Льюис Кэролл и загадки его текстов - Ирина Галинская

Шляпник (Hatter)[55] из «Алисы в Стране Чудес» — это карикатура на некоего торговца мебелью из Оксфорда по имени Теофилиус Картер, чудаковатый нрав которого был известен и студентам, и преподавателям колледжа Крайст-Черч.

Существует множество противоречивых гипотез относительно прототипов персонажей двух «Алис», и выше нами были названы лишь некоторые из них. Но одно несомненно в образах симпатичного Белого Кролика и добрейшего Белого Рыцаря писатель создал дружеские шаржи на самого себя. Джон Тенниел, которому принадлежат бессмертные иллюстрации к двум «Алисам», не всегда одобрял замыслы и тексты Кэрролла. Так, именно Тенниел предложил Кэрроллу изъять из «Алисы в Зазеркалье» главу «Оса в парике»,[56] и писатель с этим согласился. С другой стороны, Кэрролл протестовал против того, чтобы Белый Рыцарь выглядел на иллюстрациях стариком. «У Белого Рыцаря не должно быть усов», — требовал Кэрролл.[57] Но усы у Белого Рыцаря остались, и притом очень длинные. Дело в том, что внешний облик Белого Рыцаря на рисунках Тенниела воспроизводит портрет самого художника, которому в 1870 г., когда была закончена рукопись «Зазеркалья», как раз исполнилось пятьдесят лет. Словом, в тексте «Алисы в Зазеркалье» в образе Белого Рыцаря создан дружеский шарж на Кэрролла, а иллюстрации — это дружеский шарж на Тенниела.

В литературоведческих работах на протяжении ста с лишним лет после выхода двух «Алис» было предложено немало противоречивых интерпретаций сказок. Особенно много точек зрения у исследователей психоаналитической ориентации. Одни говорят об «оральной агрессии» писателя (т. е. о его одержимости мыслями о питье и еде), другие находят в «Алисах» «элементы садизма», третьи твердят об Эдиповом комплексе автора. И действительно, в «Стране Чудес» Алиса постоянно что-то выпивает или съедает, чтобы регулировать свой рост, а Червонная Королева то и дело вопит: «Отрубить голову!». Хотя, впрочем, как справедливо заметил один из персонажей сказки Грифон: «Это все ее воображение, они никогда не обезглавливают никого!».[58]

Рассуждения об Эдиповом комплексе Кэрролла то и дело повторяются в работах литературоведов психоаналитического направления, несмотря на то что писатель признавался в одном из писем, что смерть его отца в 1868 г. (когда Кэрроллу было тридцать шесть лет) «была величайшим горем его жизни».[59] Он горевал столь же сильно, как страдал и в девятнадцать лет, когда в 1851 г. скончалась его мать. Спустя два года после смерти матери Чарлз Лютвидж писал:

«В тихих выплачусь слезах,Пусть душа покой узнает.Так у мамы на рукахМалыш, поплакав, засыпает»

(перевод В.Харитонова).[60]

Приверженец психоаналитического подхода к сказкам Кэрролла американский исследователь Элвин Л.Бом заметил в конце 70–х годов, что Кэрролл «всю жизнь находился под угнетающей тенью безупречного отца».[61] Однако эта мысль была высказана психоаналитиком Филис Гринейкр еще за двадцать лет до публикации статьи Э.Л.Бома в 1955 г..[62] В «Аннотированной Алисе» М.Гарднер резонно возражает Ф.Гринейкр, и эти возражения в той же степени можно отнести к аргументации Э.Л.Бома. Согласно доктору Гринейкр, Джаббервокк и Сиарк являют собой отражения того, что психоаналитики называют «первичной средой». «Возможно, так оно и есть, но отказаться от сомнений нелегко».[63]

М.Гарднер выпустил свою «Аннотированную Алису» в 1960 г., и, как справедливо отметила Н.М.Демурова, эта работа стала своеобразной классикой кэрроллианы. Поэтому гарднеровская точка зрения пользуется у исследователей немалым уважением. Так, например, американский литературовед Хэролд Блум, фактически повторяя слова М.Гарднера, в 1987 г. заявил, что «психоаналитические интерпретации произведений Кэрролла всегда проваливаются, потому что они необходимо облегченные и вульгарные, а следовательно, отвратительные».[64]

Кэрролловеды, придерживающиеся историко-социологического подхода к творчеству писателя, также высказывают самые разнообразные суждения о том, как следует классифицировать повести о приключениях Алисы. Ян Б.Гордон называет «Алису в Стране Чудес» «романом воспитания» (Bildungsroman), а «Алису в Зазеркалье» рассматривает как роман о жизни и формировании художника, «в котором воспитание ребенка неотличимо от его существования-в-искусстве» (Kunstlerroman).[65] Джон Холлендер, напротив, видит в «Алисе в Зазеркалье» поиск приключений в духе рыцарского романа.[66]

