Тор. Разрушитель - Вольфганг Хольбайн

— Это больше, чем сделали бы другие на твоем месте.

Он не сразу понял, что она имеет в виду, а когда понял, то не нашелся, что сказать ей в ответ, и смущенно отвернулся.

— Меня зовут Урд[3], — продолжила женщина. — А это Лассе, мой муж, и Лив, мой сын. А тебя как зовут?

— Урд? — выдавил он. — Красивое имя. Немного необычное… — Поскольку он ничего не помнил, то не мог знать, действительно ли это необычное имя, но, по крайней мере, ему так показалось.

— Мой отец был очень набожным человеком, но почему-то не подумал о том, что богам может не понравиться, если кто-то называет себя их именем. — Урд горько улыбнулась. — Но, наверное, стоит поблагодарить его хотя бы за то, что он не назвал меня Скульд.

Конечно же, она заметила, что он не представился, и в ее глазах вновь вспыхнула тревога, но женщина ничего не сказала. В воздухе повисло напряженное молчание. Тем временем Урд расстегнула плащ и куртку мужа и осмотрела раны. Действовала она очень уверенно, и он подумал, что она, должно быть, целительница. В то же время выглядела Урд несколько растерянной, но это было понятно, учитывая, каким тяжелым оказалось ранение. Одно из ребер Лассе сломалось и острым клинком торчало прямо под сердцем. Вся грудная клетка посинела, что свидетельствовало о внутреннем кровотечении. Дыхание было хриплым, и с каждым вздохом на губах проступала розоватая пена.

«Лассе умрет», — подумал он. Удивительно, что этот человек вообще до сих пор жив.

— Отец? — прошептал Лив.

Урд подняла руку и посмотрела на сына. Тот едва сдерживал слезы.

— Пойди и поищи наши вещи, Лив, — сказала она. — Нам нужна одежда и еда. Если опять начнется снегопад, мы ничего не сможем отыскать.

Мальчик жалобно посмотрел на мать и послушно встал, начав подбирать разбросанное по снегу содержимое повозки.

У него опять защемило в груди. Лассе, отец мальчика, умирал, и Лив знал об этом, ведь этот парнишка не был ни дураком, ни слепцом. Почему же Урд не позволила ребенку оплакать отца? Она была столь черствой или же такова традиция ее народа?

— Я больше ничем не могу ему помочь, — протянула Урд. — Только прекратить его страдания.

Лишь сейчас он понял, почему она отослала сына прочь. Сунув руку под накидку, женщина достала узкий кинжал.

— Подожди.

Урд остановилась, но в ее глазах вновь появилась тревога, и, хотя женщина не шевелилась, сейчас она сжимала в руках кинжал вовсе не для того, чтобы оказать своему супругу последнюю милость.

Отбросив эту мысль, он склонился над умирающим и прислушался. Чувствовалась глухая боль, намного меньше, чем он ожидал, а за болью — что-то другое, темное, всепожирающее…

— Что ты делаешь? — изумилась Урд.

Он и сам не знал этого, но понимал, что действует правильно. Потянувшись к тьме в душе раненого, он начал теснить ее, шепча какие-то слова, которых никогда раньше не слышал, слова на незнакомом ему языке. И что-то… изменилось. Он не знал, что именно, но перед ним шевельнулось извечное Нечто, внушавшее страх, древнее, как борьба теней в темноте, знакомое и в то же время чужое — что-то, чему не было имени в языке людей. Он не знал, сколько это длилось, но, когда все закончилось, он обливался потом, тут же застывавшем на коже, так что его знобило, и чувствовал себя настолько обессилевшим, будто только что выстоял в бою с великаном[4].

Урд, опешив, уставилась на него, и ее рука так сильно сжала кинжал, что костяшки пальцев побелели.

— Что ты сделал?

— То, что было нужно. — Встав, он споткнулся и чуть не упал. Да, он сражался с великаном и не знал, кто выиграл этот бой. — Нужно уходить отсюда, пока не село солнце. Если ночь застанет вас здесь, вы умрете.

Вы. Он выбрал это слово не случайно, и Урд понимала это. Страх в ее глазах сменился ужасом.

— Мы должны бояться тебя? — спросила она.

— Нет. — Он и сам не знал, правда ли это, но другого ответа у него не было.

Пристально посмотрев на него, Урд кивнула и опустила кинжал.

— Мы проезжали мимо хутора незадолго до того, как началась буря. — Ее голос звучал немного странно, словно женщине приходилось заставлять себя произносить эти слова. — Но мы ехали очень быстро, и я не уверена, смогу ли найти дорогу назад.

— Значит, нам нужно идти в горы, — решил он. — Надеюсь, там мы сможем найти пещеру или ущелье, где укроемся от непогоды. А завтра попробуем отыскать этот хутор.

Его слова прозвучали не очень убедительно, он и сам это понимал, да и в глазах Урд мелькнула неуверенность. Она бросила взгляд на мужа, лежавшего без сознания. Казалось, женщина вообще не понимала, о чем он говорит.

