Оракул петербургский. Книга 1 - А. Федоров

Дельфийский Оракул продолжал зорко следить за неожиданными поворотами судьбы достижимых его взору человеческих общностей: жрецы пытались еще и заглянуть в будущее. Адепты храмовой философии не вмешивались в сложный процесс первозданных преобразований, подчиняющийся генеральной формуле: рождение – жизнь – смерть. Но, поддерживая тайный контакт с зазеркальем, они озвучивали Божью волю в доступной для понимания простых людей форме. И в миру продолжал действовать извечный, самый справедливый, но безжалостно неотвратимый Закон: "В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты, и в прах превратишься" (1 Моисеева, 3: 19).

Рассказ этот, может быть, излишне выспренний и многоцветный, затейливо сплетался одним из трех сидящих в утлом помещении – в цокольном этаже старой петербургской больницы, расположенной на берегу фонтанной реки. В далекие царские времена здесь доживали свой век нищие старухи, душ эдак пятнадцать-двадцать или немногим более того. Здесь же размещалась акушерская школа. Тогда богадельни организовывались, как правило, именитыми особами царских кровей. В том заключалось различие века нынешнего и минувшего. Эгоистичные монархи, оказывается, считали нужным печься о подданных, причем делали это на собственные деньги.

Неподалеку от больницы между Египетским и Калинкиным мостами располагался комплекс строений иного свойства и предназначения. Но уже сочетание "египетского" и "калинкина" свидетельствовало о традиционной несуразности семантики не только русских слов, прямых и отвлеченных понятий, но и, скорее всего, русской души.

Комплекс зданий Экспедиции заготовления государственных бумаг (ЭЗГБ) совершенно некстати сочетался с богадельней. Подобный альянс был уместен разве, что при слиянии кнута и пряника, рогов и копыт, хвоста и желудка. ЭЗГБ создана при самом тесном участии Агустина Бетанкура, итальянца по происхождению, члена-корреспондента Французской Академии наук, политического диссидента в Западной Европе, но желанного гостя в крепостной, отсталой стране, славившейся самой консервативной монархией, то есть в России. "Разве может человек доставить пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому" (Кн. Иова 22: 2).

Трудно определить, кто все же больше выступал в роли покорителя и покоряемого, – масса иностранцев-мигрантов или рабы российские, которых больше устраивала жизнь дремучая. Ясно, что все происходит по воле Божьей: значит Всевышнему угодны были небольшие инъекции европейской культуры в ленивый славянский мозг. Бог посылал на русскую землю тех властителей, которым доверял известные преобразования. И они старались, каждый по-своему. "Во все дни определеннаго мне времени я ожидал бы пока прийдет мне смена" (Кн. Иова 14:14).

Сам этот комплекс промышленных зданий в историческом аспекте был то же анахронизмом. Здесь изначально, при проектировании и строительстве, были заложены передовые технологии производства, обгоняющие Европу, забота о рабочих в виде высочайшей зарплаты, по сравнению с другими предприятиями. На 3700 работающих имелись казенные квартиры, школа на 160 учащихся, ясли на 60 детей, лазарет со стационаром на 44 койки, столовая на 600 посадочных мест, свой театр. На работу в ЭЗГБ принимали только при наличие двух поручителей: если новичок не выдерживал испытание на добронравие, прилежание и дисциплину, то увольняли всех троих – претендента и поручителей. Все это никак не вязалось с тем, что войдет в жизнь коллективов заводов и фабрик в советские времена, когда власть официально перейдет в руки самого народа. Оказывается современные выкрутасы макро-и микроэкономики, являющиеся сутью подходов передовых экономистов, давно внедрялись на территории необъятной России. Но делалось это "в отдельно взятом" уголке Санкт-Петербурга.

То же произошло и с больницами, домами призрения, доставшимися в наследство "пролетариату и трудовому крестьянству" от монархии. Народные избранники и демократические правительства без зазрения совести паразитировали на остатках благодеяний бывших "сатрапов" в течение более восьмидесяти лет, мало чем радуя своих соотечественников, нуждающихся в заботе. Были экспериментаторы, которые считали правым делом аресты и надругательства над человечностью. Они организовали уникальный конвейер, с помощью которого настойчиво всаживался свинец в умные и честные головы соотечественников, но плодили и оставляли жить подонков.

