Сохрани мою речь навсегда… Стихотворения. Проза (сборник) - Осип Мандельштам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Воздух пасмурный влажен и гулок…»
Воздух пасмурный влажен и гулок;Хорошо и не страшно в лесу.Легкий крест одиноких прогулокЯ покорно опять понесу.
И опять к равнодушной отчизнеДикой уткой взовьется упрек:Я участвую в сумрачной жизни,Где один к одному одинок!
Выстрел грянул. Над озером соннымКрылья уток теперь тяжелы,И двойным бытием отраженнымОдурманены сосен стволы.
Небо тусклое с отцветом странным –Мировая туманная боль –О, позволь мне быть также туманнымИ тебя не любить мне позволь!
1911, 28 августа 1935«Сегодня дурной день…»
Сегодня дурной день:Кузнечиков хор спит,И сумрачных скал сень –Мрачней гробовых плит.
Мелькающих стрел звонИ вещих ворон крик…Я вижу дурной сон,За мигом летит миг.
Явлений раздвинь грань,Земную разрушь клеть,И яростный гимн грянь –Бунтующих тайн медь!
О, маятник душ строг –Качается глух, прям,И страстно стучит рокВ запретную дверь, к нам…
1911«Смутно-дышащими листьями…»
Смутно-дышащими листьямиЧерный ветер шелестит,И трепещущая ласточкаВ темном небе круг чертит.
Тихо спорят в сердце ласковомУмирающем моемНаступающие сумеркиС догорающим лучом.
И над лесом вечереющимВстала медная луна;Отчего так мало музыкиИ такая тишина?
1911«Отчего душа так певуча…»
Отчего душа так певуча,И так мало милых имен,И мгновенный ритм – только случай,Неожиданный Аквилон?
Он подымет облако пыли,Зашумит бумажной листвой,И совсем не вернется – илиОн вернется совсем другой…
О широкий ветер Орфея,Ты уйдешь в морские края –И, несозданный мир лелея,Я забыл ненужное «я».
Я блуждал в игрушечной чащеИ открыл лазоревый грот…Неужели я настоящийИ действительно смерть придет?
1911Раковина
Быть может, я тебе не нужен,Ночь; из пучины мировой,Как раковина без жемчужин,Я выброшен на берег твой.
Ты равнодушно волны пенишьИ несговорчиво поешь;Но ты полюбишь, ты оценишьНенужной раковины ложь.
Ты на песок с ней рядом ляжешь,Оденешь ризою своей,Ты неразрывно с нею свяжешьОгромный колокол зыбей;
И хрупкой раковины стены,Как нежилого сердца дом,Наполнишь шепотами пены,Туманом, ветром и дождем…
1911«На перламутровый челнок…»
На перламутровый челнокНатягивая шелка нити,О пальцы гибкие, начнитеОчаровательный урок!
Приливы и отливы рук –Однообразные движенья,Ты заклинаешь, без сомненья,Какой-то солнечный испуг, –
Когда широкая ладонь,Как раковина, пламенея,То гаснет, к теням тяготея,То в розовый уйдет огонь!
16 ноября 1911«О небо, небо, ты мне будешь сниться!..»
О небо, небо, ты мне будешь сниться!Не может быть, чтоб ты совсем ослепло,И день сгорел, как белая страница:Немного дыма и немного пепла!
24 ноября 1911, 1915(?)«Я вздрагиваю от холода…»
Я вздрагиваю от холода –Мне хочется онеметь!А в небе танцует золото –Приказывает мне петь.
Томись, музыкант встревоженный,Люби, вспоминай и плачьИ, с тусклой планеты брошенный,Подхватывай легкий мяч!
Так вот она – настоящаяС таинственным миром связь!Какая тоска щемящая,Какая беда стряслась!
Что, если, вздрогнув неправильно,Мерцающая всегда,Своей булавкой заржавленнойДостанет меня звезда?
1912, 1937«Я ненавижу свет…»
Я ненавижу светОднообразных звезд.Здравствуй, мой давний бред –Башни стрельчатой рост!
Кружевом, камень, будьИ паутиной стань:Неба пустую грудьТонкой иглою рань!
Будет и мой черед –Чую размах крыла.Так – но куда уйдетМысли живой стрела?
