Меч и перо - Мамед Ордубади

______________

* Талебэ - студент.

"Геройская удаль - не самая ценная вещь на свете, - размышляла она.- На земле много пехлеванов*, в храбрости которых больше безрассудства, нежели доблести. По-моему, героизм - нечто совсем другое. Некоторые люди считают себя героями оттого что у них сильные руки, и они умеют владеть мечом и копьем. Нет, это не настоящие герои. Подлинный героизм измеряется мужеством души, умом человека, его сметливостью. Что толку, если мужчина красив, как женщина? Это только мешает разобраться в его истинных достоинствах. Мне кажется, умные девушки должны любить мужчин не за внешнюю привлекательность, а за их мужество. Сейчас придет этот поэт Ильяс и, возможно, упадет к ногам отца, умоляя о помиловании. Если он будет плакать, унижаться, просить - это не герой, и, значит, напрасно знаменитая поэтесса Мехсети-ханум написала ему письмо".

______________

* Пехлеван - богатырь, витязь.

От этой мысли Гатибе сделалось неприятно.

- Ата*, когда молодого человека приведут; ты велишь убить его? спросила она.

______________

* Ата - отец.

Продолжая гладить ее волосы, эмир Инанч ответил вопросом на вопрос:

- Скажи мне, доченька, как ты поступишь с тем, кто замышляет измену против твоего деда халифа?

Подумав немного, Гатиба тихо ответила:

- Я не могу ничего сказать, не увидев его, не узнав, каков он - этот молодой человек.

Отец и мать Сафийя-хатун громко рассмеялись. Гатиба же застыдилась, потупила глаза, примолкла.

Немного погодя вошел Хюсамеддин.

-- Ильяс найден и доставлен во дворец, - доложил он с поклоном.

- Введите его! - приказал эмир и, обернувшись к жене, добавил: - А вы ступайте.

Сафийя-хатун поднялась и вышла. Гатиба осталась с отцом.

Ильяса ввели в зал. Он стоял на пороге, не склонив головы, даже не поприветствовав эмира.

Такая дерзость задела правителя Гянджи. Он нахмурился и спросил:

- Это ты - тот самый молодой поэт Ильяс, который занимается распространением в Гяндже идей изгнанной с родины поэтессы Мехсети?!

Ильяс поднял глаза на эмира.

-В настоящий момент я сам нуждаюсь в помощниках, которые бы распространяли мои собственные идеи, - сказал он. У меня нет времени для распространения идей других

- Чем ты занимаешься?

- Я сказал: распространяю в народе свои стихи и свои идеи.

Эмир Инанч иронически усмехнулся.

- Больно рано. Ты слишком молод. Еще не настало твое время заниматься распространением собственных идей.

-Стихи, в которых нет идей, не способны показать лицо поэта.

-Скажи мне, почему ты не считаешь себя идейным сторонником Мехсети-ханум?

- Мы с ней единомышленники в области поэзии и музыки.

- А может, ты придерживаешься и ее идей, направленных против нашей власти?

-Впервые слышу, что Мехсети-ханум является противницей властей. Впрочем, эмир должен понимать, что у Мехсети есть на это право.

-На каком основании ты считаешь, что у нее есть право быть противницей нашей власти?

- Если Мехсети-ханум и является противницей вашей власти, в этом повинны те, кто считает поэзию и искусство безнравственными вещами. Правительство изгнало ее из города, - за что? Отлучить от родины одинокую, беспомощную женщину за то, что она несет в народ искусство!.. Неужели этого мало, чтобы возненавидеть правительство?! Вот так и рождаются идеи, достопочтенный хазрет эмир. Желая удовлетворить несправедливые требования одного хатиба, правительство теряет любовь большого народа. Целый квартал сравняли с землей! Это не может не породить в сердце народа ненависти к правительству и свободолюбивых мыслей, направленных против бесправия. Я тоже поэт и тоже стараюсь выполнять волю народа.

Эмир внимательно слушал Ильяса.

- Если ты еще раз произнесешь эти слова - "воля народа", - сказал он, я и тебя отправлю вслед за поэтессой Мехсети!

- Нет надобности отправлять меня в столь отдаленные места. Если так и дальше будет продолжаться, вам не придется никого никуда высылать - народ сам покинет родину. Подумайте только, кто сейчас хочет жить в Аране?! Люди бегут отсюда. Одни переселились в Абхазию, другие - в Ширван, третьи - в Армению, а оставшихся вы ссылаете?!

Гатиба, прижимаясь головой к плечу отца, жадно ловила каждое слово молодого поэта. Она чувствовала, что перед ней истинный герой, у которого нет страха ни перед смертью, ни перед пытками.

"Этот молодой человек вправе называться героем. Трудно не увлечься таким юношей. Я чувствую, что вот-вот влюблюсь в этого бесстрашного человека, - думала Гатиба. - Уверена, он прославится на весь мир. Надо непременно познакомиться с ним. Я не допущу, чтобы его наказали. Если отец захочет это сделать, я буду плакать и слезами охлажу его гнев".

