в качестве туриста к красотам Средиземноморья, Эдик умудрился оформить все необходимые документы, чуя сердцем - затраты на поездку окупятся!

- Заполняя анкету, - возмущался Илья, - Эдик на вопрос: "Какими языками владеете?" - ответил просто: "Никакими"! А, узнав, что на борту теплохода нахожусь я, до самого Стамбула не выходил из каюты. Он боялся, что я брошусь в море, увидев его. Лишь в Стамбуле он нанес нам с Петровым визиты вежливости.

- Ты был не один?

- В том-то и дело! Греки издали несколько наших книг, и я сам уговорил новгородца оставить на месяц его писательский клуб.

- Но чем, собственно, мешал тебе Эдик?

Илья набрал воздух в грудь. Илья, как ужасную тайну, выдохнул мне в лицо:

- Они подружились!

- Кто - они?

- Эдик и он, мой новгородский коллега, мой будущий дублер в нашем эксперименте! У новгородца всегда был несносный вкус. К тому же нет на свете другого такого лентяя. После Стамбула он уже не сходил на берег и даже пресс-конференции проводил на судне. Он лежал в шезлонге, курил трубку, а за новостями туда-сюда мотался Эдик Пугаев. Представляю, хмыкнул Илья, - как будет выглядеть новая повесть новгородца! Ведь даже на Коринф и Микены он смотрел глазами Пугаева!

- Не вижу повода для отчаяния.

- Как?! - вскричал Илья. И вздохнул: - Ах, ты же не знаешь. Оказалось, мы работаем практически над одним материалом, и даже прототип у нас общий.

- Такое в истории бывало, - улыбнулся я.

- Бывало... Но Петров - альтруист! Он же обязательно постарается доказать, что у Эдика есть человеческая душа. А у Эдика никогда не было души. Это только новгородец так считает. Он же всю жизнь ищет монополь Дирака!

Илья взглянул на меня:

- Ты помнишь, что такое монополь Дирака?

Я усмехнулся.

- Если магнит делить все на меньшие и меньшие части, - нагло объяснил мой бесцеремонный друг, - можно якобы добраться до магнита с одним полюсом... Нет, - вздохнул он, - Илья все испортит!

Я усмехнулся.

Я знал о наваждениях моего друга. Одним из таких наваждений для него всегда был Эдик Пугаев. Он был для Ильи той бесцельной звездой, что постоянно висит в небе. О ней можно забыть, она может быть затянута облаками, но она существует. Так и Пугаев. Вчера приторговывал куличками, сегодня спекулирует книгами, вчера дружил с буфетчицей, сегодня стрижет купоны с большого писателя.

Я понимал Илью.

И, никогда ничего такого в жизни не видев, я отчетливо, до рези в глазах, увидел и ощутил бесконечную, невероятную голубизну Эгейского моря - стаи несущихся сквозь брызги летучих рыб, палящий жар сумасшедшего средиземноморского солнца, а вдали неторопливо сменяющие друг друга загадочные флаги грузовых и пассажирских судов. Я отчетливо разглядел сквозь дымку морских пространств худенькую фигурку моего друга, увидел его прогуливающимся по эспланаде, где бородатые художники легко набрасывали мелками моментальные портреты прохожих. И так же отчетливо я увидел и новгородца, благодушно погруженного в очередной бедекер - его любимое чтение. Он, конечно, не случайно поставил свой шезлонг рядом с компанией устроившихся прямо на горячей деревянной палубе ребят из Верхоярска или из Оймякона, одним словом, откуда-то с полюса холода. Они дорвались наконец до моря и солнца, они могли наконец не отрываться от бесконечной, расписанной еще в Одессе пульки. Иногда они поднимали коротко стриженные головы, улыбались и не без любопытства спрашивали Петрова: "Что там за город? Чего суетятся люди?" Новгородец весело отвечал: "Это Афины, столица Греции. Туристов ведут в Акрополь". - "Ничего, - одобряли ребята с полюса холода. - Хороший город. Красивый". И вновь погружались в свою игру.