Детская игра - Реджинальд Хилл

Неприятности в театре «Кембл» начались вслед за назначением Эйлин Чанг художественным руководителем театра. Чанг, евразийка ростом шесть футов два дюйма и с явным пристрастием к рекламе, тотчас отправилась на местное телевидение и объявила, что при ее правлении «Кембл» станет форпостом радикального театра. Встревоженный корреспондент спросил ее, означает ли это, что театр будет посажен на диету из современных политических пьес?

— Радикальное содержание, а не форма, радость моя, — нежно заметила Чанг. — Мы собираемся начать с «Ромео и Джульетты», полагаю, эта пьеса достаточно старомодна для вас?

На вопрос, почему именно «Ромео и Джульетта», она ответила:

— Это пьеса о злоупотреблении властью, о психологическом насилии над детьми, о деградации женщины. Кроме того, она в программе неполной средней школы в этом году. Дорогой мой, мы затащим на нее детей. Ведь они — наша завтрашняя аудитория, и они ускользнут от нас, если мы не удержим их сегодня!

Эта беседа встревожила многих отцов города. Но кое-кто, в том числе и Паско, были от нее в восторге. Паско, жена которого была секретарем «Группы борьбы за женские права», сразу же связался с Чанг. С их первой встречи она говорила о своем новом актере с таким обожанием, что Паско из чувства, которое он про себя определил как ревность, стал называть ее Большая Эйлин.

Именно после этого телеинтервью посыпались неприятности: непристойные намеки по телефону, письма с угрозами. Нападение предыдущей ночью и акт вандализма в театре были первыми реальными проявлениями этих угроз.

— Что сказала Большая Эйлин? — спросил Паско.

— Ты имеешь в виду мисс Чанг? — поправил его Уилд. — Естественно, она возмущена. Но, сказать по правде, больше всего ее встревожило, кем заменить парня, лежащего в больнице. У него, кажется, важная роль, а в следующий понедельник у них должна состояться премьера, так я думаю.

— Да, я знаю. У меня есть билеты, — сказал Паско без всякого энтузиазма. Элли достала билеты, а также приглашение на актерскую вечеринку после премьеры. Он пытался отговорить жену — в тот же вечер по телику будут показывать «Убийц» Сигеля, но это не нашло сочувствия.

— У нас это проходит как одно дело или как два? — спросил Уилд, любивший порядок во всем.

Паско нахмурился, а Дэлзиел сказал:

— Как два. Ты, Питер, занимайся нападением, а Уилд пусть разбирается с вандализмом. Если они связаны, друг с другом — прекрасно! Но что мы имеем в настоящий момент? Кто-то избивает парня после закрытия бара. Такое случается каждый день. Еще какой-то полоумный балуется с пульверизатором. Ну и что? Покажите мне стену, где они не делают этого!

Паско не был согласен с ним, но предпочел не открывать дебатов. Еще никому не удалось переспорить Дэлзиела. Покончив с этой полицейской рутиной, Дэлзиел был рад вернуться к главной проблеме дня:

— А кто лидирует у Брумфилда, Уилди? — поинтересовался он.

— Мистер Додд из Дархэма. Два к одному. В связке.

— В связке? С кем?

— С мистером Вэтмоу, — ответил Уилд. Его некрасивое лицо исказилось гримасой. Было хорошо известно, что Дэлзиел ставит Вэтмоу — нынешнего заместителя начальника полиции — чуть выше амебы.

— Что ты сказал? У него с головой в порядке? Уилди, узнай, сколько он мне даст, если наш заместитель не сможет выйти из комнаты, где пройдет аттестация, без собаки-поводыря?

Уилд незаметно для всех улыбнулся. Он улыбался жесткому юмору Дэлзиела, слегка болезненной реакции на это Паско, улыбался просто потому, что ему очень нравилось ощущать себя частью всего этого. Даже Дэлзиел мог так оскорбительно отзываться о своем начальстве только в присутствии тех подчиненных, кого он любил и кому доверял. К своему удивлению, Уилд обнаружил, что чувствует себя счастливым. В последние годы, а точнее — с тех пор, как он порвал с Морисом, ему редко доводилось испытывать подобное чувство. И вот сейчас словно пришел конец болезни — все его существо наполнилось легким, но отчетливым ощущением счастья!

Зазвонил телефон. Паско поднял трубку.

— Алло? Да, минутку… Это, кажется, тебя. — Он протянул трубку. — Кто-то спрашивает сержанта Мака Уилда. — В голосе Паско прозвучала вопросительная нотка, когда он произнес слово «Мак». Он никогда не слышал, чтобы кто-нибудь называл Уилда этим именем.

На грубоватом лице сержанта не отразилось никаких эмоций, но его рука сжала трубку так крепко, что было видно, как напряглись мускулы.