Эмир долго размышлял, затем изумленно посмотрел на Ильяса и спросил:

- Чей ты сын?

- Деда моего звали Мухаммед, отца - Юсиф.

- Кто твой отец?

- Он умер, когда я был ребенком.

- Значит, тебя воспитала твоя мать?

- Моя мать умерла еще раньше отца.

- Кто же сейчас твои покровители?

- У меня есть дяди. Однако покровители мои - я сам.

- А кто тебя растил?

- Дяди.

- Кто они, как их имена?

- Они принадлежат к курдской знати, звать их - Кафар-ага, Абдул-ага и Сейфеддин-ага.

- Чем они занимаются?

- Их здесь нет. Они живут в Багдаде.

- Что делают?

- Все трое командуют особыми отрядами телохранителей халифа.

- Выходит, твои родственники - верные слуги халифа и живут под его покровительством? Почему ты тогда выступаешь против владыки правоверных?

- Они - не слуги халифа. Среди нас, ни с материнской ни с отцовской стороны не было слуг. Дяди мои не нуждаются в покровительстве халифа, наоборот, сам халиф пользуется покровительством их мечей.

- Для меня это приятная новость, - сказал эмир. - Хорошо, а теперь поведай нам о своей дружбе с Мехсети-ханум.

- Я только стараюсь ее наладить. Жаль, пока мне не удалось ее удостоиться.

- Ты считал бы это честью для себя?

- Почему бы и нет? Если бы не наша Мехсети-ханум, знаменитый Хайям, мастер рубай, был бы на Востоке одинок.

- Сколько писем ты получил от Мехсети-ханум?

- Пока это счастье не постучалось в двери моего дома.

Эмир рассмеялся.

- В таком случае, тебя надо поздравить. Счастье уже приблизилось к твоему порогу. Мехсети-ханум прислала письмо. Вот оно - у меня в руках.

- Если жители страны не имеют возможности свободно переписываться друг с другом, вменять им в вину враждебность к властям - большая несправедливость.

Наступило продолжительное молчание.

Гатиба, волнуясь, ждала, чем все кончится. Ильяс стоял не шевелясь, словно застыл на месте. Он походил на бронзовое изваяние, какие приткнулись в нишах большого зала эмирского Дворца.

- Ты не будешь казнен, - сказал правитель Гянджи, - ибо казнить тебя значит оскорбить близких халифу людей.

Слава аллаху, что среди нашей знати немного таких непокорных, как ты. Сегодня же велю написать письмо твоим дядьям. Твоя деятельность в Аране может стать причиной позора почитаемого рода. Теперь ступай. Но я не разрешаю тебе уезжать из Арана. - Эмир обернулся к Хюсамеддину: - Будете следить за ним, а сейчас отпустить домой!

Гатиба в восторге обняла отца.

Низами вывели в одну дверь; а в другую - ввели Фахреддина.

Когда Ильяс вышел из дворца, город уже был погружен в ночь. Вдруг он заметил в тени чинары чей-то силуэт. Он двинулся по улице и тут услышал слабый возглас:

- Ильяс, тебя отпустили?!

Поэт остановился. Голос был знакомый. Взволнованно заколотилось сердце. Ильяс узнал голос своей юной возлюбленной Рены.

Молодые люди бросились друг к другу.

- Ильяс, тебя отпустили?! - повторила Рена.

- Как видишь, отпустили, моя любимая, моя нежная. Отпустили. Не печалься, моя красавица.

Рена прижалась к груди Ильяса и заплакала. Он поцеловал ее волосы.

- Пошли, Рена, не бойся. Они ничего не сделают мне. Они бессильны!

ВЕСНА

Весеннее солнце окунало свои золотистые пряди-лучи в крутые волны Гянджаччая. Белоснежные, будто из ваты, облака, плывущие по бездонному небу, чуть подбеливали, словно припудривали зардевшие щеки майских роз. Милая природа северной Мидии* заканчивала свой туалет, облачалась в изумрудный, с пестрой отделкой, наряд. Сады и леса преобразились.

______________

* Мидия - древнее государство на территории современного Азербайджана.

Свежий ветерок, дующий из-за горы Кяпаз, гнал и гнал игривые облачка к лесному массиву вокруг деревни Ханегах, и вековые сосны тяжело склоняли свои головы.

Полчаса назад прекратился ливень, и теперь пашни, леса, сады и виноградники, омытые дождем, дышали свежестью.

Гроздья сирени обсыхали, рассыпав свои растрепанные косы по зеленым ветвям; велеречивые соловьи ласкались к розам, стирая с их алых щек росинки слез; маки тянулись к солнцу раскрывшимися бутонами-бокалами, будто провозглашали тост за царство весны; нарциссы ликовали, утирая с глаз слезы радости, лишь одни фиалки стояли задумчивые, склонив набок головки.