Подвиг - Владимир Набоков

Вечеромъ поднимались узкими кипарисовыми коридорами въ Адреизъ, и большая нелeпая дача со многими {25} лeсенками, переходами, галлереями, такъ забавно построенная, что порой никакъ нельзя было установить, въ какомъ этажe находишься, ибо, поднявшись по какимъ-нибудь крутымъ ступенямъ, ты вдругъ оказывался не въ мезонинe, а на террасe сада, - уже была пронизана желтымъ керосиновымъ свeтомъ, и съ главной веранды слышались голоса, звонъ посуды. Лида переходила въ лагерь взрослыхъ, Коля, нажравшись, сразу заваливался спать; Мартынъ сидeлъ въ темнотe на нижнихъ ступенькахъ и, поeдая изъ ладони черешни, прислушивался къ веселымъ освeщеннымъ голосамъ, къ хохоту Владимiра Иваныча, къ Лидиной уютной болтовнe, къ спору между ея отцомъ и художникомъ Данилевскимъ, говорливымъ заикой. Гостей вообще бывало много - смeшливыя барышни въ яркихъ платкахъ, офицеры изъ Ялты и паническiе пожилые сосeди, уходившiе скопомъ въ горы при зимнемъ нашествiи красныхъ. Было всегда неясно, кто кого привелъ, кто съ кeмъ друженъ, но хлeбосольство Лидиной матери, непримeтной женщины въ горжеткe и въ очкахъ, не знало предeла. Такъ появился однажды и Аркадiй Петровичъ Зарянскiй, долговязый, мертвенно-блeдный человeкъ, имeвшiй какое-то смутное отношенiе къ сценe, одинъ изъ тeхъ несуразныхъ людей, которые разъeзжаютъ по фронтамъ съ мелодекламацiей, устраиваютъ спектакли наканунe разгрома городка, бeгутъ покупать погоны и никакъ не могутъ добeжать, и возвращаются, радостно запыхавшись, съ чудесно добытымъ цилиндромъ для послeдняго дeйствiя "Мечты Любви". Онъ былъ лысоватъ, съ прекраснымъ, напористымъ профилемъ, но повернувшись прямо, оказывался менeе благообразнымъ: подъ {26} болотцами глазъ набухали мeшечки, и не хватало одного рeзца. Человeкъ же онъ былъ мягкiй, добродушный, чувствительный и, когда по ночамъ всe выходили гулять, пeлъ бархатнымъ баритономъ "Ты помнишь ли - у моря мы сидeли..." или разсказывалъ въ темнотe армянскiй анекдотъ, и кто-нибудь въ темнотe смeялся. Въ первый разъ встрeтивъ его, Мартынъ съ изумленiемъ и даже съ нeкоторымъ ужасомъ призналъ въ немъ забулдыгу, приглашавшаго его стать къ стeнкe, но Зарянскiй повидимому ничего не помнилъ, такъ что осталось неяснымъ, кто такой Умерахметъ. - Пьяницей былъ Аркадiй Петровичъ отмeннымъ и бушевалъ во хмелю, - но револьверъ, который однажды снова возникъ, - во время пикника на Яйлe, въ стрекотливую ночь, пропитанную луннымъ свeтомъ и мускатъ-люнелемъ, - оказался съ пустымъ барабаномъ. Зарянскiй еще долго вскрикивалъ, грозилъ, бормоталъ, говоря о какой-то своей роковой любви, его покрыли шинелью, и онъ уснулъ. Лида сидeла близко къ костру и, подперевъ ладонями лицо, блестящими, пляшущими, румяно-карими отъ огня глазами, глядeла на вырывавшiяся искры. Погодя Мартынъ всталъ, разминая ноги, и, взойдя по черному муравчатому скату, подошелъ къ краю обрыва. Сразу подъ ногами была широкая темная бездна, а за ней - какъ будто близкое, какъ будто приподнятое, море съ цареградской стезей посрединe, лунной стезей, суживающейся къ горизонту. Слeва, во мракe, въ таинственной глубинe, дрожащими алмазными огнями играла Ялта. Когда же Мартынъ оборачивался, то видeлъ поодаль огненное безпокойное гнeздо костра, силуэты людей вокругъ, чью-то руку, бросавшую сукъ. Стрекотали {27} кузнечики, по временамъ несло сладкой хвойной гарью, - и надъ черной Яйлой, надъ шелковымъ моремъ, огромное, всепоглощающее, сизое отъ звeздъ небо было головокружительно, и Мартынъ вдругъ опять ощутилъ то, что уже ощущалъ не разъ въ дeтствe невыносимый подъемъ всeхъ чувствъ, что-то очаровательное и требовательное, присутствiе такого, для чего только и стоитъ жить.

