Планета Навь - Александра Нюренберг

– Там что?

– Пустяки, тёплое питьё. Вот тебе собирался предложить.

Нин поразмыслила над ответом. Энки по-своему расценил молчание.

– Про меня никто не узнает, если я чего и выпью в конце рабочего дня. – С лёгкой обидой уверил он.

– Про тебя все знают, когда ты чего-то вдруг поешь.

Показала, оскалившись.

– Ух ты, – смутился и, стыдливо отвернувшись, попытался рассмотреть в оконном стекле, – видишь ли, когда я чищу зубы, у меня трясётся голова и мысли куда-то деваются. Как-то унизительно, знаешь.

– Да, обидно. Может тебе хватит? Оставь место для вечеринки.

– Боишься, что я оплошаю перед моим дорогим братом Энлилем?

– Перестань при каждом случае называть его дорогим братом. Ты это так произносишь, будто щёлкаешь его по ордену, который он никогда не надевает. Кроме того, он вообще-то и мой дорогой брат.

– Командор, выдержка из биометрического досье: золотая голова, глаза синие… – Начал он и рассмеялся, зачем-то подходя к книжной полке.

– Энлиль навёз кучу народу.

– Дело в том, – он запустил руку между книгами и, улыбаясь ей, скосил глаза с напряжением мысли, – что меня постоянно целовали. Энки ощущал повсюду тёплые и влажные прикосновения губ, и никого не успел рассмотреть.

Он выдернул из-под завалившихся книг сосудик, блеснувший и погасший в кулаке зацелованного. Так же точно блеснул и погас его взгляд, прибранный под медные, будто подрезанные ресницы.

– Даже официального представителя церкви. – Припомнила Нин. Её-то мысли были неизвестны, остались в тумане, блуждали там без присмотра.

– Никого в спецодежде не видал. Братец в пиджачке и даже, ты права, без геройских планок и нашивок за взятие мирных городов.

– Ну, хватит. Может его преподобие в шапочке. Потому не видно электродов.

И она показала два пальчика над головой, просунув их сквозь белые пряди.

– А что он тут будет делать? Крестить пока некого. Разве что твоих волов.

– Энлиль был недоволен. – Сказала Нин, после невежливого раздумья взяв у брата сосудик, который он тщательно рассмотрел, наклоняя к взметнувшейся вершинке свечи, прежде чем наполнить тёплым питьём.

– Тем, что ты смастерила волов? Может, ему больше нравился исходный материал. С одним рогом посреди лба?

– По его мнению, нельзя вмешиваться в дела Творца.

– Ну, он простит. Сутолока, знаешь, поцелуи. Обожающая командора мачеха… Сынок, ты так исхудал.

– Тётя Эри пожаловалась, что ты к ней не зашёл

– Не похоже на маму, не находишь? – Усомнился Энки.

Он вышел, и по стуку Нин поняла, что он сбагрил куда-то свои приспособления для омовения. Она выглянула, грея руки вокруг сосуда, в котором признала колбу для сбора полевого материала.

Энки с сияющим видом распрямился.

– На ручки слить?

Нин отказалась.

– Признайся, ты кинулась к ней, чтобы извиниться за меня, и была шокирована равнодушием, проявленным матерью героя.

Посадка совершилась вчера. Старый шатун сел идеально, и нарисованные со знанием юмора космолётчиков знаки скрылись под его стаканообразным, сравнительно небольшим телом.

Пока пропускная камера делала своё дело, Энки успел состроить рожу в мутноватые стенки камеры.

– Они там, как рыбы в банке. – Сказала Нин, толкнув его под локоть. – Интересно, мама не прилетела?

– Тётя Антея деда сторожит. Если ему сделают революцию, она будет его утешать и гладить по животу, который она же сумеет застегнуть в новый френч. От мамы этого не дождёшься.

Затем со зловещим шипением разъехались дверцы.

Энки успел перекивнуться с братом через плечи Иштар, кинувшейся с поцелуями к какой-то подружке из встречающих, с которой она, дескать, два дня не разговаривала. Наверное, это здравый взгляд на Эпоху Судьбы. Подружку, девицу военного вида, он не рассмотрел, хотя, кажется, видел эту миловидную раньше. Всё-таки они отработали всю первую смену.

– Дед, небось, перебирает коллекцию анекдотов про самого себя. – Сказала Нин.

– Ну. – Рассеянно согласился Энки, размышляя над тем, как можно не знать кого-то из трёхсот аннунаков, с которыми делил приличный местный кислород и домики с понятными всем иероглифами на двух квадратах приречья в течение сезона. – И на калькуляторе высчитывает, на сколько потянут лучшие.

– Почему мы называем его дедом? Ну, в какой это семье папу называют дедом?

– Государственные соображения, Нин. Он сам нам повелел так его называть. Надеется на внуков, крокодилушка наш, душечка. И пусть крокодилы меня извинят

– Надеюсь, они извинят. Интересно, кто обрадует его первым?

