Самые странные существа - Владимир Ильин

– Ты чего, мам? – стараясь говорить бодро, хотя сердце ныло в груди, спросил он.

– Чует мое сердце, сынок, – тихо сказала мать, поправляя седую прядь, упавшую ей на глаза, – неладно что-то с тобой… Ты береги себя, Павлуша, ведь если что случится с тобой – я не переживу…

Идиот, какой же ты идиот, ругал себя мысленно Шенкурцев, стоя в тамбуре поезда, увозившего его через несколько дней домой. Мать только расстроил, вот и все. Разве материнское сердце обманешь?..

Глядя в мутное вагонное стекло, он вспомнил лицо матери с по красневшими от слез глазами, ее фигуру -такую слабую и печальную- и, не выдержав, заплакал.

В тот момент к Шенкурцеву пришло чувство обжигающей ненависти к существам из иных миров, к пришельцам, чужакам, которые поступили с ним столь жестоко… Пусть да- ^ же эта жестокость была бы обусловлена незнанием человеческой природы – какая ему разница?.. "Сволочи, будьте вы прокляты!" – шептал он скрипя от бессильной ярости зубами. – Тоже мне, нашлись "благодетели"! Знатоки будущего! Уж лучше бы вы прикончили меня, прихлопнули бы, словно муравья!.. Кто дал вам право совать свой нос в чужую судьбу?!"

… И вот теперь Павел Шенкурцев сидел в своей малогабаритной квартире -торжественно этак сидел, глядя на занимавшийся за окном рассвет последнего в его жизни дня. Ни чувств, ни мыслей уже не было. Была какая-то неестественная отупелость. Шенкурцев нечеловечески устал. Не потому, что в последние дни практически не спал. Он просто устал так жить и хотел, чтобы все поскорее закончилось. Ему уже было не интересно, как именно ЭТО произойдет – позвонит ли в дверь вооруженный грабитель и ухлопает его из обреза, обрушится ли на голову потолок от сильного сейсмического толчка, произойдет ли у него сердечный приступ или еще что-нибудь, вроде апоплексического удара… Все эти варианты и тысячи других, порой самых абсурдных, Шенкурцев давно обдумал, и теперь это не имело никакого значения. Мысленно он уже распрощался с жизнью и был готов умереть…

Как всегда, неожиданно и тревожно зазвонил телефон. Сначала Шенкурцев решил не обращать на звонки внимания, но потом все же снял трубку. Может быть, это Наташа, подумал он. Или Аленка. Боже, сделай так, чтобы это были они!..

Но это был Барановский. Когда-то Шенкурцев учился вместе с ним в аспирантуре, они дружили, что называется, домами.

– Послушай, старик, ты куда пропал, а? – с ходу осведомился Барановский.

– На тот свет, – ответил Шенкурцев.

– Ну и шуточки у тебя с самого утра! – сказал Барановский. – А вообще как поживаешь?

– Да живу еще, – серьезным тоном сказал Шенкурцев.

– Слушай, брось! – взмолился Барановский. – Я же серьезно… А какие у тебя на сегодня творческие планы?

Сейчас будет звать куда-нибудь. Например, пить пиво, подумал Шенкурцев и быстро проговорил:

– У меня к тебе огромная просьба, Олег. Отыщи в недрах своего письменного стола ключ от моей хаты – помнишь, я тебе как-то давал его? – и завтра утром заскочи ко мне, лады? Это очень важно, не подумай… Я тебе потом все объясню.

– А что случилось-то? – насторожился Барановский. – Что это еще за тайны мадридского двора?

– По телефону объяснить не могу, извини, – заговорщицки понизил голос Шенкурцев и тут же положил трубку.

Некоторое время он стоял, выписывая пальцем знак бесконечности на пыльном зеркале. Ну вот, думал он. Проблема обнаружения тела, то бишь трупа, решена. Мертвым, знаете ли, не все равно… Мертвые тоже хотят выглядеть красиво в глазах живых. Так что любого не обрадовала бы перспектива дать дуба в квартире, а потом разлагаться, отравляя воздух миазмами… А можно, если хочешь, указать в завещании, чтобы твои бренные останки были подвергнуты кремации. И никаких хлопот твоим родственникам-близким… Расходов опять же меньше будет. А потом установят урну с твоим прахом на видное место в квартире – в "стенку", например, среди хрусталя и фарфора… Мементо мори, так сказать.

Что-то меня не туда понесло, подумал Шенкурцев и пошел на кухню пить кофе. За окном было в самом разгаре утро. Звякали опоражниваемые бригадой мусорщиков мусорные баки, остервенело лаяли псы, выведенные на утренний моцион, по улице все чаще с ревом моторов и визгом тормозов у светофора неслись автомобили.

Едва Шенкурцев успел поднести чашку к губам, как опять зазвонил телефон. Сначала он подумал, что это не терпится Барановскому расставить все точки над "i", но потом осознал, что звонок был междугородним. "Неужели что-то с мамой?", кольнула тревожная мысль. Он схватил трубку, но оказалось, что звонит Наташа.

