Zakat imperii - С. Ekshut

«— Что это за акции такие, я все не разберу хорошень­ко? - спросил Иван Матвеевич.

- Немецкая выдумка! - сказал Тарантьев злобно. - Это, например, мошенник какой-нибудь выдумает делать несго­раемые дома и возьмется город построить; нужны деньги, он и пустит в продажу бумажки, положим, по пятисот рублей, а толпа олухов и покупает, да и перепродает друг другу.

 Послышится, что предприятие идет хорошо, бумажки вздо­рожают, худо — все и лопнет. У тебя останутся бумажки, а денег-то нет. Где город? — спросишь: сгорел, говорят, не до­строился, а изобретатель бежал с твоими деньгами. Вот они, акции-то!»24

Русский интеллигент, безоговорочно отвергавший буржуазные ценности, скептически относился уже и к цен­ностям имперским: идея округления границ и расширения пределов Российской империи перестала восприниматься им как аксиома или как самодостаточная идея, оправданная самим фактом своего существования. Однако идея помощи «братушкам» всегда была близка его сердцу, и он с восторгом поддержал власть, когда она начала войну с Оттоманской Портой.

Последняя победоносная война

Русско-турецкая война 1877-1878 годов была последней победоносной войной в истории Российской империи. Воен­ные действия, начатые при всеобщем воодушевлении, сопровождавшиеся колоссальными материальными издержками и ощутимыми потерями, затянулись, а когда был заключен долгожданный мир, то итоги кампании вызвали нескрываемое разочарование как правительства, так и русского общества. Впечатляющие победы русского оружия не были закреплены в ходе дипломатических переговоров: выиграв войну на полях сражений, Российская империя проиграла ее в дипломатических битвах. Шпага российского воина была остра и победоносна, а перо дипломата притупилось. Еще никогда за весь императорский период русская армия не была так хорошо подготовлена к предстоящим сражениям.

В ходе проведения военной реформы в стране была введена всеобщая воинская обязанность, армия была перевооружена, а относительно разветвленная сеть железных дорог позволяла быстро перебрасывать войска к границе. В прошлом остались и допотопные кремневые гладкоствольные ружья, с которыми героические защитники Севастополя сражались против союзников, вооруженных дальнобойными штуце­рами, - на сей раз вооружение реформированной русской армии было вполне современным. Заблаговременно был разработан мобилизационный план, а сама мобилизация, на­глядное представление о которой дает картина художника-передвижника Константина Аполлоновича Савицкого «На вошгу», была проведена образцово и не вызвала даже малейших нареканий. Недоброжелатели военного министра Дмитрия Алексеевича Милютина, утверждавшие, «что у нас нет ни армии, ни пороха, ни ружей 25, что армия не готова к войне, были посрамлены. 20 ноября 1876 года генерал Ми­лютин докладывал императору Александру II о мобилизации войск. «Государь сказал мне, что его истинно радует, что дело это идет так хорошо и что в настоящем случае выказалось на деле, сколько сделано для благоустройства армии. "Даже противники твои, - прибавил он, - теперь вынуждены отдать справедливость тому, что тобою сделано". Государь протянул мне руку и сердечно обнял меня»26.

И хотя русская армия была готова к войне, ни сам царь, ни военный министр не хотели этой войны. Они оба пре­красно понимали, что Европа не позволит России восполь­зоваться плодами грядущей победы над Турцией. И тем не менее они решили воевать. Почему? Система вековых имперских ценностей столкнулась с недавно появившимися в русской жизни прагматическими ценностями зарождаю­щегося буржуазного общества, давно уже укоренившимися в европейском сознании, но вызывающими лишь усмешку как в высшем свете, так и в среде интеллигенции. Россий­ский посол в Лондоне граф Петр Андреевич Шувалов иронически отзывался о государственных мужах Велико­британии. «...Англичане, - говорил он, - не имеют другой точки зрения, кроме денежной; по их понятиям, человеку можно простить самые ужасные преступления, кроме одного — если он не платит своих счетов»27. И хотя Россия уже стала на путь буржуазных отношений, в Российской империи по-прежнему господствовала иная система цен­ностей, в которой экономический расчет занимал очень скромное место, а британская прагматичность вызывала лишь усмешку.

