До Бога – высоко. До царя – далеко - Александр Александров

– Слушаю Вас. – Еще шире оскалился мужчина, когда Сергей Иванович несмело вошел.

Темные тона одежды мягко гармонируют с модной щетиной и черными, стильно длинными, волосами. Лицо смазливое, глаза умные.

Приятный человек.

– Скажите, пожалуйста, номер вашего кабинета? – Обратился к нему Сергей Иванович. – Снаружи нумерации нет. – Попытался объяснить он, – а мне нужно в двести двадцать третий…

– Номер кабинета? – Удивленно вскинул бровь мужчина, и смачно чавкнул жвачкой. Затем картинно упер в небритую щеку три пальца и склонил на них голову, с неприкрытым интересом разглядывая посетителя.

– Ну, да. – Сергей Иванович в нетерпении взбрыкнул ногой.

– Конечно! – Вдруг радостно вскинулся хозяин кабинета, казалось, удачная идея пришла ему в голову, – я скажу Вам номер, сейчас же. Но, Вы присядьте. Располагайтесь.

Я только займу несколько секунд Вашего времени. Раз уж зашли… Не возражаете?

– Пожалуй. – Согласился посетитель.

– Тогда здесь. – Небритый ткнул пальцем в листок, который ласково придвинул к краю стола. – Распишитесь.

– Зачем? – С улыбкой поинтересовался Сергей Иванович.

– Это за права человека в России. Вы же не против соблюдения их в нашей стране? – Он явно сделал ударение на слове «нашей».

– Не против. – Согласился Сергей Иванович и черкнул в графе «подпись». Рядом написал фамилию.

Небритый тут же потянул листок к себе, по-прежнему широко улыбаясь.

«Против кровавого режима…» – Выхватил взглядом часть заголовка Сергей Иванович.

– Стойте! Погодите. – Заговорил он, – что там, в первой строке?

– Я же сказал, это за демократию и против нарушения прав человека. – Листок исчез в ящике стола.

Нехорошая досада подкатила к горлу. Сергей Иванович почуял обман.

– Я бы хотел посмотреть еще раз. Мне не понятно где я расписался. – Стараясь казаться спокойным, твердо проговорил он.

– Но, я же объяснил. – Невинно захлопал глазками хозяин кабинета. – А показать не могу, там другие подписи. Закон о сохранении персональных данных запрещает. Номер кабинета двести девяносто четыре. – Небритый перестал улыбаться… – Можете продолжать свое путешествие.

Но Сергей Иванович уже разозлился.

Он плотнее уселся в кресле.

– Что за «кровавый режим»? – Вежливо, но с легкой угрозой поинтересовался он.

– О! Вы заметили? Ну, это же общие фразы… – Небритый равнодушно зачавкал жвачкой.

– То есть Вы считаете, что у нас нет демократии, и нарушаются права человека?

– Ну, как говорят по-английски: соу-соу (так себе).

– Где нарушаются?

– А Вы не видите?

– Нет.

– Вы понимаете, во главе угла всегда, в любом бизнесе стоит тематика коммуникаций. Коммуникативная функция – есть определяющая, потому что без надежности в коммуникациях никогда не добиться успеха в корпоративном строительстве. А коммуникации, и это крайне важно, делятся на коммуникации внешние, которые определяют состояние комуникативности корпорации внутренние коммуникации…

– Конкретнее! – Грубо прервал оратора Сергей Иванович.

– Ну, как же… – Борец за права человека оперся о стол ладонями и перешел на нравоучительный шепот. – Жуткий прессинг музыкантов, которые имеют свою позишн… – он сделал скорбную физиономию и придал сострадание взгляду. – А девушки несчастные, что публично высказали свое отношение к релиджн, и попали в присн… как это по-русски – в тюрьму?

И это только то, что на слуху. – Небритый откинулся в кресло и потянул было ноги на стол, но глянув на серьезное лицо Сергея Ивановича, оставил их на полу.

А Крым? – Шепот его стал напоминать шипение змеи. – А политические репрессии? И, наконец, развязывание войны, прямая агрессия…? Это же разрыв и распад коммуникаций…

– Стоп! – Сергей Иванович, протестуя, поднял руку, – Вы повторяете высказывания ненормальных баб американских из телека. Я этой хрени уже вдосталь наслушался. Ну, там-то дуры набитые – повторяют, что папик сказал. Сами не понимают, о чем речь! А ты-то куда? Предатель? – Он вопросительно уставился на противника.

– Да не нервничайте Вы так. Стресс убивает. – Небритый снова широко разулыбался. – Вы только что поддержали мнение элиты – креативного класса, а не предателей. Не стоит отказываться.

– Врешь ты, собака! – Сергей Иванович начал выходить из себя. Эта гадкая небритая чавкающая рожа, обманом получила его подпись. А когда подлог раскрылся, не желает исправлять гнусность. – Где это прямая агрессия тебе причудилась?

– На Украине. – Небритый тоже начал сердиться.

