Кавказцы - Зарема Ибрагимова

Н.Г. Чернышевский осуждал и называл многолетнюю войну на Кавказе «язвой, которая истощала Россию». Н.А. Добролюбов осуждал установленную систему управления горцами, «ошибки» центральных властей, когда все отношения с горцами решались с позиции силы16. В статье «О значении наших последних подвигов на Кавказе», опубликованной в 1859 году, Добролюбов признавал, что на Северном Кавказе «…царское управление выказывало себя именно с такой стороны, что не могло возбудить неудовольствия во вновь покоренном народе» и что «борьба велась со стороны горцев за независимость их страны, за неприкосновенность их быта». Умело обходя цензурные препятствия, он выражал дружеские чувства русского народа к кавказским народностям: «Когда русское управление сделает то, что для горцев не будет привлекательною перемена его на какое-нибудь другое – тогда только спокойствие на Кавказе и связь его с Россией будут вполне обеспечены17.

Грузинский общественный деятель Г.Д. Эристави, анализируя взгляды А.С. Грибоедова по отношению к Кавказу и его жителям, делает вывод: «Он один из первых, если не первым, сумел понять, что на Кавказе живут, и будут жить люди, достойные симпатии, поддержки и любви со стороны всех порядочных людей русской земли….»18. Для Грибоедова кавказская тема ассоциировалась со свободолюбием, борьбой против социального и политического угнетения. Герои стихотворения «Хищники на Чегеме» нарисованы с большой симпатией. На фоне величавой и дикой природы вырисовываются образы смелых и сильных горцев, обитающих «будто быстрые орлы под челом крутой скалы». Нет ничего для них дороже, чем свобода отчего края:

«Живы в нас отцов обряды,Кровь их буйная жива.Та же в небе синева,Те же льдяные громады,Те же с ревом водопады,Та же дикость, красотаПо ущелиям разлита!»

«Хищники на Чегеме» наряду с четко выраженными вольнолюбивыми мотивами характеризуются сочуствием к борьбе горцев с колониальной политикой самодержавия:

«Наши камни, наши кручи!Русь! Зачем воюешь тыВековые высоты?»

Страстность, сила стремлений, решительность, волевая настойчивость смелых и свободолюбивых горцев, жертвующих всем ради свободы, как бы противопоставлены безвольным и бессильным пленникам, скованным цепями рабства (это противопоставление найдет дальнейшее развитие в кавказских поэмах М.Ю. Лермонтова). Не случайно, в первой публикации стихотворения («Северная пчела», 1826. № 143) цензурой была изъята девятая строфа, в которой говорится о русских пленниках:

«Узы – жребий им приличный,В их земле и свет темничный!И ужасен ли, обмен?Дома – цепи! В чуже – плен!»19.

Отпрыск древнего и богатого рода, Грибоедов с детства имел очень широкий кругозор. Чтобы познакомиться с мировым разнообразием, он изучил сначала европейские, а затем и восточные языки. Н. Муравьев (Карский) в 1822 году записал в своем дневнике: «Успехи, которые он сделал в персидском языке, учась один, без помощи книг, которых у него тогда не было, поражают. Он в точности знает язык персидский и занимается теперь арабским….»20. Знание многих языков стало решающим моментом в карьерном росте и судьбе Грибоедова.

19 февраля 1822 года А.С. Грибоедов был назначен чиновником по дипломатической части при Ермолове. В 1819 году Грибоедов приезжал к Ермолову в Чечню, чтобы обговорить будущее его назначение на должность. В некоторых отрывках из эпистолярного наследия Грибоедова можно найти следующие открования поэта: «Чтобы больше не иовничать, пускаюсь в Чечню, Алексей Петрович не хотел, но я ему навязался. – Теперь это меня несколько занимает, борьба горной и лесной свободы с барабанным просвещением, действие конгревов; будем вешать и прощать, и плюем на историю. Имя Ермолова еще ужасает; дай бог, чтобы это очарование не разрушилось. В Чечню! В Чечню!» – писал А.С. Грибоедов своему другу С. Бегичеву 21. В другом письме к своему приятелю Грибоедов очень точно объяснил причины своего многолетнего существования «на колесах»: «Судьба, нужда, необходимость. рукою железною закинула меня сюда (на Кавказ) и гонит далее, но по доброй воле, из одного любопытства, никогда бы я не расстался с домашними пенатами…», – в словах этих заключена почти формула всей жизни Грибоедова22.

Встретившись осенью 1825 года в станице Екатеринославской с генералом Ермоловым, Грибоедов упросил его взять с собой в Чечню. По-видимому, желание участвовать в чеченском походе и все увидеть своими собственными глазами, связано с изменившимися взглядами писателя на кавказскую политику России, с попытками определить свое отношение ко всему здесь происходящему, осмыслить пути решения исторических судеб коренных кавказских народов. Сначала Грибоедов с Ермоловым прибыли в Червленную, где узнали о восшествии на престол Николая I, а затем отправились в крепость Грозную. Именно здесь Грибоедов и был подвергнут аресту на основании привезенного фельдегерем Уклонским приказа начальника Генерального штаба И.И. Дибича.