Или, свой путь и срок,Я, исчерпав, вернусь:Там – я любить не мог,Здесь – я любить боюсь…
1912«Образ твой, мучительный и зыбкий…»
Образ твой, мучительный и зыбкий,Я не мог в тумане осязать.«Господи!» – сказал я по ошибке,Сам того не думая сказать.
Божье имя, как большая птица,Вылетело из моей груди.Впереди густой туман клубится,И пустая клетка позади.
Апрель 1912«Нет, не луна, а светлый циферблат…»
Нет, не луна, а светлый циферблатСияет мне, и чем я виноват,Что слабых звезд я осязаю млечность?
И Батюшкова мне противна спесь:«Который час?» – его спросили здесь,А он ответил любопытным: «вечность».
1912Пешеход
М. Л. Лозинскому
Я чувствую непобедимый страхВ присутствии таинственных высот;Я ласточкой доволен в небесах,И колокольни я люблю полет!
И, кажется, старинный пешеход,Над пропастью, на гнущихся мостках,Я слушаю – как снежный ком растетИ вечность бьет на каменных часах.
Когда бы так! Но я не путник тот,Мелькающий на выцветших листах,И подлинно во мне печаль поет;
Действительно, лавина есть в горах!И вся моя душа – в колоколах,Но музыка от бездны не спасет!
1912Казино
Я не поклонник радости предвзятой,Подчас природа – серое пятно;Мне, в опьяненьи легком, сужденоИзведать краски жизни небогатой.
Играет ветер тучею косматой,Ложится якорь на морское дно,И бездыханная, как полотно,Душа висит над бездною проклятой.
Но я люблю на дюнах казино,Широкий вид в туманное окноИ тонкий луч на скатерти измятой;
И, окружен водой зеленоватой,Когда, как роза, в хрустале вино, –Люблю следить за чайкою крылатой!
Май 1912Царское Село
Георгию Иванову
Поедем в Царское Село!Там улыбаются мещанки,Когда гусары после пьянкиСадятся в крепкое седло…
Поедем в Царское Село!Казармы, парки и дворцы,А на деревьях – клочья ваты,И грянут «здравия» раскаты
На крик «здорово, молодцы!»Казармы, парки и дворцы…Одноэтажные дома,Где однодумы-генералы
Свой коротают век усталый,Читая «Ниву» и Дюма…Особняки – а не дома!Свист паровоза… Едет князь.
В стеклянном павильоне свита!..И, саблю волоча сердито,Выходит офицер, кичась, –Не сомневаюсь – это князь…
И возвращается домой –Конечно, в царство этикета,Внушая тайный страх, каретаС мощами фрейлины седой –Что возвращается домой…
1912, 1927(?)Золотой
Целый день сырой осенний воздухЯ вдыхал в смятеньи и тоске;Я хочу поужинать, и звездыЗолотые в темном кошельке!
И, дрожа от желтого тумана,Я спустился в маленький подвал;Я нигде такого ресторанаИ такого сброда не видал!
Мелкие чиновники, японцы,Теоретики чужой казны…За прилавком щупает червонцыЧеловек, – и все они пьяны.
– Будьте так любезны, разменяйте, –Убедительно его прошу, –Только мне бумажек не давайте –Трехрублевок я не выношу!
Что мне делать с пьяною оравой?Как попал сюда я, боже мой?Если я на то имею право –Разменяйте мне мой золотой!
1912Лютеранин
Я на прогулке похороны встретилБлиз протестантской кирки, в воскресенье,Рассеянный прохожий, я заметилТех прихожан суровое волненье.
Чужая речь не достигала слуха,И только упряжь тонкая сияла,Да мостовая праздничная глухоЛенивые подковы отражала.
А в эластичном сумраке кареты,Куда печаль забилась, лицемерка,Без слов, без слез, скупая на приветы,Осенних роз мелькнула бутоньерка.
Тянулись иностранцы лентой черной,И шли пешком заплаканные дамы,Румянец под вуалью, и упорноНад ними кучер правил вдаль, упрямый.
Кто б ни был ты, покойный лютеранин,Тебя легко и просто хоронили.Был взор слезой приличной затуманен,И сдержанно колокола звонили.
И думал я: витийствовать не надо.Мы не пророки, даже не предтечи,Не любим рая, не боимся ада,И в полдень матовый горим, как свечи.
1912Айя-София