– Але? – вопросительно сказала она. – Ты что молчишь?

Шенкурцев представил, как она наматывает сейчас, по своему обыкновению, телефонный шнур на указательный палец, но ничего не сказал, а только еще крепче сжал трубку.

– Ну-ну, – сказала она. – Не хочешь со мной разговаривать… А как я, по-твоему, должна была поступить, если из нормального человека ты превратился в забулдыгу, в хама, в скота!

Жена явно "заводила" сама себя, но Шенкурцев по-прежнему молчал.

– Что же ты молчишь? – сказала Наташа почему-то шепотом и вдруг всхлипнула. – Ну, что ты наделал, Паша? Подумай, в конце концов, о нашей дочери, если обо мне не думаешь!

Объяснить ей что-либо он не мог. Оправдываться не хотел. Молчать дальше не имел права. Поэтому сдавленно сказал в трубку:

– Наташа, я перезвоню вам позже… Все будет хорошо.

– Когда? – с надеждой спросила жена, непонятно что имея в виду – то ли когда он позвонит, то ли когда все будет хорошо.

Шенкурцев хотел сказать ей "прощай", но получилось легкомысленно-небрежное "пока", и он с досадой хлопнул трубкой по рычагу аппарата. Только теперь он увидел в зеркале, как из его прокушенной нижней губы на неестественно белый подбородок упала капля крови…

Спустя полчаса Шенкурцев флегматично изучал вчерашнюю газету. Давно уже он этого не делал и сейчас с вялым интересом стал просматривать заметки. Орган печати был выполнен в исключительно пессимистическом ключе. Обозреватели хором предвещали развал в экономике, кризис в политике, новые вооруженные конфликты и столкновения, рост безработицы и гиперинфляцию. Пробегая глазами эти зловещие прогнозы, Шенкурцев испытывал некое злорадное чувство. Лично ему теперь подобные проблемы были нипочем. Голод, бедствия, разруха, войны имеют значение лишь для живых, думал он. А мы будем сочувствовать им. С того света. Не зря говаривал какой-то там Людовик: после меня – хоть потоп!..

На последней странице, в разделе так называемых "сенсаций для домохозяек", в глаза бросался заголовок: "ЕСТЬ ЛИ ЗАГРОБНАЯ ЖИЗНЬ?", а чуть пониже было напечатано: "Новый взгляд ученых на проблему".

– Вот это мы и проверим, – пробормотал Шенкурцев, откладывая газету в сторону. – Так сказать, экспериментальным путем…

И тут телефон вновь дал о себе знать длинным звонком.

– Опять "межгород"! Помереть спокойно не дадут! – проворчал Шенкурцев и осекся на полуслове.

Звонок не прекращался, так что телефон – обычный, между прочим, телефон, без этих новомодных штучек-дрючек вроде автодозвона и определителя номера – звенел непрерывно, как будильник, чего быть никак не могло. Уже хотя бы поэтому стоило снять трубку.

– Слушаю вас, – сказал Шенкурцев нарочито грубым голосом.

Но в трубке молчали. Молчали – не то слово. Стояла в трубке мертвая тишина, не прерываемая даже ни писком помех, ни треском, ни далекими голосами "вклинившихся" абонентов – словом, всеми теми характерными признаками отечественной телефонной связи.

– Я вас не слышу, – сказал Шенкурцев на этот раз нормальным голосом.

Может, это звонок с того света, мрачно пошутил про себя он. И представилось сразу ему, как скелет в белом саване стоит, прижав трубку к голому черепу, и беззвучно шамкает челюстями, пытаясь что-то сказать. Он невольно улыбнулся, но улыбка тут же слетела с его лица, потому что в трубке отчетливо прозвучал тот самый, словно пропущенный через компьютер, Голос:

– Это звоним мы.

Это был удар ниже пояса. Теперь Шенкурцев молчал, потому что не мог прийти в себя- дыхание у него перехватило, в горле пересохло. Наконец, он кое-как выговорил:

– Ну что ж… Идущий на смерть приветствует вас.

Он снова осекся. До него дошло, что впервые за последний год удалось хотя бы иносказательно намекнуть на предстоявшую кончину свою. Значит, заклятие молчания было снято…

– Так уж и на смерть? – почти по-человечески усомнился Голос.

– Но ведь я сегодня должен умереть, не так ли? -осведомился язвительно Шенкурцев, наслаждаясь тем, что хоть напоследок сможет говорить без всяких там дурацких ограничений. – Разве не вы сами предвещали мне это, сволочи?

– Не надо употреблять ругательных слов, – сказали в трубке. – Выслушайте нас внимательно. Но прежде всего успокойтесь… Вы не умрете сегодня. Мы дали вам ложную информацию. Как и сотням других землян. Это был наш эксперимент… Мы приносим вам извинения за то, что намеренно ввели вас в заблуждение, но иначе не была бы обеспечена чистота эксперимента…