Товарищ курсант, я вас узнал! Рассказы - Александр Владимиров

Из оцепенения организатора культурного мероприятия вывело то, что кто-то тормошил его за плечо. Это был командир отделения из четвертой учебной группы, фамилию которого он и не помнил.

– Вовка! – почти кричал младший сержант. – Какой ты все-таки молодец! Мы так тебе все благодарны! Ты настоящий замполит! Да мы за тебя…

Не до конца вернувшись в реальность, Володя взял протянутый ему стакан, до половины наполненный золотистой жидкостью, и, не чувствуя ни вкуса, ни запаха содержимого, выпил залпом.

Если в зрительном зале на сцене на Россию надвигалась великая смута, то в буфете царила атмосфера праздника, замешанная на всепобеждающей любви ко всему человечеству и миру в целом. Звучали тосты во славу русского оружия, за дружбу и верность офицерским традициям и, конечно, за прекрасных дам, коих за столиками непостижимым образом становилось все больше. Здесь были подруги, специально приехавшие в театр, чтобы повидать своих парней; но бóльшую часть уже составляли барышни, которых смерч курсантского веселья закружил, оторвав от компаний, пришедших на встречу с оперным искусством. Поочередно за тем или иным столиком курсанты вставали и, манерно отставив локти, провозглашали тосты за присутствующих представительниц прекрасного пола.

Дважды чередой звонков были обозначены антракты между театральными действиями, но на это уже мало кто обращал внимание…

Тем временем на подмостках близился финал народной драмы. На подступах к Москве – войско Лжедмитрия. Хор, изображающий народ, потерявший политическое чутье, грянул многоголосое: «Слава тебе, царевичу!», следуя за самозванцем. Лишь Юродивый остается на сцене, предрекая России новые страшные невзгоды: «Лейтесь, лейтесь, слезы горькие!»…

В буфете, в силу отсутствия здравомыслящего юродивого, действие продолжалось и стало стихать лишь тогда, когда дежурный администратор, дама внушительной внешности, видимо, имеющая большой опыт в умиротворении участников различных застолий, трижды выключила свет в буфете.

Под слегка укоряющими, но добрыми взглядами гардеробщиц, курсанты наперебой спешили проявить свою галантность. С видом царственных особ девушки принимали на свои плечи скромные драповые пальто и видавшие виды овчинные шубки, выпрошенные на сегодняшний вечер у своих мам; и, взяв под руку своих кавалеров, следовали к выходу.

Прощание у автобуса было долгим и жарким.

И вот автобусы мчат нас туда, где любителей театра с нетерпением ожидают командир нашей роты и «другие официальные лица»… Несмотря на неотвратимо надвигающийся «разбор полетов» («Лейтесь, лейтесь, слезы горькие!»), в автобусе царит настроение, близкое к катарсису – что, собственно, и бывает после общения с высоким искусством.

Возле курсантской казармы мы выходим из автобусов, и вид дежурного по училищу, укоризненно поглядывающего на часы и демонстративно брезгливо поводящего носом, начинает нас настораживать. Беглый анализ сложившейся ситуации возвращает нас к суровой реальности: во-первых, мы приехали на два часа позже намеченного; во-вторых, приехали не все; в-третьих, кое-кто из приехавших не понял, что уже приехал…

Проверка, которую проводит лично командир роты, показывает, что около полутора десятков поклонников Мельпомены отсутствуют в расположении подразделения.

– Будем стоять в строю, пока не прибудет последний курсант! – объявляет командир.

Время от времени дверь медленно открывается, и показывается лицо очередного нашего товарища. Все явившиеся ведут себя так, как будто исполняют один и тот же этюд в театральном училище: невинность (круглые глаза) – удивление (вскинутые брови, пристальный взгляд на часы) – смущение – благородная обида (чуть выставленная вперед нижняя челюсть и прищуренные глаза). Закончив этюд, курсанты занимают свои места в строю.

…Время перевалило за полночь. Пребывание в армейском строю – одно из действенных средств для возвращения курсанта из мира грез к суровой действительности. Это еще раз подтверждается тем, что из строя начинают несмело звучать высказывания, носящие явно капитулянтский характер: мол, завтра занятия, каждый должен отвечать за себя, семеро одного не ждут… А в данный момент не семеро – сто с лишним человек ждали именно одного! И этим «одним» был курсант Алексей Грабов, который наиболее рьяно отстаивал право курсантов на культурное совершенствование и был автором статьи «„Борис Годунов“ – народная драма в четырех действиях» в ротной стенной газете.