То были технологии своеобразной евгеники – науки деликатной, но легко подпадающей под влияние оголтелой сволочи. Что говорить, и всю науку большевики сумели превратить в продажную женщину: любой, даже самый теоретический доклад, начинался с идеологических поклонов и вылизывания задницы очередного вождя. Почитаешь, скажем, учебник по клинической урологии времен правления "учителя всех народов", и окажется, что первым и самым лучшим урологом на планете всей был Иосиф Сталин – именно благодаря его "светлому гению" были спасены тысячи и миллионы советских граждан, страдающих почечно-каменной болезнью, аденомой простаты, воспалительными заболеваниями.

Денег на строительство больниц и домов престарелых у верных сынов народа, носителей пролетарской сермяжной правды вечно не хватало. Все средства шли на строительство концлагерей, укрепление обороны, развитие Военно-промышленного комплекса, да на создание оазисов для верхушки власти. Его величество хам принялся управлять государством, устанавливать свой миропорядок.

В советские времена прежняя небольшая богадельня приняла облик многопрофильной больницы и распухла до пятисот коек. Несчастные пациенты превратились в страдальцев "по быту", ибо ощущали себя сельдями в бочке, только без лекарственного рассола, прохлады и свежести. Был резон опасаться худшего – как бы не слопал на закуску и эти крохи цивилизации очередной пьянчуга с пролетарской закалкой, возведенный неведомой силой в ранг верховного жреца. К несчастью люди забывают, что, не взирая на классовые корни, должности и звания, все вместе, лечащие и лечимые, тихо готовились стать постным завтраком для старухи-смерти. Это и объединяло душу, мозг, плоть простых смертных – заложников Божьей воли, но не светского права.

Откроем тайну: трое собеседников были эскулапами советской фабрики-кухни, на которой выпекаются медицинские рецепты, выдается, так называемая, медицинская услуга в доступном объеме и качестве. Наши "повара" медицинского зелья, выученные и воспитанные в отечественной высшей медицинской школе, носили на себе отчетливую печать порока уравнительной системы. Сама жизнь, "текущий момент" рождает каламбур, доведенный до качества парадигмы: уравнения нищеты в виде следов не правильного питания и чрезмерной выпивки ясно проступали на их лицах, фигурах, мыслях и совести.

Тройка старых друзей и сотоварищей по профессиональному цеху давно и негласно объединилась в рамках больнички в крохотный клан, имя которому диссиденты. В него трудно попасть, но еще труднее удержаться, ибо требуется для того призвание, особые знания и Божья воля. Как правило, чего-нибудь у большинства рядовых граждан недостает, потому простонародие не идет на смелую конфронтацию, а пытается приспособиться к требованиям сильных мира сего.

Один из трех – как раз тот, что рассказывал – лысый, помятый и потрепанный жизнью – имел за плечами лет так сорок пять общения с социализмом. Фамилию он имел весьма распространенную, русскую – Сергеев, а звали его Александром Георгиевичем. Врач-инфекционист со способностями, дарованными Богом, спас не одну жизнь. Он отличался одновременно крайней брезгливостью и заметной неряшливостью. Но неряшливость та не покушалась на каноны стерильности. Такие фрукты умудряются выдерживать особый профессиональный стиль, идущий от высокой санитарной культуры, который делает их совершенно не способными заразить и заразиться.

При всем при том, местный реликт шокирует приличную публику выцветшей, застиранной до дыр рубашкой, неглаженными тысячу лет брюками и пиджаком с хотя бы одной оторванной пуговицей. Сергееву ничего не стоит запросто, как говорится, не отходя от кассы, удивить цивильных граждан презрением к моде и политесу. Приобретается такая одежонка, бесспорно, не у Кардена, а в заурядной лавке полуспортивной – полурабочей одежды. Джинсовая ткань – эмблема индивидуальной нормы таких субъектов. Отечественные костюмы сидят на них, как на корове седло, а зарубежные они не покупают принципиально, но не из-за патриотизма, а по причине отсутствия лишних денег.

Однако для врача много значит внешний вид: спасало положение то, что наш ископаемый субъект сохранил подобие спортивно-военной выправки – не обрюзг, не оплыл жиром, не налился лишней влагой, не успел схлопотать расстройство обмена веществ. Профессиональный ученый-врач давно оставил активную научную деятельность, а успешно защищенную докторскую диссертации уложил на самую дальнюю полку домашнего книжного стеллажа. В той лысой голове сохранились еще значительные куски информации, но были они, как говорится, из многих областей. Когда сведения рассованы по многим комнатам, а ключ от помещений потерян, то есть основания подозревать проявление мягкой шизофрении.