Энки сожрал своими золотыми глазами её рот и руку – пальчики сунулись к лицу якобы поправить лён, а на самом деле спрятать лицо от его глаз.

– Тебе, и правда, интересно?

Нин сказала себе: «Ну вот. Ну, вот. Нин дочитала до этого места… интересное место, извините… и, зевнув, закрыла… захлопнула…»

– Я вообще не уверена, что я его дочь. – Нин сунула сомнительную колбу в мерцающий угол Мегамира. – Иногда мне кажется… Что ещё?

Энки вытащил колбу.

– Мегамир в рабочем состоянии, Нин. Того и гляди, превратит твой глинтвейн в какой-нибудь волшебный напиток.

– Он просто вручил меня маме. – Молвила Нин. – И тёте Эри. Впрочем, так носиться с хроникой семьи – дурной тон.

– Почему? Разве семья Ану – не оплот Нибиру? Ты куда?

– Спать.

– Завтра выходной, отоспимся. Ну, вот – зевает. А я-то подумал, это предлог… В смысле, вежливо избавиться от общества одного блестящего собеседника.

Нин остановилась у выхода и провела пальцем по книжной полке.

– Ты это читал?

– Литература Юга в упадке. С тех пор, как отменили цензуру. Тебе холодно?

– Думаю о камине в главном доме. Наверное, Иштар с фрейлиной уже разожгли. Сплетничали и щекотали друг дружку прутиками вот тут.

– Да, камин неплох, огонек в тумане. Похоже на самую настоящую надежду. Любишь огонь?

– Первая Звезда выглядит так, будто искусственное освещение сбоку подали.

– Она тут у нас единственная. – Напомнил Энки.

Глаза у него загорелись теперь вполне явственно – зря, что ль, про огонь разговариваем. Он ласково держал сосуд, брошенный Нин, и даже прижал его к щеке. Нин это не понравилось.

– Всё забываю. А дома-то сейчас сезон Второй Звезды. …Книга об оружии?

– Это так, сказки на ночь.

– Та Штука… Энки, пожалуйста, оставь это в покое.

– Какая штука? Что оставить в покое? Ну. Ну. Не беспокойся, серьёзно. Она надёжно зарыта. Мой дорогой брат Энлиль и я… Я держу этот бокал, Нин, потому что на нём следы твоих уст. Твоя генетическая информация, такая славная… хорошенькая.

– Понятно.

Она подошла и выхватила сосуд.

– Эта история как-то связана с Легендой о Происхождении?

Энки всем телом показал, что у него забрали самое дорогое, и не ответил. Нин заметила, что в Мегамире торчат письма.

– Так, счета за освещение. – Пояснил Энки, поймав её взгляд. – Кастелян присылает.

– А военных зачем так много? Даже тот знаменитый толстяк мелькнул. Из любви к логике – мелькнуть ему было довольно трудно.

Энки протянул руку и поцокал ногтем по, оказывается, драгоценному бокальчику.

– Его толщина тоже нацдостояние, вроде чьих-то голубых глаз.

– Ну, всё, Энки, спасибо за тёплое питьё, из чего бы оно ни состояло.

Нин ловко сунула колбу на полку. Энки подошёл и, коснувшись плеча Нин, вытащил из-за книг настоящую гражданскую бутылку классических женственных очертаний.

– А это, когда сад посадим, разопьём.

Мегамир потихоньку разгорался, его неподвижное зерцало пошло рябью. При свете особенности мимики стали очевиднее. Складочка у рта Нин и её глубоко посаженные глаза сделали её лицо другим.

– Ты похожа на мальчика, которого похитили феи. – Сказал Энки.

Она вернулась к столу, ибо выход был надёжно заблокирован Энки, бутылкой и садом. Карты всегда нравились ей и казались совершенно непонятными. Энки тут же оказался рядом («сад» был копошливо спрятан за обруганные книги) и показал ей на карте закрашенное треугольником место.

– Тут. Даже с Нибиру это местечко так и просилось в оранжерею.

Она почувствовала, как он улыбается за её затылком.

– Ах, ты. Девушка-зима. Ты зимняя моя сказочка.

– Надеюсь, я вымыла уши.

Рука Энки высунулась из-за её плеча.

– А вот здесь мощное месторождение золота.

– Кто-нибудь об этом знает?

– Вот теперь ты знаешь.

– Не надейся надолго сохранить это в секрете.

– В самом деле. – Он пробормотал. – Изумлён, что Энлиль не привёз какого-нибудь подарочка.

– Ты про дедову личную службу?

– Ах, Нин, да ты поражаешь меня… Я полагал, ты так наивна, что зло этого мира тебе незнакомо.

– Личная служба – зло?

– А для чего они, помилуй? Я тут ямы копаю, верчу мельницы, можно сказать, своими белыми барскими ручками… ты копаешься по локоть своими неземными руками во внутренностях, ДНК эти крутишь, прямо-таки крестиком вышиваешь, а они тут со своими маренговыми костюмами и шнурами в ушах, которые напрямую соединяются с прикроватным столиком деда.