Крепдешиновое лихо - Анна Князева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Батя! Я видел Люську, Эдькину жену!
— Думай, что говоришь…
— Она в сугробе лежит, у леса, на повороте.
Отец грозно зыркнул и повысил голос:
— Думай, что говоришь!
— Айда туда, батя! Айда! Вдруг она там?!
Отец решил, что и в самом деле надо проверить, взял на конюшне лошадь, сел на неё сам и усадил перед собой Петрушу.
Доехав до места, они привязали лошадь к березе, а сами по сугробам пошли к лесу. Погода в тот день была ветреной, близился февраль. Снег в отсутствие тепла не покрылся настом, и его разметало ветром. Пробравшись по глубоким сугробам до кромки леса, отец с высоты своего роста увидел торчащую из-под снега руку.
— Возвращайся к лошади, я скоро приду! — приказал он сыну, а сам двинулся дальше.
В сугробе и в самом деле была Люська. Когда Петрушин отец отрыл её и очистил от снега, то понял, что ее зарубили.
Отец с сыном не стали возвращаться в Чистовитое, а поскакали в колхозную контору в Покосное. В дороге Петруша обернулся, чтобы спросить:
— Ты её видел?
Отец молча кивнул, и Петруша с гордостью заключил:
— Ну, я ж тебе говорил! А ты мне не верил!
Потом он охотно рассказывая пацанам о своём вещем сне и в некотором роде сделался деревенским героем.
Участкового в Покосном в те времена не было, если что-то случалось, милиционер приезжал из районного центра. Услышав о страшной находке, председатель для начала сам съездил на место. Только убедившись, что все так и есть, вызвал оперативную группу, которая из-за тогдашней скудости и нехватки кадров состояла всего из двух человек: оперуполномоченного, который вёл дело Нинки, и женщины, не то криминалиста, не то медсестры.
Мерзлую что Люську откопали и, как была, со скрюченными руками и ногами, бросили в кузов грузовика, на котором приехали члены оперативной группы. Ввиду неприспособленности колхозных помещений труп сразу увезли в районный центр для осмотра и освидетельствования.
Через неделю в Покосное снова приехал оперуполномоченный. Он привез заключение судмедэксперта и, прихватив с собой двоих мужиков, отправился к лесу, где обнаружили Люську, чтобы поискать улики и орудие убийства. По заключению эксперта, раны были нанесены топором.
Однако ничего из того, на что рассчитывал уполномоченный, найдено не было. Ничего, кроме соломы. Её на месте обнаружения трупа было предостаточно.
И здесь в деле случился ещё один поворот. Все началось с того, что мать послала Клаву и Верку на ферму за молоком. Они взяли ведра — на их семью полагалось два полведра молока, так было легче нести. Когда девочки явились на ферму, то увидели, что молоко наливают Янису.
Клава как старшая отдала молоканщице талоны и получила молоко, полагавшееся на их большую семью. Когда они с сестрой тащили ведра домой, она сказала:
— Люська получила январские талоны в конторе, но домой не вернулась. Раз так, откуда у Яниса талоны на молоко?
Об этом она рассказала отцу, а он — председателю.
Тот удивился:
— Других талонов семейство Води не получало. Их ещё не напечатали в городской типографии.
По всему выходило, что Водя и её домочадцы вот уже две недели получали молоко по талонам, которые несла домой Люська. Но её убили, а талоны непонятно как оказались у Води. И никто из деревенских на ферме и молоканке не задался вопросом: а кто их принес?
Но и это было еще не все. Кто-то вспомнил, что в первый день пропажи невестки старик Янис брал в колхозе запряженные сани, чтобы привезти для хозяйства соломы. Ещё кто-то видел, что из Водиного двора сани выехали с ворохом соломы.
Получалось, что Янис не привозил солому, а вывозил её со двора. И это было подозрительно.
Настало время обо всём рассказать оперуполномоченному. Тот выслушал председателя и вечером уехал в район. Следующим утром вернулся с разрешением на обыск Водиного хозяйства. Вместе с председателем он взял двоих понятых: колхозную бухгалтершу и подвернувшуюся под руку соседку Води Петрову.
В Чистовитом все уже знали, что труп Люськи нашли и её зарубили. Когда милиционер с председателем и понятыми вошли в Водин двор, за ее воротами собралось полдеревни.
Во время обыска уполномоченный ходил по избе и недовольно водил носом. Потом наконец спросил у Води:
— Куда подевались вещи вашей невестки?
Водя кивнула на Анну:
— Спросите у неё.
Анна прошла в соседнюю комнату и демонстративно распахнула створки самодельного шкафа:
— Нате! Рыщите!
— Поаккуратней, гражданочка… — Уполномоченный подозвал понятых: — Подойдите ближе, товарищи!
— Куда уж ближе… — Соседка Петрова покосилась на Водю, но та даже бровью не повела.
Уполномоченный обратился к Анне:
— Показывайте, что здесь ваше, а что принадлежало погибшей.
Анна стала выхватывать из шкафа платья и швырять их на кровать:
— Это, из штапеля, моё! Бумазейное — тоже! Из голубого крепдешина с цветочками — Люськино, из маркизета — тоже её.
— Быстро же вы сообразили… — заметил уполномоченный. — Ещё не схоронили, а вы уже пользуетесь.
— Так ей же теперь ничего не надо, — сказала Анна и, проследив за взглядом оперуполномоченного, вдруг побледнела.
Тот наклонился и потянулся к шкатулке, которая стояла в шкафу возле стареньких босоножек:
— А ну-ка… Что это? Ваша шкатулочка?
— Моя, — упавшим голосом проронила Анна.
Оперуполномоченный снял крышку и поставил шкатулку на стол:
— Прошу подойти понятых!
Обе понятые, бухгалтерша и Петрова, подошли к столу и с опаской заглянули в шкатулку.
Он спросил:
— Видите, что внутри?
— Бусики… — проронила бухгалтерша.
— И сережки. — Петрова схватилась за щеку: — Так ведь это же…
— Мулькис![2] — крикнула Водя и бросилась на дочь, но милиционер оттащил её в сторону.
— Я знаю, чьи это серёжки и бусики! — Стрельнув глазами на Водю, Петрова отчаянно выкрикнула: — Нинкины!
Анна завопила:
— Врёшь, сволочь! — Но, выплеснув возмущение, мгновенно переменилась в лице: — Это не мое! Нинка перед смертью подложила, ей-богу!
— Хошь топись от такого позору! — Петрова хлопнула себя по бокам. — Она ещё и божится! Нинка на покосе в тот день была в этих бусиках, и серёжки были на ней! Она, значит, утопла, а серёжки и бусики сами домой прибежали и в твою шкатулку сложилися!
— У вас, гражданка, в доме какая-то чертовщина творится, — уполномоченный обратился к Воде. — Предметы сами перемещаются, без участия человека. Сначала украшения, потом талоны на молоко. Как объясните?
— Я — нерусская! Давайте мне переводчика!
— Ну что ж… Тогда собирайтесь, поедемте в район.
— Зачем?
— Искать переводчика. — Милиционер посмотрел на Анну:
