Советы юным леди по безупречной репутации - Софи Ирвин

class="p1">Назавтра в полдень Элиза провожала гостей на крыльце Харфилда. С ней собиралась остаться только Маргарет, ставшая после смерти графа ее компаньонкой и готовая исполнять эту роль еще две недели. Элиза не могла дождаться, когда Харфилд снова перейдет в их полное распоряжение.

Голоса родителей она услышала до их появления: мистер Бальфур громко раздавал приказы лакеям, а миссис Бальфур отчитывала горничных. Когда они вышли из дубовых дверей, Элиза глотнула воздуха, чтобы собраться с силами.

– Ты справишься, – шепнула ей Маргарет.

Через несколько часов после оглашения завещания выяснилось, что мистер Бальфур намеревается прибрать к рукам обретенное дочерью богатство. Сейчас Элизе представилась последняя возможность избавить родителей от этой мысли.

– Увидимся через несколько недель, – сказала миссис Бальфур.

– И не задерживайся, дороги станут только хуже, – распорядился мистер Бальфур.

– Я тут подумала… – осторожно начала Элиза.

– К этому времени все неотложные финансовые вопросы будут решены, – продолжила миссис Бальфур. – Не правда ли, супруг мой?

– Да, я уже поговорил с мистером Уолкотом.

Мистер Бальфур отрывисто кивнул дочери (это самое сердечное прощание, на какое он был способен) и спустился по лестнице, оставив Элизу с матерью – наиболее грозным противником.

– Я подумала, возможно… – сказала Элиза.

– Мы полагаем, тебе лучше всего назначить своим наследником сына Гектора, – оживленно заявила миссис Бальфур.

Гектор был младшим братом Элизы.

– Не знаю…

– Руперту наследство пригодилось бы больше всех, – громче заговорила миссис Бальфур, заглушая голос дочери.

Из всех избалованных проныр – отпрысков Гектора – Руперт был наихудшим.

– Но я бы предпочла…

– Мистер Бальфур все устроит, как только ты вернешься домой, – возвестила миссис Бальфур и похлопала дочь по щеке, показывая, что разговор закончен.

«Мое наследство вам не принадлежит, – могла бы сказать Элиза, если бы была храбрее. – Это не ваша собственность, которую вы могли бы тратить как вздумается, или присваивать, или держать от меня подальше».

– Да, мама, – вздохнула она, признавая поражение.

– Все решено. Итак, до свидания, скоро увидимся. И не забывай, дорогая, что ты по-прежнему графиня, не позволяй этим Селуинам тобой помыкать.

Ирония этого совета из уст миссис Бальфур не ускользнула ни от Элизы, ни от Маргарет, которая едва успела подавить смешок. Выложив последнее распоряжение, строгая леди удалилась.

– Конечно, она твоя мать и моя тетя, – пустилась в размышления Маргарет, наблюдая, как миссис Бальфур усаживается в карету. – Но если бы я увидела, что она стоит на краю обрыва над океаном и вот-вот упадет, я бы еще подумала, бросаться ли на помощь. Толкать ее я бы не стала, но совершенно точно замешкалась бы.

В отличие от Элизы, Маргарет было свойственно высказывать ровно то, что она думает, и ровно в тот момент, когда она это подумала, – черта, ставшая, по мнению родственников, причиной того, что кузина так и не вышла замуж. Элиза наслаждалась моментом, довольная, что миссис Бальфур уже за пределами слышимости, как вдруг тихое покашливание заставило подруг обернуться. В дверном проеме стоял Сомерсет, и, судя по смеющемуся выражению лица, он подслушал весьма непочтительное замечание Маргарет. Элиза покраснела за нее.

– Ах, – проронила Маргарет без заметного беспокойства в голосе.

– Притворюсь, что я этого не слышал, – беззаботно сообщил Сомерсет.

В юности он был с Маргарет на дружеской ноге и, похоже, остался снисходительным к ее неучтивости.

– Да уж, постарайтесь, – сказала Маргарет.

Улыбка Сомерсета пробилась сквозь сдержанность, как солнце сквозь облака, и у Элизы перехватило дыхание. Но потом он повернулся к ней, и тепло исчезло так же быстро, как появилось.

– Ваш отец, миледи, уведомил меня, что вы намерены вернуться в Бальфур.

Хотя граф избегал встречаться с ней глазами, у Элизы возникло такое чувство, словно он смотрит сквозь нее.

«Взгляните на меня! – хотелось ей закричать. – Я здесь, взгляните на меня!»

Но вместо этого она ответила чуть слышно, как мышка:

– Да.

Леди не кричат, каким бы основательным ни был повод.

Сомерсет кивнул, его лицо не выдавало никаких чувств. Наверное, испытывает облегчение? Должно быть.

– Если таково ваше желание, – сказал он.

Вовсе нет. Она хотела совсем другого. Но какой у нее оставался выбор?

– Разумеется, вы можете воспользоваться для поездки любой каретой из имеющихся, – продолжил он. – И если вы решите взять с собой кого-то из домашних слуг…

– Вы очень добры, – сказала Элиза.

– Пустяки, – ответил граф, и, судя по голосу, он так и думал.

Может ли быть что-то более мучительным, чем это безразличие?

– Тем не менее примите мою благодарность, – настаивала Элиза.

Ненадолго воцарилось молчание.

– Вам нет необходимости меня благодарить, – наконец произнес Сомерсет тихо. – Это не более чем мой долг как главы семьи.

Вот что оказалось мучительнее безразличия – такое объяснение. Долг. Семья. Эти слова оставляли ожоги.

– Прощайте, моя дорогая леди Сомерсет, – пропела леди Селуин с преувеличенной сладостью, выплывая из двери. – Нет слов, чтобы передать нашу вам благодарность за гостеприимство.

– Прощайте, миледи, – даже не улыбнувшись, сказала миссис Кортни, куда менее искусная лицедейка, чем ее дочь.

– Отныне ведите себя прилично! – покачал пальцем перед носом Элизы лорд Селуин. – Вы же не хотите лишиться состояния?

– Селуин! – резко одернул его Сомерсет.

– Леди Сомерсет знает, что я просто шучу!

– Безусловно, знает, – поддакнула леди Селуин.

Она перевела взгляд с брата на Элизу, и лицо ее напряглось.

– Сомерсет, не поможешь мне сесть в карету?

– А твой муж для этого не сгодится, Августа? – мягко предложил граф. – Мне нужно обсудить с леди Сомерсет несколько вопросов.

Леди Селуин ужалила Элизу взглядом, словно та была во всем виновата, и неохотно удалилась вместе с мужем и матерью.

– На следующие две недели я уезжаю в город, – обратился Сомерсет к Элизе. – Если вам понадобится помощь, пожалуйста, пишите мне не колеблясь.

Она кивнула.

– Доброго дня, леди Сомерсет, – сказал граф, склоняясь над ее рукой.

– Лорд Сомерсет, – откликнулась она.

Была какая-то мрачная ирония в том, что теперь они носили одно имя. Жестокая насмешка судьбы над тем, что могло бы их соединить, если бы мать Элизы не стремилась так рьяно раздобыть для дочери титул… и если бы сама Элиза не сдалась так послушно перед материнской волей.

Когда Сомерсет выпрямился, их взгляды встретились. И то ли он ослабил бдительность теперь, когда собрался уезжать, то ли его ошеломила внезапная близость собеседницы, но маска невозмутимости соскользнула с его лица. На смену вежливому выражению пришло подавленное, даже страдальческое, а затянутая в перчатку рука судорожно сжала ладонь Элизы. И она наконец ощутила, что ее по-настоящему видят.

Не просто смотрят сквозь нее, как на постороннюю, незнакомку, не измеряют взглядом, как неудобное препятствие, разобраться с которым велит долг, – но видят. Она –