— Уилд слушает, — произнес он.

— Это Мак Уилд? Привет! Я друг Мориса, он сказал, что, если я когда-нибудь попаду в эти края и мне понадобится помощь, я могу обратиться к тебе.

— Где ты находишься? — спросил Уилд.

— В кафе на автостанции, что у касс предварительной продажи. Ты меня сразу заметишь: я загорелый.

— Жди меня там, — сказал Уилд и положил трубку.

Дэлзиел и Паско вопросительно посмотрели на него.

— Мне нужно идти, — как-то нерешительно произнес Уилд.

— Может, скажешь нам, в чем дело? — спросил Дэлзиел.

«Вероятно, мне пришел конец», — подумал Уилд, но вслух сказал:

— Кто его знает, может, дело стоящее, а может, туфта. — Пожав плечами, Уилд вышел из комнаты.

— Мак! — присвистнул Паско. — Я и не подозревал, что у Уилда есть родственники в Шотландии.

— Думаю, им это тоже неведомо. Он, кажется, весьма неразговорчив?

— Вероятно, он что-то скрывает, мы все предпочитаем, чтобы о наших тайных грешках никто не знал, — заметил Паско, словно в оправдание сержанта.

— Будь я похож на Уилда, Я бы скорее выставил напоказ все свои грешки и спрятал бы рожу! — проворчал Дэлзиел.

Паско с усмешкой взглянул на крупную лысеющую голову суперинтенданта, которую его жена однажды сравнила с раздувшейся репой. Но постарался предусмотрительно запрятать собственную иронию подальше: в отличие от Уилда он не был уверен в своей способности скрывать мысли от Дэлзиела. Тот мог унюхать непочтительность в своих подчиненных так же легко, как свинья вынюхивает трюфели.

Скрывать Уилду приходилось гораздо больше, чем Паско мог предположить.

«Мак…» — прозвучало в телефонной трубке. Возможно, Уилд и заслуживал наказания за то, что расслабился и позволил ощущению счастья прокрасться в свою душу, но такое немедленное возмездие было слишком жестоким! Он был уверен, что однажды в трубке раздастся голос и изменит ту жизнь, которую он для себя выбрал. Но что голос этот будет таким юным и владелец его будет говорить так просто, он не ожидал.

«Я друг Мориса». Этого можно было и не говорить. Только Морис Итон называл его Маком, их секретным именем. Это было сокращение от Макумазан — так туземцы называли Аллана Квотермейна, злосчастного героя романов Райдера Хаггарда, которые очень нравились Уилду. Имя это означало в переводе «Тот, кто спит с одним открытым глазом». Уилд прекрасно помнил обстоятельства, при которых он был наречен этим именем… Он заставил себя не думать об этом. То, что существовало между ним и Морисом, умерло и должно быть забыто. Этот голос из могилы нес в себе не надежду на воскресение, а тревогу.

Подъехав к кафе, он сразу же увидел того, кто ему звонил. Волосы с голубыми прядями, облегающие брюки из зеленого вельвета, узкая голубая майка со светящимися губами на груди были обычным явлением среди молодежи даже в Йоркшире. Он назвал себя загорелым, и, хотя его гладкая оливковая кожа была скорее результатом смешения кровей, чем пребывания на средиземноморских пляжах, не заметить его было невозможно, даже если бы он сам не узнал Уилда и широко ему не улыбнулся.

Уилд проигнорировал парня и прошел в бар самообслуживания.

— Кажется, у тебя дел по горло, Чарли? — спросил он.

— Весь секрет в моем чае, мистер Уилд, — ответил человек за стойкой. — Сюда даже на автобусах приезжают, чтобы его попробовать. Как насчет чашечки?

— Нет, спасибо, мне хотелось бы переговорить с тем парнем в углу. Могу я воспользоваться твоим офисом?

— С тем, что похож на дельфина? Будьте как дома. Вот ключ. Я пошлю его к вам.

Чарли, жизнерадостный круглолицый мужчина лет пятидесяти, оказывал эту услугу Уилду и Паско всякий раз, когда кафе было слишком переполнено для того, чтобы поговорить с глазу на глаз с осведомителем. Уилд вошел в дверь, на которой было написано «Туалеты», и, миновав букву «М» по правую сторону и елку — по левую, открыл дверь с надписью «Не для посторонних». В эту комнату можно было попасть и из бара, но тогда бы он непременно привлек к себе внимание.

Уилд сел на табурет у небольшого стола, возраст которого можно было определить по числу кругов от чайных чашек на его поверхности. Единственное узкое окно было забрано решеткой. Проникавшего сквозь него света едва хватало, чтобы разглядеть очертания предметов, но Уилд так и не зажег настольную лампу.