Дело об отравленных шоколадках - Энтони Беркли

Она была женщиной абсолютно его типа. Высокая, стройная, очень серьезная, образованная и уже достигшая того возраста, когда характер окончательно сложился и можно не бояться неожиданностей (три года назад, когда Бендикс женился на ней, ей было двадцать пять). Словом, она была для него идеальной супругой. Может быть, в каких-то отношениях пуританка, отчасти, — это не исключается. Но к тому времени Бендикс и сам готов был стать пуританином, тем более ради Джоан Кулламптон.

Последнее время его просто не узнавали, а в юности он — судя по всему, побесился вволю. Ему вовсе не были чужды театральные кулисы. Имя его то и дело всплывало в историях, связанных с разными веселыми дамами. В общем, он успел насладиться вольной жизнью и от души поразвлечься, не стыдясь своих похождений, как и подобает молодому человеку, когда лет ему еще мало, а денег не по годам много. Все это само собой прекратилось, как только он женился.

Бендикс откровенно обожал свою жену, не делая из этого тайны. Да и она отвечала ему тем же, хотя, может быть, не так откровенно, как он. Короче говоря, чете Бендикс удалось достичь восьмого чуда современного света, а именно счастливого брака.

И вот пожалуйста, в самый разгар их семейного счастья как гром с ясного неба грянула эта коробка.

— После того как мистер Бендикс отнес коробку с шоколадками швейцару, — продолжал Морсби, роясь в своих бумажках, чтобы не перепутать порядок событий, — он прошел в гостиную, где уже находился сэр Юстас, который читал «Морнинг пост».

Роджер кивнул. Ну конечно, что еще мог читать сэр Юстас, кроме «Морнинг пост».

Бендикс взял свежий номер «Дейли телеграф». В то утро ему положительно нечем было заняться. Никаких заседаний в правлениях не было назначено, и никуда не надо было плыть по делам фирмы в дождливый ноябрьский денек. Так в безделье провел он все утро, перечитал газеты, пролистал журналы, погонял бильярдные шары в компании с другим членом клуба, которому тоже нечем было себя занять. Приблизительно в половине первого он отправился обедать к себе домой, на Итон-сквер, прихватив с собой шоколад.

Миссис Бендикс, которая ранее предупредила прислугу, что дома обедать не будет, тем не менее осталась дома, поскольку выяснилось, что ее встреча отменяется. После обеда, когда они вдвоем пили кофе в гостиной, Бендикс преподнес ей коробку конфет и рассказал, как она попала к нему. Миссис Бендикс шутливо упрекнула его в меркантильности, сказав со смехом, что ему просто не хотелось покупать для нее шоколад, но в конце концов похвалила его и решила попробовать новинку фирмы. При всей своей серьезности она, как всякая женщина, не могла устоять перед новым сортом хорошего шоколада.

Однако вид конфет не произвел на нее никакого впечатления.

— «Кюммель», «Кирш», «Мараскино», — произнесла она, перебирая пальчиками шоколадки, где на каждой из них, обернутой в серебряную бумажку, изящными голубыми буквами было обозначено, какой ликер составлял ее начинку. — Значит, только такие. Я совсем не вижу новых, Грэхем. Просто они выбрали три типа из нескольких, которые обычно продают в такой упаковке.

— Разве? — удивился Бендикс, который не очень разбирался в шоколаде. — Какая разница? По-моему, весь шоколад с ликером на один вкус.

— Ну конечно, они даже упаковали их в обычную коробку, — недовольно сказала жена, рассматривая крышку.

— Это же образец, — напомнил ей Бендикс. — Может быть, у них еще нет новых коробок.

— Мне кажется, они ничем не отличаются от обычных, — повторила миссис Бендикс, разворачивая «Кюммель». Затем она протянула ему коробку. — Хочешь?

— Нет, дорогая, спасибо, — отклонился он. — Ты же знаешь, я не люблю шоколад.

— Нет, ты должен попробовать хоть одну, в наказание за то, что ты не купил мне обычную коробку, а получил задаром эту. Держи! — И она бросила ему конфетку, которую он поймал. В это время миссис Бендикс поморщилась. — Нет, я была не права. Эти совсем другие. В них начинка в двадцать раз крепче.

— Ничего, не разорятся, — усмехнулся Бендикс, припомнив сладенькую безалкогольную слизь, которой «Мейсон и сыновья» начиняли шоколадные конфеты, называя ее ликером.

Он взял шоколадку, которую она ему бросила, и раскусил. Жидкость брызнула ему в рот, и он почувствовал жжение, не то чтобы очень сильное, но явно перебивающее всякие приятные ощущения.

— Ну и ну! — воскликнул он. — По-моему, они ужасно терпкие. Наверное, в них настоящий алкоголь.

