Объективная реальность - Влад Тарханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Понимаете, Михаил, вы своими «письмами» итак привлекли к себе очень много пристального внимания. Очень много. Так что, вас рассматривали буквально под микроскопом. Вот и стали вылезать мелкие детали. А по сумме, так их стало критически много.
— И тогда меня подвели под гипноз. А я-то думал. Что за дурацкий метроном в кабинете у вождя, блин, как мальчика сделали, чес слово…
— Видите, какой умный еврейский мальчик! — с иронией выдал Кунин.
— Ага, птица говорун отличается умом и сообразительностью. — на автомате выдал я, пытаясь словить мысль, которая как-то всё время от меня ускользала. Нет, словил! Вот только мне не дали ее обдумать как следует.
— Что это за хрень, гражданин Пятницын?
— Это… фразеологизм, из моего времени. — уточняю, глядя на обеих. Да, они оба в курсе.
— Миша, вы там это, с фразами и словечками из вашего времени осторожней. Не надо привлекать к себе внимание. В том числе наше. — Это уже Смирнов, причем взглянул на своего сотоварища немного осуждающе.
— Каюсь, грешен! — поднял руки в жесте сдающегося.
— Хватит, Миша, мы тут должны решить, что с вами делать, а вы паясничаете, как клоун в цирке. — Кунин пытается давить меня своей аурой. Ну да, парень, я, между прочим и Сталину в глаза смотрел, вот у того аура! Вот он как глянет, так не по себе становится. Ты-то тоже молодец, но я-то уже твои штуки просёк. И я из другого времени. У нас там уже искусственный интеллект своих операторов мочит не хуже терминатора, так что ты, умный еврейский дядя не на того напал!
— Ой, да не смешите мои седины! Если бы решение по мне не было принято, и не вами, то мы бы тут не разговаривали. Если бы меня решили пустить в расход, то вас пустили вместе со мной, это ведь вы меня кололи в кабинете вождя? И как я вас не заметил? А раз мы с вами говорим, то решение уже принято. Как я понимаю, операцию «Серая папка» никто останавливать не хочет? Ну, и что мы тогда тут делаем? Тору читаем? Так она длинная, долго читать будем, скоро умаемся.
— Миша, а я говорил тебе, что он умный, а ты мне не верил! С тебя коньяк! — Смирнов широко улыбнулся. Кунин же выглядел не слишком обрадованным. Ну да, прокололся. Впрочем, мне показалось, но в этой паре Николай был старшим, и вроде как поопытнее. Ладно, время покажет ху из ху.
— Значит так, Михаил, сейчас ты дашь подписки. Много подписок. И протоколы подпишешь. И аккуратно там. Они в единственном экземпляре. Заодно прочитаешь, что ты там наговорил. Потом мы отсюда выйдем. Только у меня есть один вопрос, на который я хотел бы получить ответ. Почему ты сказал, что Великая Отечественная война продлилась пять лет? От 22 июня 1941 года до 9 мая 1945 — чуть менее четырёх.
— Дело в том, что я включил в этот срок еще две малые войны, но… в общем, советско-финляндскую войну, или еще Зимнюю войну, она началась в конце тридцать девятого, почти перед Новым годом, а еще августовский разгром Квантунской армии Японии в сорок пятом. Хотя и тут я, наверное, неправ. Если прибавить осенний Освободительный поход РККА в Польшу… то…
— А почему они так важны?
— Освободительный поход РККА дал нам Западную Украину и Белоруссию, но теперь у нас с Германией стала общая граница, потому что Польша, как государство, в который раз исчезла. Зимняя война показала слабость Красной армии и уверила Гитлера, что на Советский Союз можно и нужно напасть. Если бы удалось разгромить Финляндию, быстро и почти без потерь, думаю, у нас был бы еще почти год на подготовку к войне. Много это или мало? Мне сложно сказать. Я ведь не военный-профессионал. И вообще, как на меня, надо постараться задушить нацизм в зародыше. У нас говорят, что паровозы надо давить, пока они чайники. А мы вот рассусоливаем пока что, думаем. А враг уже выползает из норы.
— Хорошо, Михаил. Ответ принят. Сейчас принесут бумаги. Прочитаете, распишитесь. Потом разговор продолжим. — Смирнов нажимает на какую-то кнопку, которую я не приметил. Минут через десять — двенадцать появляется в кабинете крепкий мужчина росту чуть более среднего с портфелем, из которого на стол выкладывает папку с бумагами. Успеваю его опознать. А нихрена себе! Мне бумаги сам Власик таскает! Вот это получается, вляпался ты, Пятницын, и Кольцова вляпал. Теперь только пан, и никаких пропал! Как там говарил старик Хэмингуэй, по ком звонит колокол, ну-ну, теперь я точно знаю ответ.
(Николай Сидорович Власик в своем кабинете)
Москва. Кремль. Кабинет товарища Сталина
— Товарищ Сталин, совещание по программе перевооружения Красной армии…
— Подождите, Борис Михайлович, с этим совещанием. Успеем. Я вас не по этому поводу вызвал.
Шапошников превратился в слух. Он был одним из немногих военных специалистов еще той, царской закалки, которые заслужили полное доверие советского руководства и товарища Сталина лично. Это был серьезный профессионал, человек, который сделал очень много для победы РККА в Гражданской войне. И к нему Иосиф Виссарионович обращался исключительно по имени-отчеству. Сейчас он был начальником, военным комиссаром и профессором Военной академии имени Фрунзе. Месяц назад именно на базе его академии было решено провести совещание по программе перевооружения и реформирования Красной армии.
— Борис Михайлович, сейчас вы познакомитесь с одним документом. Я не знаю, чем он вам покажется. Но отнеситесь к нему более чем внимательно. К сожалению, человек, написавший этот меморандум мёртв. Но, если у вас возникнут какие-то вопросы, у нас есть человек, который поможет вам разобраться. Официально для всех вы приболели. Для вас выделят дачу. Не обижайтесь, но подписку о неразглашении с вас возьмут, Власик уже приготовил. Я хочу, чтобы вы оценили вероятность такого развития событий. С вашей точки зрения. Меня интересует мнение военного-профессионала.
— Товарищ Сталин, приложу все усилия для этого.
— У вас срок — три дня. К сожалению, у нас нет больше времени. Там, на даче, вы найдете материалы, которые могут вам понадобиться для анализа. Если что-то надо будет еще — обращайтесь непосредственно к Власику. Он всё доставит. А совещание назначим на 21 июня. Уверен, что у вас всё готово. Вот и мы к этому совещанию придём во всеоружии.
Когда Шапошников вышел, вождь погрузился в раздумья.