При аресте очень важную услугу оказал Грибоедову А.П. Ермолов, приказавший своему адъютанту И.Д. Талызину позаботиться об уничтожении «опасных» бумаг писателя. Об этом имеется немало сведений, в частности, подробные воспоминания присутствовавшего при аресте Н.В. Шиманского: «Талызин, Сергей и я, пригласивши с собой фельдъегеря, пустились на рысях прямо к дому коменданта крепости Грозной. Алексей Петрович Ермолов сидел за большим столом и, как теперь помню, раскладывал пасьянс. Сбоку от него с трубкой сидел Грибоедов. Когда мы доложили, что прибыли и привезли фельдъегеря, генерал немедленно приказал позвать его к себе. Уклонский вынул из сумки один тонкий конверт от начальника Генерального штаба Дибича. Генерал разорвал конверт, бумага заключала в себе несколько строк… Я не обратил внимания на Грибоедова, но Талызин мне после сказывал, что он сделался бледен, как полотно… Талызин отдал приказание одному из ординарцев генерала… чтобы он скакал в обоз, отыскал арбу Грибоедова и Шиманского, и чтобы гнал в крепость… Когда я возвратился к А.П. Ермолову, то Грибоедова не было в комнате. Он выходил куда-то, но скоро возвратился, был, по-видимому, спокоен и слушал рассказы Уклонского, который назвал многих арестованных. Приказано было подавать ужин…». Далее Шимановский продолжал: «Тут нужно возвратиться к арбе с нашими вещами. Урядник Рассветов ловко исполнил возложенное на него поручение. Он отыскал арбу, вывел ее из колонны и заставил быков скакать, так что очень скоро прибыли наши люди к назначенному нам флигелю. Тут встретило наших людей приказание елико возможно сжечь все бумаги Грибоедова, оставив лишь толстую тетрадь – «Горе от ума». Не более как в полчаса времени все сожгли на кухне Козловского, а чемодан поставили на прежнее место в арбу»23.

22 января 1826 года Грибоедов был арестован в крепости Грозной по постановлению Следственного комитета по делу декабристов и пробыл под арестом несколько месяцев. В апреле 1828 г. Грибоедов был назначен министром-резидентом в Персию, где и погиб при разгроме русского посольства. Ермолов, спасая Грибоедова от ареста, спасал и себя самого, зная неприязненное к себе отношение Николая I и то, что в Петербурге подозревают о существовании тайного общества на Кавказе. Возможно, именно поэтому Ермолов не только своеобразно помог Грибоедову при аресте, но и всячески старался обелить его, дав писателю благоприятнейший отзыв в письме к барону Дибичу. В нем особо подчеркнул, что «Грибоедов взят таким образом, что не мог истребить находившихся у него бумаг, но таковых при нем не найдено, кроме весьма немногих, кои при сем препровождаются….». По свидетельству секретаря канцелярии Главноуправляющего на Кавказе, П.М. Сахно-Устимовича, этот отзыв Ермолова, «как сам Грибоедов сознавался после, много ему помог при его оправдании». Оправдание же писателя одновременно способствовало и оправданию Ермолова. И об этом со всей определенностью писал Э.В. Бриммер: «… Скоро возвратился Грибоедов чист, как голубь, и более не было подозрений на Кавказский корпус». Случилось это в сентябре 1826 года. По свидетельству В.К. Кюхельбекера, «он (Грибоедов) в Москве и Петербурге часто тосковал о кочевьях в горах кавказских, где посреди людей, более близких к природе, чуждых европейского жеманства, чувствовал себя счастливым».

Грибоедов был одним из первых русских писателей, долго проживших на Кавказе. А.С. Пушкин писал: «Совершенное знание такого края, где начиналась война, открыло ему новое поприще… Не знаю ничего завиднее последних годов его бурной жизни». Действительно, именно с Кавказа Грибоедов увез не только богатые впечатления, но и первые акты комедии «Горе от ума», которая обессмертила его имя. Как свидетельствуют «Акты Кавказской археографической комиссии», первые любительские постановки комедии «Горе от ума» состоялись в Тифлисе в конце 1820-х – начале 1830-х годов в салоне Александра Чавчавадзе и в зале Армянской духовной семинарии Нерсесян. Сам Грибоедов, по имеющимся сведениям, в 1828 году присутствовал в Тифлисе на концертном исполнении «Горе от ума» в доме Багратиони. Отношения между Грибоедовым и Ермоловым были не всегда радужными. Ермолов, высоко отзывавшийся о произведениях А.С. Пушкина, писал Д.В. Давыдовы: «Это не стихи нашего знакомого Грибоедова, от жевания которых скулы болят…». В.А. Андреев писал, что Грибоедов «разошелся с Ермоловым», что «у Ермолова Грибоедов составлял только роскошную обстановку его штаба; что Грибоедов был умным и едким собеседником; что Ермолов его любил, но никогда не был к нему близким человеком»24.