VI.

Эта искристая стезя въ морe такъ же заманивала, какъ нeкогда тропинка въ написанномъ лeсу, - а собранные въ кучу огни Ялты среди широкой черноты невeдомаго состава и свойства напоминали опять же кое-что, видeнное въ дeтствe: девятилeтнiй Мартынъ, въ одной рубашкe, съ похолодeвшими пятками, стоялъ на колeнкахъ у вагоннаго окна; южный экспрессъ шелъ по Францiи. Софья Дмитрiевна, уложивъ сына, сидeла съ мужемъ въ вагонe-ресторанe, горничная мертвымъ сномъ спала на верхней койкe; въ узкомъ отдeленiи было темно, только просвeчивалъ синiй задвижной колпакъ лампы; качалась его кисть, потрескивало въ стeнкахъ. Выйдя изъ подъ простыни, добравшись по одeялу до окна, наполовину срeзаннаго концомъ верхней койки, и поднявъ кожаную сторку, - для чего пришлось отстегнуть ее съ кнопки, а тогда она гладко поeхала вверхъ, - Мартынъ зябъ, ощущалъ ломоту въ колeнкахъ, но не могъ оторваться отъ окна, за которымъ косогорами бeжала ночь. И тогда-то онъ вдругъ увидeлъ то, что теперь вспомнилъ на Яйлe, {28} - горсть огней вдалекe, въ подолe мрака, между двухъ черныхъ холмовъ: огни то скрывались, то показывались опять, и потомъ заиграли совсeмъ въ другой сторонe, и вдругъ исчезли, словно ихъ кто-то накрылъ чернымъ платкомъ. Вскорe поeздъ затормозилъ и остановился во мракe. Стали доноситься странно безплотные вагонные звуки, чей-то бубнящiй голосъ, чей-то кашель, потомъ прошелъ по коридору голосъ матери, и, сообразивъ, что родители возвращаются изъ вагона-ресторана и по дорогe въ смежное отдeленiе могутъ къ нему заглянуть, Мартынъ проворно метнулся въ постель. Погодя поeздъ двинулся, но вскорe сталъ окончательно, издавъ длинный, тихо свистящiй вздохъ облегченiя, при чемъ по темному купэ медленно прошли блeдныя полосы свeта. Мартынъ снова поползъ къ стеклу, и былъ за окномъ освeщенный дебаркадеръ, и съ глухимъ стукомъ человeкъ катилъ мимо желeзную тачку, а на ней былъ ящикъ съ таинственной надписью "Fragile". Мошки и одна большущая бабочка кружились вокругъ газоваго фонаря; смутно шаркали по платформe, переговариваясь на ходу о неизвeстномъ, какiе-то люди; и затeмъ поeздъ лязгнулъ буферами и поплылъ, - прошли и ушли фонари, появился и тоже прошелъ ярко озаренный снутри стеклянный домикъ съ рядомъ рычаговъ, - качнуло, поeздъ перебралъ рельсы, и все потемнeло за окномъ, опять бeгущая ночь. И снова, откуда ни возьмись, уже не между двухъ холмовъ, а какъ-то гораздо ближе и осязательнeе, повысыпали знакомые огни, и паровозъ такъ томительно, такъ заунывно свистнулъ, что казалось, и ему жаль разстаться съ ними. Тутъ сильно хлопнуло что-то, и проскочилъ встрeчный поeздъ, проскочилъ, {29} и какъ будто его и не было вовсе, - опять бeжала волнистая чернота, и медленно рeдeли неуловимые огни.

Когда они навсегда закатились, Мартынъ укрeпилъ сторку и легъ, а проснулся очень рано, и ему показалось, что поeздъ идетъ плавнeе, развязнeе, словно приноровился къ быстрому бeгу. И когда онъ сторку отстегнулъ, то почувствовалъ мгновенное головокруженiе, ибо въ другую сторону, чeмъ наканунe, бeжала земля, и раннiй пепельно-блeдный свeтъ яснаго неба тоже былъ неожиданный, и совершенно были вновe террасы оливъ по склонамъ.