— Вряд ли они так расщедрились, — сказала жена, разворачивая еще одну шоколадку. — Но начинка действительно очень крепкая. Какая-то новая смесь, просто обжигает рот. Не могу понять, нравятся они мне или нет. Я только что проглотила «Кирш», и она слишком отдавала миндалем. Может, эта будет нежнее. И ты тоже попробуй «Мараскино».

Чтобы угодить ей, Бендикс проглотил еще одну шоколадку, которая понравилась ему еще меньше, чем первая.

— Смешно, — заметил он, проводя кончиком языка по небу, — у меня совершенно одеревенел язык.

— И у меня тоже сначала, — согласилась она. — А сейчас пощипывает. Кстати, я не заметила разницы между «Кирш» и «Мараскино». Обе ужасно жгут рот! Не могу понять, вкусны они или нет.

— Мне-то определенно не нравятся, — уверенно произнес Бендикс. — Что-то не то. Я бы на твоем месте больше не ел их.

— Я думаю, это экспериментальная партия, — сказала жена.

Минутой спустя Бендикс отправился в Сиги, где у него была назначена деловая встреча. Когда он уходил, его жена все еще пыталась определить свое отношение к шоколадкам, поглощая одну за другой. Последнее, что он от нее слышал, была фраза, смысл которой был примерно такой: шоколадки так обожгли рот, что, наверное, ей больше не съесть.

— Мистеру Бендиксу отчетливо запомнился этот разговор с женой, — сказал Морсби, обводя взглядом напряженные лица членов Клуба, — потому что это был последний раз, когда он видел свою жену живой.

Их разговор в гостиной происходил между четвертью и половиной третьего пополудни. Деловая встреча в Сити была назначена на три часа. Она заняла не больше получаса, после чего он взял такси и поехал в свой клуб, чтоб выпить чаю.

Во время деловой встречи он чувствовал себя отвратительно и в такси едва не лишился чувств. Шоферу пришлось позвать швейцара, и они вдвоем помогли ему выйти из машины и добраться до дверей клуба. Оба потом вспоминали, что у него был мертвенно-бледный цвет лица, глаза остекленели и посинели губы, а кожа вся покрылась холодной испариной. Однако он был в полном сознании, и, когда шофер со швейцаром помогли ему подняться по ступеням, он, опираясь на руку швейцара, почти самостоятельно прошел в гостиную.

Встревоженный его видом, швейцар хотел немедленно послать за врачом, но Бендикс, не любивший поднимать шума, категорически воспротивился, заявив, что это, по всей видимости, сильная боль от несварения желудка и что все скоро пройдет; должно быть, он съел что-то не то. Это не убедило швейцара, но он все-таки удалился и вызывать врача не стал.

Спустя несколько минут Бендикс повторил свой собственный диагноз сэру Юстасу, который так и сидел в гостиной с утра, никуда весь день не отлучаясь. Но сэру Юстасу он еще кое-что сказал, а именно:

— Знаете, я думаю, это из-за ваших проклятых шоколадок, которые вы мне отдали. Мне показалось, они какие-то не такие. Надо позвонить и узнать, как жена, не заболела ли и она.

Сэр Юстас, в общем, был человек добросердечный, к тому же его не меньше швейцара поразил вид Бендикса. Предположение, что из-за него случилась подобная неприятность, крайне его взволновало, и он изъявил готовность пойти позвонить миссис Бендикс, поскольку сам Бендикс скорее всего был не в состоянии добраться до телефона. Бендикс только хотел ответить, как с ним стало происходить что-то странное: тело, бессильно распростертое в кресле, резко выпрямилось, челюсти сжались, лицо исказила страшная гримаса, а руки судорожно вцепились в подлокотники кресла.

В этот момент сэр Юстас ощутил запах горького миндаля.

Теперь уж он встревожился не на шутку. Бендикс умирал у него на глазах, и он в ужасе закричал, призывая швейцара и врача. В другом конце зала еще были люди (такого крика, наверное, никто здесь не слышал за всю историю клуба с момента его основания), и они тут же поспешили на помощь. Одного из них сэр Юстас послал к швейцару, чтобы тот ни секунды не медля бежал за любым врачом, практикующим поблизости, а с остальными попытался уложить корчившегося в конвульсиях Бендикса поудобнее. Никто не сомневался, что Бендикса отравили. Они обращались к нему, пытаясь узнать, как он себя чувствует, но он то ли не желал, толи не мог ничего сказать. В сущности, он был без сознания.

Еще не успел появиться врач, а из дома позвонил перепуганный лакей и спросил, нет ли в клубе его хозяина, а если он там, пусть немедленно идет домой, потому что миссис Бендикс очень и очень плохо.