– Докажи.

– Читай свободную прессу, смотри тиви!

– Да, глядели мы ваши «тиви»! Где доказательства? Нету.

– Это так ваша пропаганда говорит. – Небритый оскалился.

– Ни фотки, какой-нибудь завалящей, ни документа! Вранье одно. Я только не пойму тебе-то это зачем? Ты же русский, вроде?

– Именно потому, что я русский интеллигент. – Чавкнул жвачкой прощелыга.

– Да ты идиот! – Совсем разозлился Сергей Иванович, а ну-ка верни мне листок! – Он поднялся угрожающе на ноги.

– Хрен тебе! – Небритый тоже поднялся. – Вот, из-за таких, как ты – мы и в жопе всегда! Вы – русский народ – он уродливо скорчил физиономию, явно глумясь, – народ, блин. Да вы ни работать не умеете, не отдыхать! Ничего кроме нефти добыть не можете. А отдых – пьянка, да дебош. Сволочи! В свинарнике – место ваше…

– Сам возьму! – Сергей Иванович начал обходить стол. Небритый выхватил бумагу из ящика и отскочил в сторону. – Не возьмешь, рожа, быдло! – Лицо хозяина кабинета искривилось в злобную гримасу. – Таких, как ты – вешать надо. Алкаш, ватник!

Последнее взорвало мозг Сергея Ивановича и он бросился на врага.

В эту секунду в кабинет с треском ворвались два дюжих молодца в черной форме.

Хозяин успел ткнуть кнопку вызова охраны.

Вертухаи лихо заломили руки Сергею Ивановичу и прижали к столу лицом.

– Что случилось, Олег Львович? – От двери послышался четко поставленный брутальный голос. Сергей Иванович не видел говорящего, но военные нотки в голосе уловил. Точно так разговаривал его дядька, всю жизнь прапорщиком прослуживший в армии.

– Вот, – запричитал Небритый, – ворвался, оскорбляет, списки пытается отнять. – Выведите его, пожалуйста.

– Вр-р-решь ты, гадина! – Зарычал Сергей Иванович, но ребята сильнее нажали на руки, и боль заставила его умолкнуть.

– Вы его знаете? – Спросил Брутальный.

– Нет, впервые вижу.

– Так чего это он – ненормальный, что ли?

– Конечно. Сумасшедший.

– Это я-то?! – Снова вскинулся пленник.

– А ну-ка поставьте его. – Скомандовал Брутальный. Сергея Ивановича подняли за руки, и поставили перед начальством.

Командир оказался роста небольшого. Но осанка и волевое лицо подтвердили предположение: «Точно военный, хоть и бывший», – Решил Сергей Иванович.

– Хулиганишь? – Резко спросил Брутальный.

– Да я просто… номер узнать… – Попытался объяснить задержанный.

– Молчать! – Рявкнул охранник. – Пьяный еще, поди? – Он принюхался. – Точно.

Вот. Из-за таких как ты, и происходят все неприятности в стране.

Я бы вас всех по лагерям рассадил. – Он с таким же интересом, как Небритый, и Наталья Сергеевна до того, стал вглядываться в лицо Сергея Ивановича. Разглядел его внимательно, хмыкнул что-то про себя и продолжил картинно. – А какой с вас толк? Алкаши. Позорите Родину, и не работаете. Паразиты. – Он страдальчески презрительно скорчил физиономию.

– Ты понимаешь, что жизнь твоя настолько мелка и ничтожна, что грош ей цена?

И бессмысленна, и не угодна ни Богу, ни черту?

Зачем живешь, человече?. – Брутальный стал прохаживаться по комнате, словно вдоль строя, назидательно и довольно театрально выговаривая несчастному провинившемуся.

– Нет смысла…

И думаешь ты о себе как о единственной и неповторимой душе с судьбой удивительной?

Нет.

Пустое место ты. И он. И они. Все! – Указательный палец ткнул в несуществующих «их». – Бесцельна и пуста ваша жизнь – каждая в отдельности. – Он остановился, смерил Сергея Ивановича уничтожающим взглядом, круто повернулся и продолжил шагать.

– А смысл обрести может ваше существование лишь в коллективном усилии. И тогда ты – народ уже. И талантливый и красивый и храбрый.

И смысл обретаешь – в создании культуры этой: как материальной, так и духовной.

А коли ты не желаешь участвовать в этом коллективном усилии?

Хулиганишь, вот.

Зачем?

Расшатываешь основы и устои того, что народом русским зовется?

Выходит, много о себе думаешь? Выбиться, таким образом хочешь?

Себя превозносишь, а сам чего стоишь?

Получается, себя унижаешь: от высокой и красивой общности в ничтожество отбрасываешь…

А коли желаешь, чтобы прощалось тебе отщепенство твое? Так изволь, сначала докажи, что право имеешь. Талантом!

На Руси ведь как всегда было? – Брутальный мечтательно вскинул глаза к потолку. – Таланту все прощается… Ну, или почти все…