Со станцiи поeхали въ Бiаррицъ въ наемномъ ландо, пыльной дорогой, окаймленной пыльной ежевикой, и, такъ какъ ежевику Мартынъ видeлъ впервые, а станцiя почему-то звалась Негритянкой, онъ былъ полонъ вопросовъ. Въ пятнадцать лeтъ онъ сравнивалъ крымское море съ моремъ въ Бiаррицe: да, бискайскiя волны были выше, прибой сильнeе, - и толстый беньеръ-баскъ въ черномъ, всегда мокромъ трико ("гибельная профессiя", - говорилъ отецъ) бралъ Мартына за руку, велъ его въ мелкую воду, затeмъ оба поворачивались спиной къ прибою, и съ грохотомъ налетала сзади огромная волна, потопляя и опрокидывая весь мiръ. На первой, зеркальной полосъ пляжа буролицая женщина съ сeдыми завитками на подбородкe встрeчала выкупавшихся, накидывала имъ на плечи мохнатыя простыни, а дальше, въ пахнувшей смолой кабинкe, служитель помогалъ сдернуть липкiй костюмъ и приносилъ шайку горячей воды, почти кипятка, куда полагалось погрузить ноги. Затeмъ, одeвшись, сидeли на {30} пляжe, - мать въ большой бeлой шляпe, подъ бeлымъ наряднымъ зонтикомъ, отецъ тоже подъ зонтикомъ, но мужскимъ, изабелловаго цвeта; Мартынъ же, въ завороченныхъ до паха штанишкахъ, полосатой фуфайкe и загорeлой соломенной шляпe съ англiйской надписью на лентe вокругъ тульи (Его Величества "Непобeдимый"), строилъ изъ песка крeпость, окруженную рвами. Проходилъ вафельникъ въ беретe, со скрежетомъ вертeлъ рукояткой краснаго жестяного боченка съ товаромъ, и большiе, гнутые куски вафли, смeшанные съ летучимъ пескомъ и морской солью, остались однимъ изъ живeйшихъ воспоминанiй той поры. А за пляжемъ, на каменной променадe, заливаемой въ непогоду волной, бойкая, немолодая, нарумяненная цвeточница продeвала гвоздику въ петлицу отцовскаго бeлаго пиджака, и отецъ при этомъ смeшно и добродушно смотрeлъ на процедуру продeванiя, выпятивъ нижнюю губу и прижавъ наморщенный подбородокъ къ отвороту. Было жалко покинуть въ концe сентября веселое море и бeлую виллу съ корявой смоковницей въ саду, все нехотeвшей дать хоть одинъ зрeлый плодъ. На обратномъ пути остановились мeсяца на полтора въ Берлинe, гдe по асфальтовымъ мостовымъ съ трескомъ прокатывали мальчишки на роликахъ, - а иногда даже взрослый съ портфелемъ подмышкой. И были изумительные игрушечные магазины (локомотивы, туннели, вiадуки), и теннисъ за городомъ, на Курфюрстендамe, и звeздная ночь Винтергартена, и поeздка въ сосновые лeса Шарлоттенбурга свeжимъ и яснымъ днемъ въ бeломъ электрическомъ таксомоторe. На границe Мартынъ спохватился, что забылъ въ вагонe вставочку со стеклышкомъ, {31} въ которомъ, ежели приложить глазъ, вспыхивалъ перламутрово-синiй пейзажъ, а во время обeда на вокзалe (рябчики съ брусникой) проводникъ ее принесъ, и отецъ далъ ему рубль. Въ Вержболовe было снeжно, морозно, на тендерe вздымалась цeлая гора дровъ, багровый русскiй паровозъ былъ снабженъ расчистнымъ вeеромъ, обильный бeлый паръ, клубясь, выливался изъ огромной трубы съ широкимъ разваломъ. Нордъ-Экспрессъ, обрусeвъ въ Вержболовe, сохранилъ коричневую облицовку, но сталъ по новому степеннымъ, широкобокимъ, жарко отопленнымъ, и не сразу давалъ полный ходъ, а долго раскачивался послe остановки. Въ голубомъ коридорe было очень прiятно примоститься на откидномъ сидeнiи у окна, и мимоходомъ погладилъ Мартына по головe толстый зобатый проводникъ въ шоколадномъ мундирe. За окномъ тянулись бeлыя поля, кое-гдe надъ снeгомъ торчали ветлы; у шлагбаума стояла женщина въ валенкахъ, съ зеленымъ флагомъ въ рукe; мужикъ, соскочивъ съ дровней, закрывалъ рукавицами глаза пятившейся лошаденкe. А ночью было нeчто особенное: мимо чернаго зеркальнаго стекла пролетали тысячи искръ огненнымъ стрeльчатымъ росчеркомъ.