Прошло еще немало времени – и вот наконец дверь в расположение роты распахнулась, и на пороге возникла фигура Алексея. Вопреки нашим опасениям, он твердо стоял на ногах, был опрятен и по форме застегнут на все пуговицы. Прикрыв за собой дверь, он решительно направился вдоль первой шеренги в направлении командира роты, стоящего перед строем.

Сейчас курсант перейдет на строевой шаг, доложит о прибытии командиру, четвертое действие народной драмы будет закончено, и мы отправимся спать. Но произошло неожиданное: Леша, не сбавляя хода, проследовал мимо командира роты, даже не взглянув в его сторону. Он продолжал движение вглубь казармы до тех пор, пока командир зычным, но чуть дрожащим от обиды и возмущения голосом, дважды не окликнул его по фамилии.

Только после этого Грабов, неловко балансируя, чтобы сохранить равновесие, остановился около щита со стенной газетой.

– Повернитесь, как положено, лицом к строю! Пусть товарищи посмотрят на вас! – рокотал баритон командира.

Грабов стоял перед строем. Счастливая улыбка, застывшая на его лице, никак не изменялась в течение всего монолога командира роты, содержавшего множество нелицеприятных слов в адрес «местного театрального критика». Но катарсис – высокое, сильное и глубокое чувство, его не способны омрачить мелкие неприятности!

Изрядно растратив запас крепких словечек, ротный, уже сам едва сдерживающий улыбку, язвительно спросил:

– Вы хоть помните, как называется опера?

– Конечно! – раздался ответ. – «Борис Богатков»1!

Курсантская рыбалка

После второго курса обучения в политических училищах проходила наша месячная стажировка в должности командиров взводов. Не какая-нибудь практика, как в гражданских ВУЗах, а именно – «стажировка в войсках»! Или сокращенно – «стаж». Время, наполненное событиями, которые по какой-то, не до конца понятной, логике, остались в памяти под грифом «хранить бессрочно».

Итак, 1974 год, Забайкалье, станция Дивизионная, жара, июнь…

Сегодня суббота, а это значит – в полковом клубе будут танцы. Мы, конечно, старательно делаем вид, что это нас абсолютно не интересует. Но после обеда наше обмундирование тщательно выглажено, а хромовые сапоги со стоячими голенищами начищены до блеска.

Чтобы скоротать время, идем прогуляться по территории жилого городка. К нашему удивлению – на улице ни души. Говорят, что человек чувствует на себе пристальный взгляд другого человека. Мы же сейчас явно ощущаем отсутствие взглядов, и от этого нам немного неуютно.

– Так суббота же, все на реке! – раскрывает загадку дежурный по КПП.

Мы направляемся к реке Селенге и видим, что пологий берег вправду густо «заселен» отдыхающими компаниями. На расстеленных плащ-палатках и пледах – закуски и напитки, соответствующие дню недели. Офицеры, свободные от службы, жены, дети – все население городка здесь. Несмотря на жару, никто не купается: Селенга – река с норовом, с ее течением может не справиться и опытный пловец.

Наше появление не осталось незамеченным – это мы понимаем по уменьшению громкости женских голосов и направленным на нас оценивающим взглядам.

По закону природы молодые самцы, ощущающие повышенное внимание особей женского пола, делают все, чтобы это внимание удержать и укрепить. Павлины, например, распушают свои шикарные хвосты. Но у нас нет хвостов, что серьезно усложняет задачу.

Мишка Перков находит выход. Он подходит к полузатопленной лодке, на носу которой стоит мальчишка лет десяти с удочкой.

– Пацан! Дай дяденьке половить рыбку! – нарочито громко и развязно произносит Мишка.

Не смея отказать девятнадцатилетнему «дяденьке», паренек протягивает ему удочку.

– Только крючок не оборвите, – просит мальчик.

– Да я с удочкой родился! – гордо заявил Мишка, и с этими словами (сильно меня удивившими) взобрался на самый нос лодки и закинул удочку.

Надо сказать, что его ладная фигура в курсантской форме и сверкающих хромачах смотрелась на носу затопленного «баркаса» эффектно, не хуже ДиКаприо на «Титанике». Градус внимания к моему другу достиг апогея, в чем я успел ему немного позавидовать. Поплавок, подхваченный быстрым течением, летел слева направо и вдруг резко нырнул под воду. Весь «зрительный зал», включая галерку, замер…