Поединок. Выпуск 8 - Анатолий Ромов

Ровнин стал просматривать протокол осмотра места второго налета. Лешки уже не было в живых. Собственно, это описание, как и первое, было вполне квалифицированным и приемлемым. Даже составлено оно было примерно так же и в тех же выражениях. И все-таки Ровнин сразу увидел, что в нем чего-то не хватает. При всем своем уважении к Южинскому УВД Ровнин отметил, что в этом втором описании совершенно четко проглядывается неучастие Лешки. Оно было правильным повторением, и не более того. Без особых находок. И все-таки в нем было то, на что можно опираться. Во-первых, второе описание подтверждало, что налет на торговый центр был совершен теми же людьми, которые «брали» сумку у проходной завода «Знамя труда». Второе, и это уже Ровнин отметил только для себя: выстрелы, зверские выстрелы в упор, оборвавшие Лешкину жизнь, выпустил не кто иной, как «Рыжий». Это было подтверждено всеми свидетелями.

Пролистав до конца вторую папку и не найдя в ней больше ничего особенно интересного, Ровнин взял третью, на которой было написано: «Дополнительные материалы». Развязал тесемки, открыл папку. Вошел Бодров.

— Я полностью в вашем распоряжении. Можете располагать мной хоть до конца дня. Ну что? — Бодров улыбнулся. — Спрашивайте, я буду отвечать.

Конечно, у Ровнина были вопросы к Бодрову. Прежде всего он понимал, что Бодров наверняка еще с августа в курсе всех дел, связанных с Южинском. А значит, сможет объяснить все, чего нет в бумагах. Потом, все-таки Бодров голова и может посоветовать немало дельного. Но главное заключалось сейчас для Ровнина в том, что наверняка Бодров, именно Бодров отправлял в Южинск Лешку.

— Сергей Григорьевич, Евстифеева отправляли вы?

Полковник отлично понял смысл вопроса.

— Я, — сказал он.

Выработанным навыком в этом «я» Ровнин прочитал сейчас почти все о грустном завершении Лешкиной миссии. Все, что, в общем-то, уже было понятно ему самому. Во-первых, то, что Лешке, как, впрочем, и всему ОУРу Южинского УВД, не удалось реально напасть хоть на какой-то след преступной группы. Второе в этом «я» касалось этической оценки полковником, а значит, всем ГУУР этого факта. Никто даже намеком не собирался винить Лешку за то, что преступная группа до сих пор не раскрыта. Потому что раскрыть ее должны в совокупности все сотрудники Южинского ОУРа. Все понимали, что Лешка был придан Южинскому отделу именно для усиления и геройски погиб на своем посту.

— Скажите, а Евстифеев так ничего и не успел узнать?

Полковник усмехнулся. Вопрос был лишним. Но в то же время этот вопрос был очень важен для Ровнина.

— Ничего, — сказал Бодров, бесстрастно разглядывая стол. — Ничего — если не считать, что он все-таки вышел на преступную группу. — Бодров посмотрел на Ровнина — опять с легкой улыбкой.

— А как он на нее вышел, Сергей Григорьевич?

Ровнин понимал, что и этот его вопрос был лишним. Потому что и дураку ясно: Лешка вышел на налетчиков случайно. Иначе он подумал бы о засаде.

— Не знаю, — сказал Бодров. — Не знаю, Андрей Александрович. Думаю, совпадение.

— Южинцы — они тоже так думают?

— Южинцы.... — Бодров покачал головой. — Евстифеев делал так несколько раз. Несколько раз он переодевался в форму ВОХР, чтобы грабители не догадались, кто он. Включался в группы по перевозке.

«Ладно, — подумал Ровнин. — Если нет фактов, надо переходить к лирике».

— Словесное описание первого налета он составлял?

— Конечно, — сказал Бодров. — Ну, само собой, вместе с отделом.

— Других прохожих не было? Только одна женщина?