Всю прозу Кэрролла обычно либо относят к литературе английского романтизма, либо находят в ней параллели с произведениями критических реалистов, особенно с романами Чарлза Диккенса или с «Грозовым перевалом» Эмили Бронте.[67]

В середине XX в. тексты Кэрролла стали анализировать не только философы и психологи, но и астрономы, физики и математики. Английский астроном Артур Стенли Эддингтон, например, сравнил формальную структуру баллады «Джаббервокки» из «Алисы в Зазеркалье» с областью современной математики, известной как «теория групп», а отечественный биолог и психолог С.Г.Геллерштейн полагал, что во всей кэрролловской «бессмыслице» кроется какая-то тайна, разгадка которой небезразлична для науки.[68]

На одном из недавних Всемирных философских конгрессов проводился специальный симпозиум, посвященный кэрролловским сказкам. Философы считают, что, наряду с Ницше и Витгенштейном, Льюис Кэрролл был одним из провозвестников постмодернизма и постструктурализма. В качестве примера обычно приводится знаменитая парадоксальная фраза Алисы о том, что если бы она любила спаржу, пришлось бы есть ее, а ей это совсем не нравится.

Глава II. В чем смысл «Снарка»?

Помимо славы мастера пародии, Кэрролл стяжал славу мастера «бессмыслицы», «нонсенса». Причем слава Кэрролла как автора стихотворных нонсенсов[69] столь прочно установилась к настоящему времени, полагает американский философ Питер Хит, что, возможно, уже слишком поздно убеждать кого бы то ни было в том, что кроме нескольких отдельных случаев, каковым является, по мнению П.Хита, стихотворение «Джаббервокки», писатель к нонсенсу, строго говоря, никакого отношения не имеет.[70]

К балладе «Джаббервокки» как к нонсенсу подходят едва ли не все комментаторы творчества Кэрролла, ставя ее в один ряд со знаменитой его поэмой «Охота на Снарка», которая была написана в 1874–1875 гг. Кэрролл хотел выпустить поэму к 1 апреля 1876 г., Т. е. «к самому подходящему дню для ее появления», но она вышла в свет несколькими днями ранее этой даты.[71]

«Охота на Снарка» вызвала массу недоуменных вопросов у читателей. Спустя двадцать лет после ее опубликования Кэрролл писал: «В чем смысл „Снарка“? Боюсь, мне нужен был не смысл, а бессмыслица! Однако, как вы знаете, слова означают больше, нежели мы полагаем, пользуясь ими, и поэтому книга должна означать нечто большее, чем рассчитывал сказать автор. Поэтому, какой бы смысл ни находили в книге, я его приветствую, в этом ее назначение».[72]

Поэма «Охота на Снарка» непосредственно связана с балладой «Джаббервокки» (хотя ее персонаж Джаббервокк в поэме не упоминается), поскольку сам Кэрролл указал, что место действия поэмы и место действия баллады совпадают. Это «остров, который часто посещали Джубджуб и Бандерснэтч, — несомненно тот самый, где был убит Джаббервокк», — читаем в письме Кэрролла от 7 ноября 1875 г. к матери Гертруды Чатауэй, девочки, которой эта поэма посвящена.[73]

Должно быть, ни одну поэму не анализировали столь часто и разнообразно, как «Охоту на Снарка»,[74] но ее достоинства столь велики, замечает Дж. Падни, «что никакой анализ не в силах ей повредить — она не утрачивает ни увлекательности, ни очарования цельности и толкует решительно обо всем на свете».[75] Как и история создания «Алисы в Стране Чудес», история создания «Охоты на Снарка» также хорошо известна. Если сказку о приключениях Алисы под землей Кэрролл рассказал 4 июня 1862 г. во время лодочной прогулки, то замысел «Охоты на Снарка» датируется 18 июля 1874 г. Кэрролл сообщает: «Как-то летним солнечным днем я бродил в одиночестве по холмам, и вдруг мне в голову залетела одна-единственная строка: „Потому что Буджумом был Снарк“. Я не понимал ее смысла — да и теперь не понимаю, — но я записал ее. А спустя некоторое время возникла строфа, в которой та строчка оказалась последней. И постепенно, в самые неожиданные моменты, в течение года или двух, по отдельным строчкам сложилась вся поэма, в которой та строфа стала последней».[76]