В течение нескольких лет на окраинах Османской им­перии тлело пламя восстания: христианские подданные султана с оружием в руках пытались добиться независи­мости. В 1875 году против турецкого ига восстали Босния и Герцеговина, в 1876 году началось восстание в Болгарии, а затем против могущественной Порты выступили малень­кие Сербия и Черногория. Все эти события всколыхнули русское общество, которое стало настойчиво требовать от верховной власти «защитить братьев-славян». И если императрица Мария Александровна была убежденной по­борницей панславистских идей, то ее царственный супруг отлично осознавал, к каким трагическим последствиям может привезти Россию скоропалительное вступление в военный конфликт. В марте 1876-го императрица, обычно уклонявшаяся от вмешательства в государственные дела, недвусмысленно дала понять министру иностранных дел канцлеру князю Горчакову, что «дипломатия наша не до­вольно энергично действует в пользу христианского населе­ния Турции»28. Однако эти настроения императрицы Марии Александровны до какого-то момента никак не влияли на настроения государя. Александр II справедливо опасался большой европейской войны. Обнажив меч против Турции, Россия могла столкнуться с коалицией европейских держав, не желавших ни усиления российских позиций на Балканах, ни ее овладения Черноморскими проливами. Европа не же­лала видеть русский флаг над Константинополем и готова была противодействовать этому не только дипломатическим путем, но и силой оружия.

15 июля 1876 года, когда еще ничего не было решено и, казалось, что войны не будет, государь поведал военному министру о своих сомнениях. Александр II был «человеком 40-х годов», и ему не был чужд дух гамлетовских рефлексий: прежде он погружался в размышления, а лишь после этого переходил к быстрым и решительным действиям. «Посто­янно слышу я упреки, зачем мы остаемся в пассивном по­ложении, зачем не подаем деятельной помощи славянам турецким. Спрашиваю тебя, благоразумно ли было бы нам, открыто вмешавшись в дело, подвергнуть Россию всем бед­ственным последствиям европейской войны? - Я не менее других сочувствую несчастным христианам Турции, но я ставлю выше всего интересы самой России». Алек­сандр II вспомнил проигранную Крымскую войну, слезы навернулись у него на глазах: возможность повторения истории была очевидна. «В случае инициативы с нашей стороны, в случае наступательных наших предприятий и в этом случае может выйти то же, что было в Крымскую вой­ну - опять вся Европа опрокинется на нас...»29 Колебания затянулись на две недели. 27 июля, в день рождения импе­ратрицы, Александр II принял решение, которое стало на­стоящим подарком для именинницы. Во время лагерных сборов в Красном Селе император открыто объявил гвардейским офицерам о разрешении «выходить временно в отставку, чтобы ехать на театр войны, с обещанием, что каждый возвратится потом в свой полк, не потеряв своего старшинства»-30. Гвардейские офицеры, решившие выйти в отставку, чтобы отправиться воевать на Балканы, формаль­но не состояли на службе, но фактически сохраняли за собой линию своего гвардейского старшинства: их не могли обой­ти чином при очередном производстве. Формально Россия не вмешивалась в конфликт султана и его подданных, но фактически русские офицеры воевали на стороне восстав­ших. «Таким образом, то, что до сих пор допускалось толь­ко негласно, на что смотрели сквозь пальцы, обратилось теперь в открытое, официальное разрешение непосредствен­но от самого императора»31. И хотя не прошло и трех недель после высочайшего разрешения, как с 14 августа отставки в войсках были приостановлены, Россия невольно вовлека­лась в военный конфликт на Балканах. В итоге этим раз­решением воспользовались до 5 тысяч русских доброволь­цев. Одним из таких добровольцев был подполковник Николай Николаевич Раевский, некогда служивший в лейб-гусарах, а затем командующий отдельным отрядом серб­ской армии. Погибший в Сербии Раевский послужил про­тотипом Алексея Вронского. Как мы помним, последняя часть романа «Анна Каренина» завершается отъездом Врон­ского, сформировавшего на свои средства кавалерийский эскадрон, и других добровольцев на войну. Кроме того, в Сербию переводили собранные на добровольные пожертво­вания деньги, посылались медикаменты и предметы снаря­жения. Среди добровольцев был и художник Василий Дмитриевич Поленов, принявший непосредственное уча­стие в боях и отмеченный наградами. Столичные иллюстри­рованные журналы охотно публиковали его выполненные с натуры рисунки, запечатлевшие ход боевых действий в Сербии. Украшенный знаками отличия художник благопо­лучно вернётся в Россию и прославится со временем как известный передвижник. Русский доброволец, воевавший на Балканах, станет заметной фигурой в московском и пе­тербургском обществах, чем не преминет воспользоваться чуткий бытописатель Пётр Дмитриевич Боборыкин. Глав­ным героем его популярного романа «Китай-город» станет волонтер - участник войны на Балканах, тридцатипятилет­ний дворянин Андрей Дмитриевич Палтусов.