— Я понесу Лассе, — предложил он. — А тебе с Ливом придется позаботиться о девочке.

Через некоторое время парнишка притащил кое-что из пожитков, упавших в снег, а также сумку с провиантом.

— Я заметил дым, — сказал мальчик, мотнув головой. — На юге.

— Дым? — повторила Урд.

— Я видел дым. — Лив кивнул. — Совсем недолго, но я его видел. Может быть, там люди.

На мгновение все уставились туда, куда показывал мальчик. Небо над заснеженным лесом по-прежнему сияло синевой, казавшейся неестественно яркой. И никакого дыма видно не было.

— Ты уверен?

— Да, — ответил Лив. — Там был дым. Как от костра. Может, там кто-то живет?

Он верил мальчику — а если бы и не верил, какой у него оставался выбор? В горах у них не было особых шансов выжить. Чтобы перебраться через оледенелые скалы, потребовались вся его сила и ловкость, а что он будет делать, когда придется заботиться о тяжело раненном мужчине без сознания, женщине и двух детях?

— Что ж, давайте попытаемся. Но нам нужно торопиться.

— А что, если там нет никакого поселения? — возразила Урд.

— Тогда мы умрем.

— А пещеры в горах?

— Я не говорил, что мы наверняка сможем их найти. Это лишь возможность. — Он поднял руку, увидев, что она собирается сказать что-то еще. — Ты не должна считать меня богом или волшебником только из-за того, что я помог твоему супругу.

— А как назвать того, кто возвращает человека к жизни?

Испуганно вздрогнув, он отвернулся, но при этом успел заметить удивление на лице Лива и только в этот момент понял, что Урд перешла на какой-то другой язык, которым ребенок, видимо, не владел.

— Я не бог и не волшебник, — повторил он, переходя на этот новый язык, хотя и не помнил, что когда-либо учил его. — Видимо, там, откуда я родом, мы лучше разбираемся в том, что способен выдержать человек. К тому же ты сама говорила, что твой муж очень силен. Если он переживет эту ночь, то, возможно, выздоровеет. Но нам нужно торопиться. Вскоре сядет солнце.

— Ты уже второй раз говоришь об этом. — Урд прищурилась. — Почему?

— Почему? Потому что так и есть.

— Солнце не сядет, — усмехнулась женщина. — Пройдет еще целый месяц до того, как совсем стемнеет. Но уж тогда солнце не взойдет много недель. Наверное, ты пришел сюда издалека, раз не знаешь этого.

Вот только он знал. Воспоминание всплыло на поверхность его памяти в тот самый момент, когда Урд рассказала ему об этом. И ему стало страшно.

— Что ж, тогда хоть немного времени у нас есть.

Урд внимательно посмотрела на него, но больше ничего не сказала. Наконец женщина отвернулась, покосившись на перевернутую повозку и рассыпанные вокруг вещи. Только сейчас он понял, что они смотрят на одно и то же, но видят совершенно разную картину. Он видел одежду, припасы, горшки и миски, развалившиеся ящики и погнутые корзинки, а также сотни разных вещей, не имевших для него никакого значения. Для Урд же они были всей ее жизнью.

Еще раз вздохнув, женщина встала.

— Ты прав. Мы не можем оставаться здесь. Да и незачем. Лив, помоги мне собрать нашу одежду.

Глава 2

Молча и, как ему показалось, ничуть не скорбя, Урд помогла ему похоронить тело служанки, насколько это вообще было возможно, учитывая, как промерзла земля. Ребенка, о котором говорила женщина, они так и не нашли, но и об этом Урд не проронила ни слова.

Потом они отправились в путь.

День не кончался, солнце по-прежнему висело над горизонтом, и, сколько он ни поглядывал на небесное светило, оно так и не сдвинулось, словно какое-то колдовство вынуждало огненный шар стоять на месте. Или же все обстояло иначе, и тут просто не существовало самого времени. Может быть, он умер и застрял в этом мгновении ужаса, которое никогда не кончится.

А еще он очень устал.

Легкость, с которой он справлялся со всеми невзгодами, и слова Урд заставили его поверить в неисчерпаемость своих сил, но, видимо, все обстояло иначе. Из какой-то непонятной гордыни он решил нести не только раненого Лассе и его меч, но и тяжелый кузнечный молот и с каждым шагом все больше сожалел об этом поступке. Но почему-то мысль о том, чтобы избавиться от лишнего груза, не приходила ему в голову. Он знал, что молот нужно взять с собой, хотя не понимал зачем. Причин вроде бы не было, только чувство, но именно это чувство объясняло связь с той жизнью, которую он вел прежде, до того момента, как снежная буря забросила его в этот странный враждебный мир. И если это чувство было обманчиво, то на что еще он мог опереться? Так проходил час за часом, а путники все шли по заснеженной равнине к горизонту, отдалявшемуся чуть быстрее, чем они успевали к нему приблизиться. Силы, сначала казавшиеся неиссякаемыми, начали покидать его, и, когда Эления пришла в себя и смогла идти сама, без поддержки брата и матери, ему стало трудно угнаться за Урд и ее семьей.