Бодров вздохнул:

— Только одна женщина. Улица эта тихая. Фактически непроезжая. И не ходит по ней никто, магазинов нет.

— А с завода?

— С завода в этот час никто не выходил. Смена еще не кончилась, и кроме того — зарплаты ждали.

«Тихая улица, — подумал Ровнин. — Конечно, такая осторожная четверка должна была выбрать именно тихую улицу. И все-таки. Неужели после Лешки так ничего и не осталось? Только фотография, на которой он лежит рядом с упавшим пистолетом?» Ровнин поднял глаза и встретился со взглядом Бодрова. В глазах полковника было участие и желание помочь.

— Неужели Евстифеев даже предположений никаких не высказал?

— Предположений? А что, описания налета и участников преступной группы вам мало? — кажется, Бодров по-своему тоже защищал Лешку.

— Мало.

— Хорошо. У Евстифеева было предположение, что у налетчиков есть свой человек в банке, который и сообщает им о перемещении крупных партий денег.

«Свой человек в банке, — подумал Ровнин. — Ну, для этого не надо быть гением».

— Вам и этого мало? — сказал Бодров.

— Мало. Мне — мало. Понимаете, Сергей Григорьевич! Понимаете: не мог такой человек, как Евстифеев, ничего не раскопать.

В комнате наступила тишина, и, верней всего, потому, что такой разговор не входил в программу. Бодров поднял брови:

— Вы что — хорошо его знали?

— Да, — сказал Ровнин. — Он...

Ровнин остановился. Не нужно деклараций. Не нужно объяснять Бодрову, кем был для него Лешка. Собственно, что он может ему сказать? Что Евстифеев был для него другом? Но сказать это Бодрову — значило вообще ничего не сказать. Во-первых, Алексей Евстифеев был для него больше чем другом. А во-вторых. Во-вторых, Лешка был Лешкой. Но объяснить это кому-то невозможно. И говорить сейчас об этом — лишнее.

— Ну, как? — спросил Бодров. — Вижу: знали его больше чем просто по службе?

— Да. Я... Я его очень хорошо знал.

Бодров тронул первую папку:

— Вы как — все здесь просмотрели?

— Все. Но третью и четвертую папку я не смотрел.

— Третью и четвертую, — Бодров усмехнулся. — Так вы тогда самого главного не видели, Андрей Александрович. Записей.

— Записей?

— Да, — Бодров раскрыл третью папку. Порывшись, достал небольшой листок. Пробежал наспех и протянул Ровнину.

Ровнин всмотрелся. Листок был нелинованным, маленьким, вырванным из самого простого карманного блокнота. Такие блокноты, стоящие копейки, с картонной обложкой, покупают обычно «на раз». Чтобы, использовав, потом без всякой жалости выбросить. Записей на листке было немного. Первый листок был исписан примерно наполовину мелким и неразборчивым Лешкиным почерком.

— При нем нашли блокнот. Так вот, там был заполнен только первый лист. И еще четыре — под рисунки. Читайте, читайте.

Ровнин стал просматривать записи, сделанные на листке, и ощутил холодок. В общем-то, ничего особенного здесь не было. Но он знал Лешку и знал, что зря такие вещи Евстифеев писать не будет. Ровнин сразу понял, почему этот листок лежал в дополнительных материалах. Другого места для него и не могло быть. Собственно, разобрать эти закорючки не составляло особого труда. А разобрав даже часть, можно было без труда понять: то, что здесь записано, не может относиться к фактам. Все это может относиться к «выдумкам». К тому, что на служебном жаргоне принято называть идеалистикой. Но Ровнин отлично знал, что Лешка никогда не занимался идеалистикой. Было ясно, что эти записи Лешка делал для себя, а не для постороннего чтения. Фразы даже после расшифровки шли друг за другом без всякой внутренней связи. А то, что все это вообще было здесь написано, доказывало только одно: Лешке было трудно, страшно трудно. И он вынужден был — по этим записям — или сомневаться, или — лезть напропалую.